Израиль Меттер - Сердитый бригадир Страница 18

— Садись, подвезу, — предложил водитель. — Я в парк. Машина испорчена.

— Да мне, собственно, в школу, — медленно сказал Толя.

— Дело хозяйское.

Водитель уже шагнул в кабину, когда Толя вдруг подумал, что это не очень вежливо отказывать человеку, пожелавшему отблагодарить тебя за услугу. Он вскочил в троллейбус почти на ходу. Мимо, подпрыгивая, проплыла школа. Толе даже показалось, что он заметил в окне Екатерину Степановну; у него вдруг заныло под ложечкой.

Он тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и сел сперва на заднее сиденье, потом перешёл на середину, затем, балансируя, добрался до кабины водителя.

Пустой троллейбус мчался без остановок, город косо расступался перед ним.

У ворот парка он вылез из машины. И снова показалось, что праздник кончился, а Толя любил, чтобы праздник начинался с утра и кончался перед самым сном.

Он подошёл к мальчику, стоявшему перед булочной.

— Ты чего?

— Ничего.

— Ну и я ничего. У тебя велосипед есть?

— Нету.

— Давай — кто кого перетянет?

Они запыхтели.

Мальчик попался крепкий. Упёршись короткими толстыми ногами в землю, он стоял как вкопанный, да ещё вдобавок пальцы у него были какие-то цепкие.

Споткнувшись и поднимаясь с земли, Толя сказал:

— Я недавно болел. А то б ты у меня летел до того угла.

Толя ждал, что мальчик скажет в ответ что-нибудь обидное, но тот миролюбиво засмеялся и пошёл прочь.

Побродив по городской окраине, Толя дошёл до зоосада. Здесь он любил бывать, особенно в те дни, когда не дежурила одна дотошная старуха-служительница. Каким-то непостижимым образом она всегда догадывалась, что Толя удрал с уроков. Куда бы он ни направлялся, старуха следовала за ним и шипела:

— Вот срам-то!.. Непременно узнаю адрес — матке расскажу… Выдрать тебя обязательно надо!

Сейчас, как назло, дежурила именно она.

Войдя в зимнее помещение, Толя увидел её у дальней клетки. Бабка была какая-то бесстрашная: открыв дверцу клетки, она вошла ко льву и, швыряя толстые куски мяса на пол, приговаривала ласково:

— Сегодня я тебе баранинки припасла… Любишь, дурень, пожрать!..

Дурень вертел своим твёрдым хвостом, бил им по полу и жмурился на бабку. Вид у него был такой мирный, будто его царская мускулистая шея была повязана шёлковым бантиком.

Толя знал из «Пионерской правды», что несколько лет назад старуха выкормила этого льва молоком из рожка.

Рядом со львом, у клетки с волчатами, стояли двое подростков. В руках у них были портфели, на которых лежали записные книжки. Мальчики посматривали на волчат и что-то записывали.

Когда Толя подошёл к ним, старуха, выйдя из клетки, ворчливо сказала:

— Общее собрание прогульщиков считаю открытым.

— Мы из Дворца пионеров, — крикнул один из мальчиков. — Мы к млекопитающим… Честное слово! Вот справка. Кружок юннатов…

Старуха приблизилась, взяла в руки справку, прочитала, вернула мальчикам.

— А ты? — спросила она Толю.

— У нас скарантина, — пробормотал Толя. Он сперва хотел сказать «карантин», потом «скарлатина», и поэтому у него получилось такое глупое слово.

Мальчики громко рассмеялись, и Толя, обидевшись, ушёл.

Проболтавшись часов до трёх дня, он вернулся домой.

Первые десять минут, как всегда в таких случаях, он опасался, как бы мать не догадалась по его лицу, что он прогулял школу; ему казалось, что это ясно написано на его носу. Разговаривать надо было очень осторожно: сгоряча легко проговориться. Ляпнул же он однажды что-то про медведя, а потом торопливо вывирался, рассказывая матери, как учительница естествознания принесла в класс медвежонка и они изучали его инстинкты.

Чтобы не отвечать на утомительные расспросы матери, Толя решил пустить в ход самый действенный способ: сняв в прихожей пальто, он сразу же взялся за горло и сказал матери с порога комнаты:

— Почему-то больно глотать…

Анна Петровна, громко причитая, подвела его к свету; он разинул рот до ушей, прогнусавил: «А-а-а», чувствуя уже, что горло и в самом деле не в порядке.

— Я же говорила, что тебе ещё рано выходить на улицу, — сказала Анна Петровна.

— Ничего не рано. Пройдёт… Вот только завтра у нас контрольная по русскому. Ребята говорили, изложение могут дать, «Хамелеон», рассказ Чехова…

После обеда он лежал на диване, перелистывая «Огонёк».

Была измерена температура и оказалось самое неприятное — 36,7.

— Я так и знала! — всплеснула руками Анна Петровна. — Бестемпературный грипп! Голова болит? Только не скрывай от меня.

— Ого! — сказал Толя. — Пополам раскалывается…

Его отец уже полгода был в командировке в Китае, а в отсутствие мужа Анна Петровна чувствовала себя беспомощной и особенно беспокоилась о здоровье сына.

Не пустить его завтра в школу она всё-таки не решилась. Весь вечер он так и пролежал на диване, укрытый одеялом. Мать названивала знакомым докторам, узнавая точные симптомы бестемпературного гриппа, затем бегала в аптеку за лекарствами и поила Толю горячим молоком, которого он терпеть не мог.

Четверо членов совета собрались, как было условлено, у школы в половине шестого.

По дороге к Кравцову снова возник спор, начавшийся ещё утром.

— Я всё-таки недопонимаю, — сказал редактор Петя Новиков, раскатываясь по ледяной дорожке тротуара. — Чего ради мы идём к нему на квартиру? Это же, ребята, неудобно…

— Верно! — поддержала его звеньевая Соня Петренко. — Получается какая-то семейственность. Я — против!

И она, забывшись, подняла руку, словно тут же на улице собиралась голосовать.

— При чём тут семейственность? — холодно спросил Вася. — У тебя, между прочим, дурацкая манера употреблять слова, о которых ты не имеешь представления. — И он тут же объяснил: — Семейственность — это когда хвалят почём зря, а мы, кажется, не собираемся хвалить Тольку Кравцова.

— Тем более как-то неловко: заявиться к человеку и наговорить ему неприятностей…

Сказав это, Соня сняла неожиданно запотевшие очки, обнаружив большие, добрые и выпуклые глаза.

Хотя она, в сущности, высказала Васе почти то же самое, что тот говорил вожатой вчера, эти доводы сейчас уже показались Нилину раздражительно-глупыми.

— Мы должны побеседовать с ним при его матери. Она нам поможет, как старший товарищ. Понятно? Или тебе надо повторять двадцать раз?..

Второй звеньевой, Митя Сазонов — в его-то звене и числился Кравцов — поддержал председателя. «Пусть посмотрят, что это за тип, Толька Кравцов, тогда они иначе запоют!» — думал Митя не без злорадства.

У Толиного дома Вася предупредил всех:

— Только давайте, ребята, так: не миндальничать, резать всё начистоту.

— Это ясно. Чего там, — согласилась Соня. — Раз уж пришли.

— Сейчас тебе ясно, а потом будет неясно. Я твою привычку знаю: чуть что — в кусты… Добренькая очень! — Вася подозрительно посмотрел на неё. — Слушай, Сонька, может, лучше тебе вовсе не идти?

— Почему это не идти? — захлебнулась Соня. — Не ты меня выбирал…

На лестнице, у самых дверей квартиры, Вася осмотрел своих друзей и рукавом почистил Сонино плечо — оно было вымазано мелом.

— Значит, так, я звоню! — предостерегающе прошептал Вася и протянул руку к кнопке. Но рука его на секунду застыла. — В случае чего, отступаем организованно, все вместе.

— Ты про что? — наклонилась к нему Соня.

— Ну, мать прогонит, мало ли…

Дверь открыла Анна Петровна.

Она приветливо улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте, дети! Заходите, заходите, мы вас ждём.

Ребята прошли в просторную прихожую.

— Толенька, где же ты? — крикнула Анна Петровна. — Принимай гостей.

Из кухни показалась пожилая домработница; сложив на груди руки, она остановилась на пороге, разглядывая ребят.

Вышел наконец Толя.

— Здоро́во! Давайте раздевайтесь, — сказал он.

Мать хотела погладить его по голове, но он уклонился, строго на неё посмотрев.

Прошли в столовую.

Здесь был накрыт большой обеденный стол, лежали пироги с глянцевой рыжей корочкой и сладкие блинчики; в центре, в высокой вазе горой насыпаны мандарины. Около каждой тарелки — свёрнутая трубкой салфетка, маленькие нож и вилка.

Из-под стола вышла старенькая добрая лайка и, виляя пушистым хвостом, доброжелательно обнюхала гостей.

— Пёсик! — сказала Соня, присела перед собакой на корточки и погладила её. — Пёсичек!..

— Между прочим, очень умное животное, — сообщил Толя. — Клякса — барьер!

Он поставил перед собакой стул, она перемахнула через него.

— Сидеть!

— Лежать!

— Лапу!

— Умри!

Глядя влюблёнными глазами на Толю, Клякса охотно проделала всё, что ей было велено.