Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов Страница 19

— И еще, чего доброго, попасть на ужин волкам! — заключил торжествующе Гога.

— Конечно! Конечно! — подтвердил Никс.

Но говоря это, оба мальчика кривили душой. Им было ужасно досадно лишиться удовольствия. К тому же они боялись директора, который, как они предчувствовали, не похвалит их за гадкий поступок.

Когда Александр Васильевич узнал о «предательстве» Никса и Гоги, он согласился тотчас же с остальными мальчиками и решил оставить провинившихся без пикника. Но и самый пикник опять чуть было не расстроился.

Накануне к ужину подали кисель, обыкновенный клюквенный кисель, который подают на стол с молоком и сахаром.

Такой кисель в пансионе господина Макарова подавали очень часто, хотя маленькие пансионеры ненавидели это кушанье всей душой. Пансионские служители, Мартын и Степаныч, нередко уносили кисель со стола нетронутым.

Каково же было их изумление, когда в этот вечер не только кисель, но и миска с киселем исчезла со стола. Правда, миска скоро вернулась на стол, к вечернему чаю, но уже пустая, а кисель… Ах, что сталось с киселем! У киселя положительно оказались ноги! По крайней мере, он сбежал из миски и очутился в комнате директора на его письменном столе, в большой чернильнице, предварительно изгнав оттуда чернила.

Когда Александр Васильевич сел за стол и обмакнув перо в чернильницу, начал писать письмо кому-то из родителей маленьких пансионеров, вместо чернил на бумаге очутился… кисель. Александр Васильевич вскочил, схватился за колокольчик, чтобы позвонить служителя, но с отвращением отдернул назад руку. И колокольчик был весь мокрый и липкий от киселя.

— Нет, они останутся все до единого без пикника, если я еще найду где-нибудь эту гадость! — сердито произнес директор.

Но, к счастью, "этой гадости" не нашлось больше нигде, в квартире директора, по крайней мере.

Зато кисель очутился у m-r Шарля. Поздно вечером, когда пансионеры уже спали, m-r Шарль пожелал пройтись по саду и подышать свежим воздухом. Ничего не подозревая, он взял с окна фуражку, белевшую в полумраке ночи, надел на голову и…

Нет, такого крика положительно еще не было под мирною кровлею пансиона! M-r Шарль кричал, что на голове у него ползают змеи и, делая отчаянные прыжки, носился по своей спальне в дикой пляске. Карл Карлович, спавший в соседней комнате и видевший самые превосходные сны, проснулся от этих безумных криков, вскочил с постели и второпях сунул ноги в туфли, стоявшие постоянно у его кровати.

И в свою очередь Карл Карлович дико закричал на весь пансион:

— А-а-а-а-а!

Ему ответил отчаянный вопль m-r Шарля за стеною:

— О-о-о-о-о-о!

Мальчики повскакали со своих постелей и со всех ног бросились в комнаты обоих гувернеров, предполагая, что случилось какое-нибудь несчастье.

Зачиркали спички, засветились огни.

При их мерцающем свете мальчики увидели плясавшего m-r Шарля с фуражкой на голове. Из-под фуражки по всему лицу француза текли мутные потоки чего-то розовато-алого или бледно-малинового, тусклого и жидкого.

— Да это кисель! — наивно вскричал кто-то из пансионеров.

— Как кисель? А не змеи разве? — удивился m-r Шарль, вскидывая глазами на своих воспитанников.

— Нет, положительно это кисель, а не змеи, m-r Шарль! — подтвердил Павлик Стоянов самым серьезным тоном, разглядывая мутно-розовые ручьи, все еще стекавшие по лицу Жирафа.

И все разом тут же кинулись в соседнюю комнату к Карлу Карловичу, который уже охрип от криков.

— Лягашка! Лягашка! — вопил несчастный немец.

— Где лягушка? — бросились к нему мальчики.

— В мой сопожка, в мой сопожка сидят лягашки! — неистовствовал Кар-Кар, боявшийся больше всего в мире лягушек и мышей.

Кто-то из мальчиков присел на пол и быстро снял с ноги Кар-Кара туфлю.

Оттуда потекла мутно-красная жидкость.

В туфли Кар-Кара забрался все тот же проказник-кисель!

Таким образом, ни «лягашек», ни «змей» у обоих гувернеров не оказалось, и они могли спокойно ложиться спать.

Но m-r Шарль был возмущен и не думал уходить спать.

— Кто это сделал? Я хочу знать, кто это сделал! Я этого не прощу! — кричал он.

Витик Зон с самым покорным видом подошел к Жирафу и, скромно опустив глаза, произнес тихо:

— М-r Шарль, не сердитесь на нас, пожалуйста. Это я виноват во всем. Я думал, что вы любите кисель, и понес его вам, в вашу комнату, пока вы ужинали в столовой. Я хотел, чтобы вам осталось киселя на завтра. На окне, мне показалось, лежала тарелка, я и вылил в нее кисель.

— Это была моя шляпа, несчастный! — вскричал француз. — Понималь меня? Не тарелка, а шляпа!

— Разве это была ваша шляпа, monsieur? — с глубоким вздохом сожаления произнес Витик, выражая полное отчаяние на своем плутоватом лице. — А я думал, что тарелка.

Но m-r Шарль усомнился в том, правду ли говорит Витик, и спросил сердито:

— А туфли Карла Карловича вы тоже приняли за тарелку?

— Как попал кисель в туфли дорогого Карла Карловича, этого мы положительно не знаем! — и Витик Зон печальными, сочувствующими глазами взглянул на немца.

— Да, мы этого не знаем! Но, по всей вероятности, это сделал кто-нибудь чужой! — послышались тихие, робкие и удивительно покорные голоса.

В это время на пороге комнаты показался директор.

Несмотря на позднее время, Александр Васильевич решил тотчас же переговорить с обоими учителями относительно наказания пансионеров за «непозволительную» шалость.

В первую минуту он, по обыкновению, решил, что необходимо строго наказать виновных, проучить их как следует.

В этот раз защитником шалунов выступил Кар-Кар. Добрый немец, насколько умел, старался уговорить директора простить проделку шалунов.

— Они теперь, наверное, и сами понимают, какую глупую шалость они придумали, — объяснял он.

Впрочем, у Кар-Кара были еще и другие соображения, почему он так усердно заступался за пансионеров. Ведь, чего доброго, виновными могли оказаться все. И всех пришлось бы в таком случае лишить завтрашнего пикника. А на пикнике ужасно хотелось быть самому Кар-Кару. Он был большой любитель рыбной ловли, а в лесу, он знал, находилось озеро, где водилось столько рыбы, что хоть руками ее лови. Предвкушая приятную поездку к озеру, Карл Карлович уже не мог лишить себя подобного редкого удовольствия. И вот он мысленно решил ради пикника простить проказникам их новую проделку. К нему присоединился и m-r Шарль. Александр Васильевич сначала и слышать не хотел — но потом смягчился, и мальчиков великодушно простили, взяв с них обещание, что они никогда больше подобных шалостей делать не будут.

Наступило утро. Небо было безоблачно и ясно.

— Ура! — закричали, проснувшись, мальчики. — Дождя не будет!

В десять часов их позвали завтракать. Завтрак был ранний, обед же решили сделать в лесу. За завтраком дали печеный картофель с маслом и с селедками. Картофель съели очень быстро, потому что это было одно из любимых кушаний «рыцарей», а селедок съесть не успели: оставшиеся на тарелке селедки исчезли неведомо куда. Искали их и не нашли. Искали под столом, под стульями, под скамейками, даже под подушками в спальне и нигде не могли отыскать. Вместе с другими искал и Витик, карман у которого оттопыривался как-то странно в это утро. От самого Витика пахло чем-то очень похожим на запах селедки. Но пансионерам и в голову не пришло доискиваться причины странного запаха, потому что все торопились со сборами на пикник. Сам Карл Карлович ужасно волновался, приготовляя удочки и собирая все нужное для рыбной ловли. Суета шла необычайная.

Только два мальчика не суетитесь и с завистью смотрели на общую суматоху. Эти мальчики были Гога и Никс.

Ровно в двенадцать часов к крыльцу подъехала долгуша — длинный узкий экипаж с сиденьями на обе стороны. Долгуша была очень вместительна, места в ней было вдоволь. Александр Васильевич с племянницами, m-r Шарль, Кар-Кар и десять мальчиков уселись на ней. Кому не хватило места в долгуше, тех усадили в телегу к Авдотье и Степанычу, которые ехали с провизией и самоваром позади долгуши. Другой служитель, Мартын, остался приготовлять обед двум наказанным пансионерам.

Мальчики с шумом разместились по своим местам. Долгуша и телега тронулись. Пансионеры закричали "ура!" и подбросили фуражки в воздух. Судя по началу, пикник обещал быть превеселым.

Долгуша с грохотом катилась, не умолкая ни на минуту. Ей вторила скрипом телега. Авдотья с глупым видом сидела впереди, нежно сжимая в своих объятьях самовар. При каждом повороте она кричала во весь голос от испуга:

— Батюшки, перевернемся! Родимые, смертушка пришла!

Мальчики хохотали.

Но телеге не суждено было перевернуться; она благополучно добралась до леса.