Михаил Никулин - В просторном мире Страница 19

— Гаврик, если бы на такого доктора надо было учиться день и ночь, я согласился бы.

— Я бы тоже, — с суровым одобрением отозвался Гаврик.

Справа от движущегося стада потянулась черная полоса виноградника. На ней работали женщины. Низко наклоняясь, они срезали стебли лозы и лопатами забрасывали короткие чубуки.

С большой высоты донесся глухой, рокочущий гул моторов. Прорвав белесую дымку редких облаков, показались самолеты. Текучим журавлиным клином они шли на запад.

Женщины оставили работу и, провожая самолеты, выкрикивали:

— Бомбите лучше!

— Гоните фрицев швыдче, а сами вертайтесь к нам на подмогу!

— Дяденька-а! Увидишь любезного на фронте — поклон переда-ай!

Гаврик, задумчиво усмехнувшись, сказал:

— Летчикам от людей большой почет.

Угадывая мысли товарища, Миша удивился:

— Минуту назад ты хотел быть доктором. Уже забыл про все?

— Мишка, не бурчи! Они полетели на фронт. А про Пелагею Васильевну и про тетку Зою я хорошо помню.

— Мы напишем ей письмо… Ведь она, сам знаешь, какая!

Гаврик, понимая, что Мише трудно подыскать слова, подсказал ему:

— Жуки, спите… Я вот тут.

Потом они стали говорить о Матвеиче. Гаврик настаивал на том, что Матвеича надо было ругать больше.

— Будь уверен, Пелагея Васильевна покритиковала бы его как следует… Нашего старика постеснялась.

Миша никак не мог с этим согласиться.

— Гаврик, и как ты не подметил, что они друзья? Видал же, как он помогал ей спускаться на пол?.. Ведь старик он хороший.

— За что же она его ругала?

— Другим чтоб помогал.

— А в юбку зачем захотел наряжаться?

Но, видимо, этим словам Гаврик и сам не Придавал серьезного значения, потому что сейчас же рас смеялся:

— Доярка из него получилась бы… на ферму не показывайся — коровы разбегутся.

За разговором ребята не заметили, что Иван Никитич, ведя стадо, уже спустился в широкую лощину. Дорога шла полосой ржавого выгона, между двумя хуторами — маленьким и большим, с железным многокрыльным ветряком, с силосными башнями, с пожарным сараем, где стояли, выкрашенные в зеленый цвет, бочки и насосы.

Из маленького хутора в большой шли школьники. Они остановились поодаль, чтобы пропустить стадо, и смотрели на Мишу и на Гаврика.

Миша, увлеченный защитой Матвеича, сравнивал его со своим колхозным агрономом, Мином Сергеевичем, таким же огневым человеком, как старик Иван Никитич. На Мине Сергеевиче держалось и полеводство и огородничество, а от правления ему же и доставалось больше всех…

И тут-то, в самый неожиданный для Миши и для Гаврика момент, раздался озорной крик:

— Хлопцы! Хлопцы! Бачьте, брыгадиры идуть!

Миша и Гаврик увидели белобрысую девочку, которая, подражая Гаврику, закинула за спину руки, надула щеки и, высоко поднимая сапоги, прошлась взад и вперед. Ее выходка рассмешила школьников, и это, должно быть, еще больше ободрило девочку, и она придирчиво спросила Мишу и Гаврика:

— Вы почему не в школе? Здорово учены?.. Ох, хлопцы, хлопцы, не я ваша мать! Побачили б лыхо!

Она была такой смешной и, грозясь пальцем, так хорошо подражала взрослым, что даже Гаврик не обиделся и сказал:

— Смеетесь зря: школы у нас нету и хат нету.

— Да шо ж вы, як суслыки у норы?

— В точности, — усмехнулся Миша и коротко рассказал, что осталось от их села, когда его отбили от фашистов. Он даже успел объяснить, откуда они возвращаются, но рассказать о том, что шефы скоро построят школу, не успел, потому что Иван Никитич громко заругался:

— Что за общее собрание? Кому говорю, убавить телятам рациону?

Миша и Гаврик кинулись к стаду и, наведя там порядок, пошли дальше. Изредка оборачиваясь, они видели, что белобрысую девочку окружили ее товарищи и, сердито размахивая руками, в чем-то ее убеждали. Наверное, то, о чем говорили белобрысой девочке ее товарищи, касалось Миши и Гаврика, потому что все школьники посматривали в их сторону.

И вдруг девочка вырвалась из плотного кольца товарищей, в одну минуту догнала Мишу и Гаврика, сунула крайнему из них книжку, хотела что-то сказать, но только крикнула:

— Хлопцы, це ж така кныжка — арбузив и мэду не треба! — и вихрем умчалась назад.

Книжка была действительно замечательной и хорошо знакомой Мише и Гаврику. На ее обложке вслед за столяром Лукой Александровичем и его сынишкой Федюшкой, глядя им в спины, шла лохматая, с лисьей мордой собачка. Это была самая настоящая Каштанка, возвращавшаяся домой после горестных скитаний, после неудачного дебюта в цирке.

— Миша, махай, махай им шапкой!

Вслед за Гавриком Миша снял шапку, и оба широко замахали. Школьники дружно ответили им. Белобрысая девочка, как флажком, махала сорванной со светлой головы шалью.

— Миша, больше ей! Ей больше! — волновался Гаврик.

И только старик Иван Никитич опять не к месту вспомнил, что телятам «надо убавить молочного рациону».

Местом обеденной стоянки оказались целинные выпасы с жестким, застаревшим пыреем, с ковыльной белизной на пригорках. В глубокой лощине синел пруд, отражающий безоблачное небо и темное сплетение веток высоких верб.

Глинистые берега пруда были исслежены дугообразными, уже затравевшими отпечатками малых и больших конских копыт. Недалеко от воды торчали глубоко врытые, очищенные от коры дубовые сучковатые сохи.

К этим сохам ребята привязали дойных коров. Дед же, отогнав телят и остальных коров в конец пруда, где на влажной низине пробивалась по-весеннему свежая зелень, сказал:

— Красно-бурую для спокойствия спутал. Вы уж тут действуйте по всем правилам, как знатные доярки, а я с вещичками пойду туда.

Забрав мешок и сумки, он пошел к большому двору, обнесенному каменными конюшнями. Во дворе было пусто, и только с крылечка маленького флигеля под камышовой крышей наблюдали за дедом и за ребятами двое мужчин да стояла заседланная лошадь, привязанная к деревянному столбу, поддерживающему кровлю крыльца.

Гаврику первый раз предстояло подоить корову, и Миша должен был научить его новой специальности. Вчера вечером Миша доил коров вместе с теткой Зоей. От нее он узнал немного больше того, чему его научила тетка Дарья, кухарка тракторной бригады. Гаврик тем временем был с дедом в доме и поэтому не знал, откуда вдруг в кармане Мишиного полушубка оказались коротенькое чистое полотенце с розовой каймой и кусочек желтого туалетного мыла.

— Получил от тети Зои?

— От нее, — ответил Миша. — Давай-ка руку.

Миша, достав карманный ножичек, стал обрезать Гаврику ногти.

— Она сказала?

— Нет. Сам знаешь, что к корове нужен особый, чистый подход. Ты к ней с уважением, и она к тебе..

Это были слова тетки Зои, но Миша выдал их за свои, чтобы Гаврик отнесся к нему, как к учителю, с большим уважением.

— А теперь пошли к пруду. Шапки и полушубки можно вот сюда, а рукава засучивай повыше.

Сбросив шапки и полушубки, ребята с высоко засученными рукавами опустились на корточки и стали умываться.

Миша за делом наставлял, попрежнему выдавая чужие слова за свои:

— Руки, руки мыль на совесть и мыло смывай начисто… Всякое мыло чем-нибудь пахнет. Корове может не понравиться.

— Чего же ей — корове?.. Пахнет хорошо.

— Это тебе, а ей, корове, знаешь, что нравится?

— Миша, а я не видал и не слыхал, когда ты с коровой разговаривал. Вот интересно было! — с наивным видом заметил Гаврик, щуря намыленное лицо.

С манерой, усвоенной от Ивана Никитича в плотницкой, Миша проговорил:

— Гаврила, можно не разговаривать и знать, если на плечах голова.

— Ты брось это… Сам знаю, что корове зеленая трава лучше всего на свете.

Подражая Ивану Никитичу, Миша должен был бы похвалить Гаврика, сказав ему: «Ты у меня, Гаврик, скворец», — но не решился на это, помня о том, что в серьезном деле не всегда шутка к месту.

— Вот это возьми и немного потри руки, а после смой без мыла, одной водой.

Он подал Гаврику щепотку свежего пырея. Это была уже его собственная выдумка, и потому он с некоторой настороженностью ждал, что ему на это скажет Гаврик:

— Миша, настоящая доярка должна мыть руки пырейным мылом? — усмехнулся Гаврик.

— Точно, — спокойно ответил Миша и подвел Гаврика к корове. Тут уж ему не пришлось ничего нового придумывать в сравнении с тем, чему сам был научен теткой Дарьей. Вручив ведро Гаврику, Миша заговорил с коровой:

— Ты, красная, не тревожься. Это Гаврик. Он хлопец ничего… Он тебя подоит… Гаврик, начинай: чуть поддай кверху, легонько подтолкни и тут же потяни книзу.

Только приладился Гаврик, чтобы начать дойку, как корова, относя зад, выпучила на него глаза.

Гаврик, быстро приподнявшись, испуганно посмотрел на Мишу.

— Чего она?.. Может, лучше ты сам? — протягивая Мише ведро, спросил Гаврик, но Миша не хотел остаться посрамленным учителем. Задумчиво осмотрев Гаврика, он с досадой заметил: