Ирина Кириллова - Легенды Южного Урала Страница 19

Как-то раз пошли девушки в лес хмель рвать. Из дома вышли по холодку, чтобы до жары добраться в лес. Вот и завод прошли. Не стало видно шапки Сугомака. Егоза пропала из глаз. Вышли на тракт. Веселее зашагали, оттого, что бойкущие в те времена были эти места. Тут тебе Веселуха — тропа на Тибук — большое село, а через него на Екатеринбург. Дорога на Казань — через горы и по Каме на Волгу.

Не успели девушки пройти и с версту, как вдруг — две тройки, одна за другой, навстречу девушкам показались. На козлах сидели жирные в черных кафтанах кучера. В колясках — господа. Девушки посторонились, сошли с дороги, остановились. В первой коляске — три барыни колыхались. На другой — сам хозяин завода Зотов с прихлебателями.

Как водилось тогда, девушки господам в пояс поклонились. Барыни прокатили и не оглянулись, а старик Зотов знающим глазом оглядел девичий цветник в домотканых сарафанах. Видать, цепкий взгляд был у старика, коли, как увидал девушек, тут же приказал кучеру остановить коней.

Вылез старик из коляски, за ним выпорхнули два молодых господина, опоздав Зотова поддержать.

Тройка с барынями тоже остановилась, и барыни, шурша шелками юбок, тоже выкатились из колясок. Медленно подошли к Зотову, разглядывавшему девушек, словно на базаре коней. Девушки же стояли стайкой вокруг Акули, будто она могла защитить их от барского взгляда.

А они, эти два выцветших, но еще не потерявших силы глаза, буравили девичьи лица. Только одна из них не сробела, не отвела свой взор от узеньких щелок, из которых на нее в упор два зрачка сверкали. Вначале они Акулю холодным блеском обдали, а потом вдруг в них что-то блеснуло раз, другой — и Зотов резко, как всегда, скороговоркой проговорил, обращаясь к молодым господам, одетым, словно петухи. На них были в клетку штаны, ярко-голубые жилеты и желтые шарфы.

— Милостивые господа! — сердито сказал Зотов «петухам», — дозвольте вас спросить! Вы модель искали? Сколько вы истратили денег на поиски ее? А где были у вас глаза? Везде самому надо доглядеть. Исусовы младенцы!

Молодые господа что-то невнятно бормотали, боясь поднять глаза на старика. А он, побагровев от ярости, кричал на них:

— Вот глядите на эту! — И, тыча хлыстом в Акулю, зло сказал: — Чистая модель. Куда только вы глядели? Ну-ка идите все вперед! — приказал он девушкам. — А ты ступай назад, — кинул он Акуле. — Да смотри не оглядывайся. Слышишь?

Девушки как стояли стайкой, так и кинулись бежать, а Акуля, спокойно повернувшись спиной к господам, пошла назад. Только, видать, от гнева на господ, сжавшего ее сердце, разрумянилась еще пуще.

— Вот, матушки, глядите! — не отрывая глаз от идущей Акули, кричал Зотов на барынь. — Учитесь, как надо ходить. Чисто богиня идет эта девка! А вы — как откормленные утки!

— Что вы, папаша! — хотела было прервать отца его дочь — толстая, длинноносая дама, но он не дал ей договорить и еще тверже и сердитей проговорил:

— Богиня чисто! Ну и девка!

Хоть и говорится, что облака кладам не указчики, но, видать, в это утро только эти нежные белые облака, плывущие над горами, смогли открыть заводчику Зотову настоящий клад, который он здесь и не искал. В то утро ему шибко повезло. С Соймоновской долины работные ночью принесли ему весть, что найден самородок на пять фунтов весом, оттого и, хоть рань была, но весь господский дом был поднят на ноги (чтобы съездить на прииск и поглядеть на редкую находку, а потом взять самородок и спрятать за семипудовыми замками). А тут еще находка. Да где? Прямо на дороге.

— Нечего сказать, — шипел Зотов. — Тратили деньги. Искали. Заграничную жужелку привезли. А здесь на глазах богиня ходит!

— Далась ему какая-то богиня! — ворчала Зотиха себе под нос— Сам, поди, ладом не знает, какие такие богини бывают.

Но промолчала — вслух не сказала, только губы еще крепче сжала да сердитей платочком замахала.

А Акуля все шла, как барин приказал. Все горело в ней, а сильней всего сердце ныло. Чуяла она, как рассматривали ее господа. Опять Зотов оглядел ее. Хлопнул по девичьей спине, на которой, как кора сосновая, красовалась коса, и долго задержал ладонь на Акулином плече, но, скосив глаза на стоящую тут же Зотиху, потушил в глазах у себя недобрый огонек и приказал помощникам своим: — Лепить Кузьке с этой девки! — и, круто повернувшись, зашагал к коляске. За ним последовали остальные.

Барыни, будто объевшись клюквы, уселись в экипаж… Гикнули кучера на коней, и только придорожная пыль обдала Акулю, все еще стоящую на дороге, да звон шеркунцов еще долго по лесу звенел…

Вернулись девушки обратно, окружили Акулю. Печально они глядели на подружку, чуя, что унесли тройки их покой, а больше всего покой Акули, и девичьим их радостям надолго пришел конец.

«Что теперь будет с Акулей?» — думала про себя каждая из ее подружек. Только верченая Гранька, первая песельница на заводе и заводила на вечерках, вдруг проговорила:

— А я все знаю про жужелку, не сойти мне с этого места, знаю!

— Ежели знаешь, то расскажи, — просили девушки подружку.

— А че рассказывать? Видела я ее. Черная такая. Позавчерась я в щелку подглядела, как она крутилась перед зеркалами. Ну, девоньки, я вам скажу — чистая модель, только суховата против наших заводских. И выписали ее, правда, для модели — статуй по ней в Каслях будут лепить, а потом отливать из чугуна — вроде как подсвечник.

— Из чугуна?

— Знамо, из чугуна.

— И откуда только ты все знаешь? Чистый веник ты, Гранька. Весь сор по заугольям выметаешь, — удивлялись подружки.

— Э! Глазок да язычок надо попроворней иметь, вот и все узнаешь! — отсыпала Гранька.

— А как ты в господский дом попала? — спросила Акуля.

— Эх! Акулечка, родная, догадливый человек всегда сумеет гору обойти. Да у меня ведь глаз кошачий, а кошачий глаз дыму не боится, — как всегда с умыслом, с шуткой отвечала Гранька.

— А ты, Гранюшка, без умысла расскажи про жужелку. Какая она — добрая или злая? — допытывались девушки.

— И вовсе она не злая, и жужелкой барин ее прозвал зря. Правда, она тонкая, худая, все плачет — видать, скучает. От добра бы не залетела в такую даль. И перед зеркалами кружиться ей надо. Какой-то танец учит. Гостей ждут господа. Для модели приехала сюда. Но только как барин поглядел на нее, тут же сказал:

— Ношеную одежду не надеваем. Не подойдет. И все тут.

— Вот и получается: как кукушка только по весне кукует, так и наша девичья красота рано увядает, — вставила Варвара, первая подружка Акул и.

Хоть и с недоверием слушали девушки Граньку, но многое узнали — потом уж стороной, что верно плела Гранька. Узнали и о том, что барину срочно понадобилась модель для статуи — подсвечника редкой красоты.

Узнали и о том, что лепить статую должен Кузьма Паньков — наипервейший мастер в Каслях.

Так и вернулись в тот день девушки в завод без хмеля. Всю дорогу думала Акуля про себя — что-то будет с ней? Все мерещился барский кафтан и хитрые глаза хозяина, да на плече, где лежала барская рука, все еще будто кто-то горящей свечкой прижигал…

А утром к ним в избу уже пришел нарядчик. Разговор с ним был коротким.

— Акулину требуют в контору, — буркнул он. И уже у самого порога наказал отцу Акули: — Смотри, Игнат. Не придет Акулина — ты в ответе за это.

Не хотела Акуля подводить родителей под плеть, а потому, как только нарядчик ушел, стала собираться. Поклонилась образам, что в углу темнели, и сказала отцу:

— Не печальтесь, тятенька, по мне, можа, все обойдется. — И спокойно из избы пошла. На заводе все уж знали, что хозяина глаз остановился на Акуле, и он потребовал ее в контору. Почти всем заводом вышли проводить Акулю, да нарядчики разогнали.

— Может, в последний раз голубушка идет по родной улочке, — вздыхала какая-то бабка, стоя у ворот.

— Будет тебе, бабушка, причитать и заживо девку отпевать. Отцовская ведь она дочь, а не приблудная какая. Побоятся, поди, господа беззаконие какое над ней сотворить, — вставила какая-то молодайка.

— Э, матушка! Видать, забыла ты про Марью Сидельникову. Будто она девок подбивала на работу не выходить. Принародно казнили девку. Барскую волю показали. И все оттого, что не хотела Марья терпеть барынины щепки и оплеухи. Мы, мол, господа, чего хотим, то и делаем над вами, — не унималась старуха.

— Да перестань ты, бабка. Сама не маленькая я: понимаю, че к чему, — сказала на ходу молодайка, кинувшись вслед за Акулей.

Ох и разговоров в заводе было! В открытую ругали Зотова, не боясь наушников и егерей.

— У него каждая копейка рублевым гвоздем прибита, — сказал про Зотова какой-то старик, подбивая парней пойти в контору и требовать выпустить Акулю.

— Ишь чего захотел!

— Захотел засыпать колодец снегом. Требовать выпустить Акулину… Нет, брат, че захочет барин, то и будет. У него ведь деньги, а деньги, говорится, могут и в камне провертеть дыру, а не только в человечьем сердце. Откупится хоть от кого он, — говорили мужики.