Астрид Линдгрен - Мадикен Страница 2

Тут Линус Ида очень строго посмотрела на Лисабет.

— Разве ты не знаешь, Лисабет, что ангелы Господни плачут, если люди обижают животных, и тогда начинается проливной дождь?

— Ха-ха! — смеется Лисабет. — А дождя-то нету!

Действительно, дождя нет и в помине. Солнышко припекает, от клумбы с душистым горошком веет нежным ароматом, в траве жужжат шмели, и тихо струится протекающая мимо Юнибаккена река. Мадикен болтает ногами в теплой воде и, кажется, всем существом чувствует — вот оно, лето!

— Право слово, жарища какая-то несусветная, — говорит Линус Ида, отирая пот со лба. — Будто я полощу белье не в Швеции, а где-нибудь в Африке, на Ниле!

Больше Линус Ида ничего не сказала, но для Мадикен этого достаточно: в ней точно кнопку нажали и что-то там щелкнуло. Она ведь так скора на выдумки, что не успеет поросенок и глазом моргнуть, у нее уже готово — придумано.

— Ой, Лисабет! А я знаю, что мы будем делать! Вон там, в тростнике, мы будем играть в младенца Моисея[2].

Лисабет так и запрыгала от восторга:

— Можно, я буду Моисеем?

Линус Ида хохочет:

— Ай да младенец Моисей нашелся!

Но Линус Иде пора развешивать белье, и Мадикен с Лисабет остаются одни на берегу Нила.

По вечерам, после того как в детской погасят свет и в комнате делается темно и тихо, Мадикен рассказывает разные истории, а Лисабет слушает. Это бывают истории „о привидениях, убийцах и о войне“, но тогда Лисабет перебирается из своей кроватки к Мадикен, чтобы не так было страшно. А иногда Мадикен рассказывает библейские истории, которые узнала от Линус Иды. И Лисабет хорошо знает, кто такой Моисей, как его положили в корзинку и бросили в реку, а потом пришла дочь фараона, принцесса Египетского царства, и нашла его в тростнике. Очень интересно поиграть в младенца Моисея!

На берегу у самой воды стоит бадья — как раз то, что надо для игры! Лисабет сразу полезла туда.

— Нет, — говорит Мадикен, — так нельзя. Надо ее стащить в воду, а то какой же это будет Моисей в тростнике! А ну-ка, вылезай, Лисабет.

Лисабет послушно вылезает, и Мадикен стаскивает бадью в воду. Бадья — тяжелая, но Мадикен сильная девочка. По берегам речки редко где можно встретить тростник, а тут он есть возле прачечной. Если бы не его густые заросли, с мостков Юнибаккена видны были бы мостки Аббе Нильссона, но тростник их заслоняет. Для Мадикен это — огорчение, а маме нравится. Мама, кажется, считает, что чем меньше видишь Нильссонов, тем лучше. Поди пойми ее! Ведь для чего у людей глаза, как не для того, чтобы все видеть. Зато сейчас тростник пригодился для Моисея. Очень удачно, что он тут вырос!

Ох, как трудно тащить бадью! Девочки раскраснелись от натуги, но затащили ее в самую середку зарослей. Лисабет быстро залезла и стала устраиваться, но, едва усевшись, вдруг притихла, на лице у нее отразилось беспокойство.

— Знаешь что, Мадикен, — говорит Лисабет, — а у меня штанишки намокли.

— Подумаешь! Скоро просохнут, — говорит Мадикен. — Вот я тебя спасу, они и высохнут.

— Уж ты поскорей меня спасай, — говорит Лисабет.

Мадикен обещает поторопиться. Ну вот, все готово для игры, и можно бы начинать. Но, взглянув на свое ситцевое в полосочку платье, Мадикен поняла, что дочь фараона не могла носить такое, а ей хотелось все сделать по-взаправдашнему.

— Ты тут немного подожди, — говорит Мадикен. — Я скоро приду, вот только сбегаю к маме.

Но мамы не оказалось дома, она ушла на рынок. Альва за чем-то отправилась в подвал. Никого не застав, Мадикен решила сама поискать себе царское платье. Она осмотрелась кругом, не найдется ли чего-нибудь подходящего. Глядь, В спальне висит на крючке мамин халат — голубенький такой, шелковый! Мадикен примерила — замечательно! Как раз то, что нужно. Наверное, в древности дочь фараона пришла на берег реки точно в таком одеянии. А на голове у нее, скорее всего, была прозрачная фата… Мадикен порылась в бельевом шкафу и нашла белую кружевную занавеску для кухонного окна. Ах, какая же она красивая, просто дрожь берет! Вот так, должно быть, и выглядела дочь фараона!

Лисабет тем временем очень довольная дождалась ее в бадье. Все было хорошо, только вот немножечко мокро. Тростник покачивался от ветра, среди него мелькали синие стрекозы, а в воде сновали под бадьей маленькие-маленькие уклейки. Лисабет, разглядывая их, перевесилась через край.

А вот и Мадикен шлепает по воде в мамином халате! Она подоткнула его повыше и перевязалась поясом под самыми подмышками. Лисабет посмотрела и тоже нашла, что Мадикен в халате — вылитая дочь фараона. Девочки радостно засмеялись. Вот теперь-то уж можно начинать игру!

— Это ты, малютка Моисей, тут лежишь? — спрашивает Мадикен.

— Ага! Это я лежу, — отвечает Лисабет. — Можно, я буду твоим ребеночком?

— Конечно, можно! — отвечает Мадикен. — Только сначала я спасу тебя из бадьи. И кто же это тебя сюда положил?

— А я сам сюда залез, — говорит Лисабет.

Но Мадикен делает строгое лицо и шепотом поправляет:

— Меня положила сюда мама, чтобы фараон не мог меня убить.

Лисабет послушно повторяет подсказку.

— Скажи, малютка Моисей, а ты ведь, правда, обрадовался, что будешь жить у меня, когда увидал, какая я нарядная?

— Очень обрадовался, — соглашается Лисабет.

— Ты тоже будешь таким нарядным, — говорит Мадикен. — Тебе тоже дадут новое платье.

— И сухие штанишки, — прибавляет Лисабет. — Знаешь что, Мадикен! По-моему, бадья дырявая.

— Тише, — говорит Мадикен. — А то смотри, Моисей, как приплывут крокодилы! Они кушают маленьких деток. Давай-ка я тебя лучше спасу, пока не поздно.

— Каттегоритчески! — отвечает Лисабет.

Однако оказывается, что спасать малых детей из Нила не так-то просто. И Мадикен в этом очень скоро убедилась. Лисабет тяжелым мешком повисла у нее на плечах, халат волочится по воде и путается в ногах.

— Ох, как тут много крокодилов! — стонет Мадикен. Она еле тащится к берегу. — Пожалуй, лучше отнесу тебя к мосткам Нильссонов, туда все-таки ближе.

— А вон и Аббе, — говорит Лисабет. Мадикен останавливается как вкопанная.

— Вот как! — говорит она. — Давай-ка слезай, Лисабет, ты и сама дойдешь!

Но Лисабет не соглашается:

— Нет, не дойду. Ведь я же малютка Моисей.

И она еще крепче стискивает руками шею Мадикен, изо всех сил стараясь удержаться.

— Боюсь! Там каркадилы! — уверяет она Мадикен.

— Да нету здесь никаких крокодилов! — возражает Мадикен. — Чур, я не играю. А ну-ка, слезай!

Но Лисабет не желает слезать, и Мадикен начинает сердиться. Ручки Лисабет сдавили ей шею. Если бы не мамин халат, Мадикен легко могла бы их отцепить. Халат волочится за нею по воде, его надо все время придерживать руками. А руки у нее заняты. Тогда она начинает подпрыгивать, чтобы стряхнуть прицепившуюся Лисабет.

На Нильссоновых мостках стоит Аббе и смотрит. Ему-то хорошо!

— Смотри, не скакни в Бездонную яму, — предостерегает он Мадикен и сплевывает в воду.

Мадикен и без него знает, что возле Нильссоновых мостков есть обрыв, она и сама помнит про Бездонный омут. Но сейчас она так сердита, что ей не до того — только бы скинуть эту Лисабет! Она делает скачки и брыкается, как дикая лошадка, не глядя, куда ее занесет.

— Боюсь каркадилов!.. — пищит Лисабет.

Но вдруг писк обрывается… Звонкий плеск — и Мадикен со своей ношей проваливается с головой в Бездонный омут…

И может быть, все на этом было бы кончено, — они бы там захлебнулись, и не стало бы в Юнибаккене двух девочек, — если бы не Аббе. Аббе преспокойно берет багор, который оказался у него под рукой, запускает его в Бездонный омут и вытягивает из воды с уловом — на крючке трепыхаются две насквозь мокрые девчонки.

Они выкарабкиваются на мостки. Лисабет ревет и подвывает, как привидение.

— Да тише ты! Не реви, Лисабет! — говорит ей Мадикен. — А то нас никогда больше не отпустят к реке.

— А чего ты меня затащила в Бездонный омут! — гудит в ответ Лисабет. Ишь, дескать, чего захотели, чтобы она так вот сразу и перестала реветь. Она только еще входит во вкус!

Сердито уставясь на Мадикен, она говорит:

— Все скажу мамочке!

— Ой, ябеда-беда! — говорит Мадикен.

И только тут спохватывается, что мокрая тряпка, которая ее облепила, — это ведь мамин халат. Уж он-то обо всем расскажет, даже если Лисабет и не наябедничает.

— Пойдемте-ка со мной, девчонки! — говорит Аббе. — Будет вам обеим по крендельку.

Аббе — удивительный человек! Мало того, что ему пятнадцать лет и он может вытащить человека багром из воды, но он еще умеет печь сахарные крендельки и сам продает их на базаре. Вообще-то печь крендельки полагалось бы его папе, а торговать на базаре маме, но по большей части и то и другое достается делать ему. Мадикен очень его жалеет, потому что Аббе мечтает стать моряком и плавать по бурным морям, где бушуют ураганы, а вовсе не о том, чтобы печь крендельки. Но вот приходится! А что поделаешь, раз его папа тоже не хочет печь. Слушая грустные песни Линус Иды про бедных детей, у которых „папашечка в кабак тащится“, Мадикен думает, что в них поется про дядю Нильссона. Правда, дядя Нильссон тащится в кабак только по субботам, но Аббе-то всю неделю напролет должен печь крендельки, вместо того чтобы плавать по бурным морям, где бушуют ураганы. Бедный Аббе!