Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить Страница 18

Кешкина мать, которая души не чаяла в своем сыночке и никогда ни в чем ему не отказывала, обегала все толкучки, а добыла-таки настоящий флотский костюм, фуражку с кокардой и офицерский ремень. Но сам Кешка был безутешен: какой же флотский офицер ходит без кортика?! А его-то ни за какие деньги мать купить не смогла.

Узнав о Кешкином горе, Толька Феодал поставил условие:

— Гони рубль! Тогда скажу, где кортик достать.

Кешка тотчас полез в карман за деньгами.

«Дурак! — ругал себя Толька, идя с Кешкой к Олегу. — Он бы и два дал!» — А вызвав Олега во двор, зашептал:

— Я там Кешку привел. Ему кортик позарез нужен. Продашь?

— Конечно! — обрадовался Олег.

— А за то, что я покупателя нашел, ты мне трояк дашь.

— Ну, Феодал!.. А если он мне всего трояк предложит?!

— Не-е! За что и беру. Я наврал, что такой у одного чудака в комиссионке за полсотни с руками оторвали!..

Начищенные мелом латунные части горели золотом. Обоюдоострое лезвие сияло. Кешка вертел кортик и так и этак. Прикладывал его к боку. Размахивал сверкающим лезвием.

Увидев, как кортик понравился Кешке, Феодал шепнул Олегу: «Ты только молчи!» и взял инициативу в свои руки:

— Жаль, — с притворным вздохом сказал он, — что твоя мать не соглашается продавать. Кешке он бы, наверно, пригодился.

— Она не соглашается?! — испугался Кешка.

— Ясное дело! — ответил Толька. — А что за полсотни купишь? Буханка хлеба на базаре из-под полы и то шестьдесят стоит. А это же вещь!.. Ну, посмотрел и хватит! Давай сюда!

— Ты что?! Ты что! — пряча руку с кортиком, закричал Кешка. — Я могу и продукты дать. Чего тебе, Олег, надо?..

Через полчаса они уже выходили из Кешкиного двора. Олег, еще не веря своему счастью, нес маленькую торбу, куда Кешка в газетных кульках насовал всего понемногу: сахару, перловой, пшенной и ячневой крупы, муки. А Толька держал за горло литровую бутыль с сурепным маслом, которое Кешкина мать забраковала за то, что оно пенится, когда на нем жарят пирожки.

— Ну, Феодал, ты артист! Бери свои комиссионные.

— Если я пятерку возьму, не обидишься? — спросил Толька. — Мне позарез как раз пятерка нужна.

— Не обижусь, — засмеялся Олег…

— Лелька! Откуда все это?! — испуганно спросила мама, когда он выложил на стол все богатства.

Олег сел у ее кровати, смело глянул в испуганные глаза:

— Я никогда не буду жуликом, мама… Ты не бойся. И Мишка не будет — я не дам!.. Вот наварим каши. А ты ешь и поправляйся, — и рассказал все.

— Но все-таки это обман… за кортик всего столько.

— Нет, мама. Кешкина мать от этого не обеднеет. Она вон ему костюм для выступления за сто двадцать купила. А крупу эту хотела выкинуть. Она, говорит, мышами пахнет!..

Как ни растягивали, продукты, вырученные за кортик, все же кончились.

Та же пожилая фельдшерица сказала Олегу наедине:

— Общее состояние твоей мамы несколько улучшилось. Но сердце у нее совсем разболталось. Она просится на работу. А я боюсь… Это опасно. Проследи, чтобы она не напрягалась…

Олег объявил друзьям, что хочет продать винтовку. Иван положил ему руку на плечо и сказал:

— Ну и черт с ней!.. Раз надо. Мы и в тире постреляем.

— И тебе не жалко? — возмутился Феодал. — Я бы сдох, но ни за что не продал бы винтовку!

Сеньку заявление Феодала возмутило:

— Умный какой! Ты-то не сдохнешь! Тебе трепаться можно. Батя твой вчера вечером что привез?.. Муки целый мешок!

— А ты докажи! — обозлился Феодал, надвигаясь на Сеньку.

— И докажу! Драгиль тот, что привез, знаешь, что сказал?.. «Воруют, сволочи, мешками! А за привоз полтинник лишний заплатить скупятся!»

Толька хотел стукнуть Сеньку, но его осадили.

— Зачем кричать? — сказал Абдул Бинеев. — Надо такой покупатель искать Олегу, чтоб за винтовка заплатил хорошо…

Через несколько дней как раз Абдул и нашел такого покупателя. Вечером, после уроков, прибежал обрадовать:

— Нашей национальности. Одетый бедно, а сам богатый! Старый лошадь, верблюд покупает. Ночью своим двором режет. Мне, говорит, такой маленький ружье нужен. Хорошо заплачу…

Утром Олег повздыхал, глядя на свою красавицу винтовку в последний раз, завернул в мешковину и пошел.

Абдул постучал в калитку. Загремела цепь, раздался громкий лай. Пес так яростно кидался на забор, что трещали скованные морозом доски. Через несколько минут появился низенький человек с морщинистым лицом, глазами-щелочками, редкими седыми усами, и такой же бородой, одетый в драное, замызганное пальто.

— Махмуд рад хороший человек. Дом ходи. Гостем будешь, — сказал он Олегу. Прикрикнул на пса и повел в глубь двора.

Дом был большой, но комната, в которую они попали, казалась жилищем нищего. Махмуд усадил их за голый деревянный стол. Не по-стариковски ловко вскинул винтовку к плечу, целясь куда-то в окно. Вынул затвор и с обоих концов просмотрел канал ствола. Одобрительно поцокал языком:

— Хороший хозяин. Зачем продаешь?

— Кушать надо. Брат маленький. Мать больная, — ответил за Олега Абдул.

— Кушать, кушать, — закивал он. — Сколько хочешь?

— Десять килограммов мяса, — сказал Олег.

— Двадцать пять фунт?! — моментально перевел старик. — Много хочешь. Десять фунт дам. Хороший мяса. Молодой…

Олег бы продешевил, но Абдул толкал ногой под столом: требовал продолжать торг… В конце концов сошлись на шести килограммах. Старик взял винтовку и вышел. Минут через десять вернулся, положил перед Олегом большой сверток.

У Кургановых настали праздничные дни. Борщ и каша с кусочками мяса были такими сытными, что даже Мишка стал наедаться. Землистый цвет лица у мамы постепенно исчез. Она стала все чаще вставать с постели, делать кое-что по дому и даже стирать. Только варить конину она боялась. Обычно это делал Олег. Когда вода закипала, из мяса выделялось столько пены, что действительно становилось страшно. Пена лезла и лезла через край кастрюли, будто вместо мяса туда кинули густопенный огнетушитель. Потом Олег приноровился, наливал воды только до половины, и дело пошло на лад.

Вечером все устроились вокруг лампы по трем сторонам стола. За окном беснуется январская метель, стучит, поскрипывает неплотно прикрытой ставней. А в комнате тепло. Попискивает на плите чайник. Привычные тени разбежались по углам.

Мама надвязывала крючком разодранные шерстяные носки. А их хозяин, Мишка, высунув кончик языка и время от времени издавая воинственные крики, изображал ожесточенное сражение с участием конницы, артиллерии и морских кораблей.

Олег переписывал начисто только что сочиненные им куплеты для живой газеты, с которой их отряд будет выступать в клубе перед рабочими завода.

В дверь постучали.

— Войдите! — одновременно откликнулись Олег и мама.

— Здоровеньки булы, Кургановы!

На пороге стоял человек в шинели, в кубанке, припорошенной снегом, с рыжими заиндевелыми усами.

— Дядя Федя приехал! — кинулся к нему со всех ног Мишка.

Дядя Федя вскинул Мишку вверх, чуть не приложив макушкой о низкий потолок. Поздоровался с мамой и Олегом за руку и, по-армейски вмиг раздевшись, присел к столу.

— Иду с вокзала. Ростовом любуюсь — соскучился за полгода. Встречаю Андреевну. А она мне такого наговорила, что я прямиком сюда. Так что у вас тут стряслось?

Мишка горел желанием сообщить все дяде Феде сам. Но Олег легонько взял его за ухо, Мишка нагнул голову, надулся.

Мама не любила жаловаться даже самым близким друзьям. Она сдержанно, не вдаваясь в подробности, рассказала, что немного прихворнула, подвело сердце. Но теперь уже все прошло, и она уж два дня как работает на фабрике.

Дядя Федя долго всматривался в ее лицо. Потом горько усмехнулся:

— Конспираторы!.. Ну ладно. Я же вам из столицы гостинцев привез. Олег, тащи-ка сюда мой чемоданишко.

Дядя Федя приоткрыл крышку и с видом фокусника стал вытаскивать одну вещь за другой. Первыми появились на свет хорошенькие желтые ботиночки.

— Это кому? — улыбаясь, спросил он.

— Мне! Мне! — забыв недавнее огорчение, вскочил Мишка.

— А это? — Федор Захарович держал в руках продолговатый пакет в промасленной бумаге.

Озадаченный Мишка переводил глаза с мамы на Олега. В пакете оказались маленькие коньки «снегурочки».

— Тоже мне?.. И коньки мне?!

— Кому же? — засмеялся дядя Федя. — Мама едва ли соблазнится. А Олегу они разве что на нос.

Мишка обеими руками вцепился в коньки…

— Ну, а тут, пожалуй, спору не будет, — сказал дядя Федя, вынимая большой светло-серый вязаный из шерстяных нитей платок.

— Вот уж это напрасно, Федор Захарович! — смущенно отозвалась мама. — Себе бы лучше что-нибудь купили.

— Не обижай, Вера. — Он нахмурился. — Вспомнил я, как Михаил твой переживал, когда ты одна с грудным Олегом в белогвардейском Ростове оставалась. Зима, говорит, придет, а у нее ни одной теплой вещи… Больше года по фронтам пуховую шаль для тебя возил. Так она где-то в обозе и пропала… Пусть платок этот будто бы от него, от Миши, будет… Купил по случаю. В Рязани мы застряли надолго. Пути замело. А бабы к поезду вещи всякие вынесли. Сколько, спрашиваю. Нет, говорит, денег не надо, ты хлебом заплати… Была у меня буханка с кусочком. Отдал. Так она еще и благодарила…