Владимир Добряков - Вредитель Витька Черенок Страница 19

Она уже собралась уходить, когда щелкнул замок и показалась Шура.

— А кто у тебя дома? — спросила она.

— Никого. Я одна, — сказала Саша.

В передней Шура сняла тапочки и осталась босиком.

— Надень мои шлепанцы, — предложила Саша.

— Не надо.

— Надень все-таки, простудишься.

— Мне не холодно.

Тогда и Саша, из солидарности, стащила свои носки и тоже осталась босиком. Пол действительно был нехолодный.

— Ладно, можно и так, — рассмеялась она. — Ну, что ты хочешь посмотреть, цветы?

Войдя в большую комнату, где у стены длинными рядами, до самого верху, теснились корешки книг, Шура замерла, широко раскрыла глаза.

— Как в библиотеке, — прошептала она.

— А у вас дома много книг? — спросила Саша. И пожалела, что спросила. На узеньком, бледном лице Шуры снова появилось какое-то замкнутое, недоброе, почти враждебное выражение. Саше даже показалось, что Шура хочет уйти. Но нет, постояла Шура, помолчала, глядя в одну точку, и неожиданно со злостью проговорила:

— Нет у нас дома книг!

— Совсем нет? — скорее машинально, чем удивленно, спросила Саша.

— Да, совсем нет. Совсем! — Шура сердито уставилась на Сашу. — Что еще хочешь узнать?

Саша растерялась.

— Не надо, Шура, не говори. Я ни о чем не хочу спрашивать. Тебе это неприятно. Я вижу… Вот посмотри лучше, какие фонарики. На той квартире они почти не цвели. А здесь, на солнышке, скоро, наверное, зацветут. Как ты считаешь?

Шура тронула пальцами круглый зеленый листочек с тонюсенькими прожилками и тихим, печальным голосом проговорила:

— Отец никогда не покупает книг. — Помолчала и добавила: — Книг! Даже ни одной игрушки не купил мне… Ни разу не купил…

Саша подумала: «Наверное, отец не родной ей». Но спрашивать об этом не стала. А Шура, начав говорить, вдруг почувствовала, что ей хочется все-все рассказать этой доброй и ласковой девочке.

— Помнишь, я плакала на лестнице, когда вы с Женей про часы меня спросили?.. Мне так обидно стало. Вам часы подарили, а у меня дома никто и не вспомнил, что учебный год кончился и я перешла в пятый класс. Я нарочно дневник на стол положила. Думала, посмотрят. А отец пришел пьяный, клеенку со стола сбросил и ботинком на дневник наступил. Обертку даже порвал…

И снова Саша ничего не сказала, не спросила. Лишь, затаив дыхание, смотрела и смотрела на Шуру.

— Счастливая Тома, моя сестра, — продолжала Шура. — Закончила восемь классов и уехала в Курск. В профтехучилище поступила. Могла бы и здесь учиться, но специально уехала. Подальше от дома, от отца. Я тоже уеду. Скорей бы только восемь классов кончить… Я боюсь отца… В прошлое воскресенье напился и сказал, чтобы все убирались из дому. Потом замахнулся на маму, и я заплакала. А он закричал маме: «Зажми щенку глотку, пока не задушил…» И мама его боится. У нас еще тетя моя жила. Тоже уехала. Измучилась… Я с Леной Сажиной за одной партой сидела. У нее неродной отец, а как ей живется! Одевают хорошо, никогда не обижают, отец зимой на лыжах с ней ходил. А у меня и родной, да какая жизнь с ним… Ох, сколько еще времени, пока восьмой класс закончу…

Выговорилась Шура, и, видно, легче ей стало. Не многим доверяла она свою тайну. Только самым близким подругам, каким очень верила. В школе, где до этого училась, лишь две девочки знали о ее жизни. И вот теперь — Саша.

— Только никому-никому не рассказывай про это, — предупредила Шура.

— Хорошо, никому не скажу, — пообещала Саша.

— А фонарик уже скоро распустится. — Шура принялась разглядывать цветок. — Вот бутончик уже зреет…

Саша отщипнула тонкий стебелек фонарика, потом отрезала ножницами сочный стебель цветка с лиловыми листьями. Осторожно завернула все это в газету.

— А я традесканцию тебе принесу, — сказала Шура. — Листочки у нее серебристые-серебристые и будто из бархата.

Шура взяла газетный сверток, собралась уходить, но, увидев на Сашином письменном столе маленькие дневнички, вдруг вспомнила что-то, остановилась.

— Я ваши парты видела, — сказала она.

— Где? — живо обернулась Саша.

— В овраге. Мама послала нарвать щавелю, и я увидела их.

— Давно это было?

— Неделю назад. Нет, больше… Только ящики поломаны были. Для парт уже не годятся.

— Может, это были другие ящики? — недоверчиво спросила Саша.

— Нет, те самые. Я же видела. Там и карандашом было написано: 1+2=3…

Шура ушла. Вернувшись в свою комнату, Саша еще долго сидела у письменного стола. Думала о Шуре, о нелегкой ее жизни. Листала дневнички, не нужные теперь никому и забытые. Кто же все-таки разорил их школу? Дворничиха? Ох, и вредная! Так уж будто и мешали мы! И ящики со зла разломала…

Кучи на асфальте

Двор, по сравнению с тем, каким он был две недели назад, сейчас и не узнать. Бесчисленные кучи чернозема бульдозер растащил по всей площади двора, будто нарядным черным ковром накрыл землю. И газоны лежали у дома ровными длинными прямоугольниками.

«Как доска в классе, когда ее чисто вытрешь мокрой тряпкой, — подумала Саша и некстати вспомнила свое позорное дежурство. — А мел воровал тогда Черенок. Его работа…»

Да, много с тех пор случилось всяких событий. Иногда Саше казалось, что Витька стал уже другим, а иногда… Вот будто все хорошо, хорошо, и вдруг опять сорвался. Что с ним творится? Не понять… Звонок зачем-то отнял. С письмом тоже. Для чего ему потребовалось, чтобы Саша срочно писала письмо?

Сплошные загадки…

«А, буду еще голову ломать!» — Саша махнула рукой и снова принялась рассматривать двор. Итак, что же осталось? Ну, конечно, осталось самое главное: посадить деревья, кусты. Вон сколько ямок бульдозер накопал. Для деревьев, наверное. И цветочные клумбы можно сделать. А на газонах лучше всего посеять траву, чтобы густая была, ровная. Очень красиво будет… Только вот землю с асфальта убрали бы. Зачем тут земля? Ее на газон надо было точнее сваливать. Правда, и шоферов винить трудно: на узкой асфальтовой дороге машинам развернуться было негде, и потому часть земли на газон не попала.

Солнце за три дня подсушило лежавшие на асфальте земляные бугры, они уже не чернели сочными кучками. Вот удивительное дело: пока не обращала на них внимания, то, казалось, так и должно быть. Лежат себе земляные навалы и лежат.

А сейчас они просто глаза ей мозолили. До чего же, в самом деле, некрасиво. И сколько их! Саша вытянула шею, посчитала: четырнадцать куч. Весь двор уродуют. Неужели тетя Паша не видит? Да разве одна только тетя Паша! Все жильцы мимо ходят, и будто никого это не касается, будто никому они не мешают. А ведь мешают. Вон Леля наехала своим трехколесным велосипедом на кучу. На таком бугорке ее неуклюжему тихоходу и перевернуться ничего не стоит. Тогда уж на весь двор будет реву! И Сережка не видит, что его проказница творит. Сидит на лавочке, бумажку стеклом прожигает. Тоже занятие!

— Сережа! — крикнула сверху Саша. — Гляди: свалится твоя сестричка.

— Да ну ее! — отмахнулся Сережка.

Не успел он круглым увеличительным стеклом вновь собрать солнышко в яркую точку, послышался звонкий плач Лели. Свалилась все-таки неосторожная наездница. Лежит, раскинув руки, и заливается.

Подбежавший Сережка сначала успокаивал сестренку, потом, рассердившись, шлепнул ее и снова отправился на лавочку — прожигать бумажку. На Лелю, продолжавшую плакать, уже не обращал внимания.

«Брат заботливый! — Саша ругнула про себя Сережку. — Чем колотить сестренку, взял бы лопату и поработал…»

Но ждать от Сережки такого подвига было бесполезно. От бумажки, которую он жег стеклом, уже вился сизый дымок.

Саша отыскала в кладовке лопату, надела туфли на толстой подошве и отправилась на улицу.

Если бы сразу перекидать землю на газон, как только ее привезли и свалили здесь, то это бы и труда никакого не составило. А теперь земля подсохла, немало ног прошлось по ней, и потому лопата никак не желала входить в твердый грунт. Изо всех сил помогая ногой, Саша кое-как отковырнула первый крохотный комок чернозема и бросила его на газон. Затем дело пошло лучше. Через минуту ямка углубилась, расширилась — сделалась маленькой ямой.

— И я хочу.

Рядом с Сашей стояла Леля. Слезы на глазах ее уже высохли.

— Иди домой, — сказала Саша, — и возьми лопатку. У тебя есть маленькая лопатка?

— Есть маленькая лопатка.

Леля со всех ног кинулась к своему подъезду.

…Саша не могла надивиться: это просто какое-то чудо! Иначе не назовешь. Столько дней у всех на виду лежали эти кучи земли, под ногами мешались, и никто, решительно никто не обращал на них внимания. А сейчас чуть не дерутся из-за лопат. Все хотят работать. Сережка уже давно забыл о своем стекле и долбит ломом кучи — то у Саши, то у Веры. Помогает. Чтобы землю им было легче на лопаты подхватывать. Невдалеке и Женя трудится. Она не сразу принялась за работу. Сначала все смотрела, раздумывала. И лишь потом, когда тетя Эмма с улыбкой сказала ей: «Бери, бери лопату, не стесняйся, тебе особенно полезно поработать», Женя взялась за дело. А Саше тетя Эмма подмигнула веселым карим глазом и шепнула: