Герман Матвеев - Семнадцатилетние Страница 19

Нина смутилась, подписала и ушла к столу, за которым обычно сидела.

Таня Аксенова после прочтения сморщилась и, кому-то подражая, почесала в затылке.

— Да-а!.. Це дило треба разжувати…

— Ну, Танечка… не надо жевать… — вдруг умоляюще и певуче заговорила Катя. — Неужели тебе не лень жевать?

Таня не выдержала и, смеясь, подписалась. Ее место заняла Лариса Тихонова. Девочки с нетерпением ждали, как она отнесется к «Обещанию».

— Нет, Катя! — твердо сказала Лариса. — По математике я могла бы обещать, а по остальным предметам у меня ничего не выйдет.

— Нет, выйдет!

— Да что я — дурочка, что ли! — вскипела Лариса. — Ни одной тройки?! Заболеть можно. Не буду я подписывать. Вы мне потом проходу не дадите.

— Лариса, ты же комсомолка… — упрекнула ее с места Светлана.

— Ну так что! Тебе хорошо говорить, а я не хочу срамиться.

Катя обняла девушку за плечи и дружелюбно сказала:

— Не бойся, Лариса. Мы тебя на буксир возьмем. Ты еще других перегонишь.

— Как это на буксир?

— Поможем тебе, — пояснила Женя.

— Будете за меня уроки учить, что ли, или подсказывать?

— Не говори чепуху! — рассердилась Катя. — Подписывай живо!

— Не буду! — заупрямилась Лариса.

— Ты меня лучше не зли!

— А что ты мне сделаешь?

— А то… Ты нам веришь или нет?

— Кому это вам?

— Всем нам. Комсомольскому коллективу?

С этими словами Катя показала рукой на присутствующих.

— Ну, верю.

— Тогда не ломайся, подписывай.

Лариса нерешительно взяла ручку, но, прежде чем подписать, погрозила Кате:

— Смотри… Отвечать будешь ты.

— Согласна. Я буду отвечать, а ты будешь учиться. Когда в кабинет вошла Крылова, Женя шепнула Кате:

— Этот «объект» самый трудный. К тому же она и не комсомолка.

Но Рита приятно всех разочаровала. Она прочитала «Обещание» и, видя, что большинство одноклассниц уже подписалось, ни слова не говоря, взяла вставочку и наклонилась над столом. Девушки дружно захлопали.

Появившаяся Белова в недоумении остановилась на пороге, приняв эти аплодисменты на свой счет.

— Валя, иди сюда! — позвала Женя. Когда та приблизилась, Женя протянула «Обещание»: — Читай!

— Что такое?

— Вот — познакомься!

Во время чтения на лице Беловой появилась презрительная улыбка. Дочитав до конца, она пожала плечами:

— Я в этом не нуждаюсь. Пускай обещают те, кто плохо учится, — отрезала она и направилась к своему столу.

— Подожди, подожди… Ты с ума сошла! Это же общее дело! — возмутилась Женя.

— Пожалуйста! Разве я вам мешаю?

— Но ты остаешься в стороне, — сказала Катя.

— Наоборот! Отметки мои можете показывать в своих отчетах, если это вам надо, но подписываться я не буду. Я учусь для себя, а не напоказ…

— Ошибаешься! Учишься ты для Родины! — возразила Катя.

— Общие слова!

— Это ее личное дело, — едва слышно, подчеркивая слово «личное», сказала Аня, и все вспомнили, что это слово Белова употребляет очень часто.

Катя решила сейчас не спорить с Беловой, потому что пришли Надя Ерофеева и Рая Логинова, а следом за ними и Тамара.

— А зачем это нужно? — спросила Логинова, пожав плечами, и, не дождавшись ответа, подписалась.

Надя всплеснула руками:

— Ой, девочки! Вот уж я никак не думала! Вы это хотите в газету послать?

— Никуда мы посылать не будем. Подписывай! — заторопила ее Катя.

— Одну минуту, Катя… — попросила Надя и направилась к столам. Все поняли, что она хочет посоветоваться с Аней, и засмеялись.

— Подписывай скорей! — крикнула Аня с места.

— Ты думаешь?..

— Вот чучело! У тебя же своя голова на плечах! — рассердилась Тамара.

Надя вернулась к столу, взяла ручку, но, прежде чем подписать, с сожалением сказала:

— Значит, я последняя.

Катя встала на место учителя, подняла руку и, когда все стихли, заговорила, как-то особенно торжественно и взволнованно:

— Девочки! Товарищи! Я хотела вас поздравить с очень серьезным делом. Но помните, что «Обещание», которое мы сегодня подписали, это не только красивые слова… Это такие слова, за которыми должны быть и дела. Мы будем бороться, как подобает комсомольцам, чтобы «Обещание» выполнить. Имейте это в виду… Тетерь мы связаны «Обещанием» и должны помогать друг другу. Мы отвечаем за всех. Может быть, кому-нибудь кажется это маленьким делом, незначительным… Это я считаю неверным. Маленьких дел вообще нет! Большие дела складываются из маленьких. Ни одной тройки в текущем году — вот наша конкретная задача! Подумайте сами и согласитесь, что наш класс вполне может учиться на четверки и пятерки. Если же мы получаем тройки, то причина этому чаще всего — лень… Конечно, бывают и другие причины, но мы каждый раз будем их выяснять и устранять. Можете не сомневаться, что пятерок хватит на всех и учителя любят их ставить…

— Например, Марина! — раздался голос.

— А что Марина?

— Если кого невзлюбит, — пятерки не дождешься.

— А кого она невзлюбила из нашего класса? — спросила Катя, но, сообразив, что продолжение такого разговора может привести совсем не туда, куда надо, замолчала.

Устраивать пустую перебранку по мелким и личным мотивам сейчас не хотелось. Настроение у всех было приподнятое, «значительное», как она подумала про себя. К счастью, кроме Жени никто не мог сегодня пожаловаться на Марину Леопольдовну, и поэтому Катин вопрос остался без ответа.

— Скажи о серости и красоте, — подсказала Тамара. — Потом, — ответила ей Катя. — Когда поговорим с Константином Семеновичем.

— Только чур! Сегодняшний день не считается! — вдруг крикнула Надя, и девушки засмеялись.

— А куда вы передадите «Обещание»? — спросила Лариса.

— Никуда. Это «Обещание» мы повесим в классе.

— И все учителя будут читать! — ужаснулась Надя. — А что ты испугалась? — спросила Женя.

— Пускай читают. Мы же не собираемся у них пятерки воровать. Заработаем!

— Как это все неумно! — внятно произнесла Белова, и все повернулись к ней.

В это время в кабинет вошел Василий Васильевич, и замечание Беловой осталось без ответа. Начался урок.

Константин Семенович

Оля — очень пытливая, находчивая и самостоятельная девочка. Хотя мама и называла ее Лялькой, папа — Лешкой, а бабушка — Олюшкой, она твердо знала, что настоящее ее имя Ольга Константиновна Горюнова и живет она на улице Куйбышева, дом двадцать два, квартира тридцать четыре.

Сегодня утром, когда она одевалась, мама сказала: — Лялька! Какая ты старая! Скоро тебе уже стукнет пять лет!

Эта фраза сильно озадачила девочку, но в тот момент у нее никак не застегивался лифчик, и поэтому она не успела расспросить: кто стукнет, за что стукнет и больно ли стукнет. Пока она одевалась, умывалась и причесывалась, мама ушла в магазин покупать продукты на обед. Вопрос оставался невыясненным, но папа был дома, и девочка, захватив свою куклу Наташу, отправилась к нему.

В дверях она остановилась. Оля знала, что, если папа или мама сидят за столом и читают, им не надо мешать. Все равно играть они не будут, сказку не расскажут, на вопросы не ответят. Мама чаще всего выгоняла ее из комнат, а папа позволял оставаться, если она не шумела и занималась своими делами.

Так она полупила и сейчас: на цыпочках, не дыша, прошла к дивану и положила на него куклу.

С папой Оля познакомилась этой весной, и он действительно оказался хорошим. Раньше, когда они жили далеко от Ленинграда, Оля знала, что у нее есть папа. Много раз она видела его вещи: костюм, тот самый, который сейчас на нем надет, портфель, галстуки, шапку, видела даже фотографию, но какой он есть «на самом деле», она не знала. Может быть, хороший, а может быть, какой-нибудь другой. Мама часто рассказывала, как папа воюет с фашистами, показывала письма и при этом тихо плакала. Потом, когда пришла победа и они вместе с другими поехали на поезде в Ленинград, мама говорила, что папа серьезно ранен, лежит в госпитале, но почему-то смеялась.

Первая встреча с отцом была особенная. В госпиталях Оля бывала уже несколько раз. В детском саду разучивали стихотворения и песни, а потом ходили в госпитали как шефы и выступали. Раненые хлопали им, угощали конфетами, и вообще малышам было интересно.

Но тут все случилось совсем по-другому. Как только они пришли в госпиталь и мама надела белый халат, Оля вдруг испугалась и расплакалась.

— Лялька, что с тобой? О чем ты плачешь? Глупенькая! Мы же к папе сейчас пойдем. Ты увидишь своего папу… Понимаешь? Папа тебя очень-очень любит, — убеждала мать.

Никакие уговоры не действовали. Татьяна Михайловна растерялась, не зная, что делать с дочерью. Девочка наотрез отказалась идти в палату. Пришлось подождать, пока она успокоится. Минут через десять, когда слезы прошли и Оля стала отвечать на вопросы сиделок, Татьяна Михайловна сказала: