Любовь Воронкова - Личное счастье Страница 19

Но сейчас, услышав его голос, Тамара обрадовалась, будто встретила нечаянно друга.

– Славка, приходи! Славка, ты мне очень нужен!

– А учебник дашь?

Он даже и не поинтересовался, зачем так понадобился Тамаре. А она собралась доверить ему такую заветную тайну!

– И учебник дам! И тетрадки! Только ты приходи сейчас же!

– Я вечером приду… – не сразу, будто что-то прикинув, сказал Славка.

– Почему вечером? Сейчас приходи!

– Да понимаешь… Тут у нас команда на площадке собралась. Никак невозможно сейчас… Иду, ребята, иду! – вдруг заорал он и бросил трубку.

– Дурак! – с досадой и горем крикнула в трубку Тамара.

До вечера было томительно далеко. В квартире, где бродила непричесанная, неприбранная и словно о чем-то крепко и недобро задумавшаяся Антонина Андроновна, было душно от безысходной скуки.

Запустив руки в свои густые кудри, Тамара сидела неподвижно и смотрела в окно. На улице моросил теплый летний дождь, ветки дерева чуть трепетали за окном, и серебряные полоски бежали по стеклу.

Что сейчас делает Ян? Лежит в постели, бледный, слабый, печальный… Думает ли он о ней? Да, он о ней думает. Он обязательно думает и ждет ее. Он считает Тамару неверной и пустой девчонкой, раз она не приходит навестить его. А разве она виновата? Она приходила! Только надо, чтобы он узнал об этом. Ну и противный же этот Славка со своим дурацким футболом. Ведь дождь, а этим дуракам все нипочем!

В комнату вошла мать. Она грузно уселась на диван, положив руки на колени.

– Ты что, читаешь или так? – спросила она.

– Так, – ответила Тамара не оборачиваясь.

Ее раздражало, что мать мешает ее думам. Ну что ей надо? Делать нечего, вот и ходит из комнаты в комнату.

– К отцу, что ли, съездить? – вдруг сказала мать, разглядывая свои белые полные руки.

Тамара живо взглянула на нее:

– Он тебя зовет?

Антонина Андроновна вспыхнула:

– А почему это, спрашивается, надо, чтобы он меня звал? Я, что же, не могу сама? Возьму да и поеду, естественно!

– Я еще тогда знала, – сказала Тамара, задумчиво глядя на мокрые ветки, – что он совсем уезжает. Когда уезжал.

Мать уставилась на нее растерянными глазами:

– А почему мне не сказала? То-то вы тогда шушукались на вокзале! Почему же ты мне не сказала? Я бы не пустила его!

Тамара насмешливо покосилась на нее:

– Привязала бы?

– Да не пустила бы, и все, естественно. Глупости какие!

Прежняя Антонина Андроновна ожила в ней. Она гневно встала с дивана:

– И не посмел бы уехать. Что же я, чужая, что ли? Я жена!

– Оставленная жена.

Антонина Андроновна с изумлением и со страхом уставилась на Тамару. Неожиданно губы ее задрожали, все лицо как-то жалобно скомкалось, скривилось, и слезы подступили к глазам.

– Во как!.. Матери-то… Как с матерью-то…

Эта жестокость дочери, такой любимой, такой балованной, тяжело поразила ее.

– И откуда же это ты такая?!

Тамара чуть повела плечами, но не обернулась.

– Откуда ты такая взялась, говори! – грубо закричала Антонина Андроновна. – Ну? Я тебя спрашиваю!

– Мама, отстань, пожалуйста, – устало ответила Тамара. – Отстань, не трогай меня.

– А что ты за цаца, чтобы тебя не трогать? – снова закричала Антонина Андроновна. – Ишь ты, с отцом-то вы какие благородные! И разговаривать-то с вами никто не достоин!

– Мама! – Тамара уставилась на нее своими большими, мрачно горящими глазами. – У меня горе, не трогай меня!

Мать притихла, удивилась:

– Где? Какое горе?

– Ян Рогозин… болен. Тяжело.

Мать иронически прищурила глаза:

– Ха! А он тебе что – брат, сват, жених? Ишь ты, горе какое нашла! Мало ли их, таких-то Янов, по свету шатается!

И она, небрежно махнув рукой, вышла из комнаты.

«Оставленная жена»! Эти слова были как удар, как пощечина. Как она смела так сказать? Что значит – оставленная? Никакая не оставленная. Они же не разводились!

Антонина Андроновна сердилась, но тайно, сама перед собой, наконец должна была сознаться, что она действительно оставленная жена. Два года муж в совхозе и ни разу не приехал в отпуск. Ему некогда, ему все некогда! И ни разу не позвал ее к себе. Только денежные переводы да привет Тамаре. Тамару звал. А ее нет. Ни разу. Неужели другая заняла ее место?..

– Пусть попробует, – грозно прошептала она, и былые огни заблестели в ее синих глазах, – пусть попробует!.. – «Но ведь твоя семья давно уже распалась… – против воли возразила она сама себе, – он же сам тогда сказал: «Все равно у тебя нет семьи»… – И у него не будет! – оборвала она сама себя и крепко пристукнула костяшками пальцев по столу, – вы у меня узнаете, какая я оставленная жена!

Дождь прошел. Предвечернее солнце, просеиваясь сквозь облачную дымку, озарило город теплым розоватым светом. Тамара, занятая своей единственной мыслью – отыскать Славку и отправить его к Яну, – вышла на улицу. Она шла как одержимая, не видя, какой пленительный вечер спустился в их тихие переулки, какой безмолвной радостью сияют освеженными листьями деревья, как дышат тонким дымком подсыхающие тротуары.

Зажглись фонари и повисли белыми лунами между сразу потемневшими древесными кронами. Люди проходили притихшие, задумчивые. Бывают такие вечера, когда и к городским жителям доносится дыхание полей и лесов, когда и над их головами возникает видение звезд и мерещится соловьиное пение…

Вдруг какие-то резкие голоса нарушили эту хрупкую тишину улицы. Из-за угла навстречу Тамаре вышло несколько человек. Они громко, вызывающе хохотали, выкрикивали что-то, сквернословили. Они явно чувствовали себя хозяевами и этой улицы, и жизни вообще. А ну, кто против?

«Хулиганы!» – вздрогнула Тамара и торопливо свернула в сторону, на мостовую.

Молодые люди шли, занимая весь тротуар. Все, кто встречался с ними, спешили уступить им дорогу. И каждого, кто встречался им, они осыпали насмешками, пьяной бранью, отвратительными выкриками и хохотом.

Тамара перебежала на другую сторону. Но пьяные хлыщи заметили ее.

– Эй, красотка! – закричали они. – Куда же ты?

– Подождите, я ее сейчас остановлю! – сказал один и выступил вперед, приподняв шляпу. – Здравствуйте, мамзель Тамара! Жизнь хороша, не правда ли?

Тамара в ужасе остановилась. Через узкую мостовую, с тротуара напротив, кланялся ей Ян Рогозин, пьяный, со сбившимся галстуком, с космами волос, спускающихся к самой шее… Она с минуту глядела на Яна, не веря своим глазам. Она только приподняла руку, как бы защищаясь от того, что увидела.

– Не узнает, а? – подтолкнул Рогозина стоявший рядом парень в маленькой кепке с заломленным козырьком, с выпуклыми, как у рыбы, нахальными глазами и мокрым ртом.

– Или не хотите узнавать? – нагло и противно ухмыльнулся Ян. – Ничего. Мы вам сейчас напомним о себе…

И он неверным шагом ступил на мостовую, направляясь к Тамаре. Тамара, дико взвизгнув, бросилась бежать. Она не помнила, как влетела в свой переулок, как ворвалась в квартиру.

– Чтой-то? Ай кто гонится? – проворчала Анна Борисовна, открыв дверь.

Тамара заперлась в своей комнате и забилась в угол дивана. Ей казалось, что она сейчас умрет. Принц Гамлет! Принц Гамлет!

Она плакала и рыдала, уткнувшись в подушку. Она трясла головой от отчаяния, зажимая руками рот. Приподнявшись, вглядывалась вокруг, стараясь опомниться, взять себя в руки, но тут же снова падала лицом в подушки и заливалась слезами, и стучала кулаками по дивану.

Она не слышала, как мать звала ее. Не слышала, как пришел и ушел ни с чем Славка Воробьев.

– Болен! Болен! Тяжело болен! – повторяла Тамара. – Вот как он болен! Ой!

И, содрогаясь от отвращения, она затыкала уши, словно боясь снова услышать его пьяный циничный голос, и закрывала глаза, словно боясь снова увидеть эту расхлыстанную, в измятом модном костюме, с косматой головой фигуру… Темные с длинным разрезом глаза, иронический излом бровей – не о них ли столько тосковала Тамара? И вот она заглянула в эти глаза – и какие же пустые были они, и какие же они были страшные!

Антонина Андроновна встревожилась. Окликнув несколько раз Тамару, она решила переждать. Пусть успокоится немного; как ни зажимала Тамара свой рот, ее рыдания слышались во всей квартире.

Поздно вечером, когда Анна Борисовна уже заперла входную дверь на ночь и легла спать, Тамара отозвалась на стук матери.

Антонина Андроновна пристально поглядела в ее опухшее, с покрасневшим носом и погасшими глазами лицо.

– Хороша, – покачала она головой. И тут же грозно подступила с расспросами: – Рассказывай начистоту – что стряслось? Нашкодила где-нибудь?

Тамара чуть-чуть дернула плечом и не ответила. На такие вопросы она отвечать не хотела, а грозного тона она не боялась.

– Будешь молчать?! – закричала, покраснев, Антонина Андроновна. – Плетку возьму!

Тамара будто не слышала, только губы ее шевельнулись в кривой, презрительной усмешке.