Фрэнсис Бёрнетт - Таинственный сад (сборник) Страница 2

– Я Мери Леннокс, – чопорно сказала девочка, выпрямляясь во весь рост. Человек этот показался ей очень грубым, потому что назвал дом ее отца «таким местом». – Я уснула, когда все были больны холерой, и только что проснулась. Отчего никто не приходит?

– Это тот ребенок, которого никто никогда не видел! – воскликнул офицер, обращаясь к своему спутнику. – О ней на самом деле все забыли!

– Почему обо мне забыли? – спросила Мери, топая ногой. – Почему никто не приходит?

Молодой человек, которого звали Барней, грустно посмотрел на нее. Мери даже показалось, что он мигнул глазами, точно смахивая слезу.

– Бедная крошка! – сказал он. – Некому прийти: никого не осталось.

Таким странным и неожиданным образом Мери узнала, что у нее не осталось ни отца, ни матери, что они умерли и были увезены ночью и что те туземные слуги, которые остались в живых, поспешно покинули дом, и никто из них даже не вспомнил, что у них была мисси саиб. Поэтому-то в доме было так тихо; в нем действительно никого больше не было, кроме самой Мери да маленькой змейки.

Глава II

Мери любила издали глядеть на свою мать и считала ее очень красивой; но так как она очень мало знала ее, то едва ли можно было ожидать, что она будет тосковать по ней, когда ее не станет.

Она ничуть не тосковала по ней и так как всегда была углублена в самое себя, то ее помыслы и теперь, как обыкновенно, были сосредоточены на себе самой. Будь она старше, она бы, вероятно, очень беспокоилась при мысли, что осталась совсем одна на свете, но она еще была очень мала, и так как о ней всегда заботились, то предполагала, что это всегда будет так.

Думала она только о том, попадет ли она к хорошим людям, которые будут с ней обращаться вежливо и во всем уступать ей, как это делала ее айэ и другие туземные служанки.

Мери знала, что не останется навсегда в доме английского священника, куда ее взяли в первое время. Ей не хотелось оставаться там. Английский священник был беден, и у него было пятеро детей, чуть ли не однолеток, которые ходили в лохмотьях, всегда ссорились и таскали игрушки друг у друга. Мери ненавидела их неопрятный дом и так дурно обращалась с ними, что через два дня никто не хотел играть с нею.

– Тебя отошлют домой через неделю, – сказал ей однажды Базиль, мальчик пастора, с дерзкими голубыми глазами и вздернутым носом, которого Мери ненавидела. – Мы все очень рады этому.

– И я тоже рада, – ответила Мери. – А где это такое «домой»?

– Она не знает, где это? – презрительно сказал семилетний Базиль. – Это, конечно, Англия. Наша бабушка живет там, и в прошлом году туда послали сестру Мабель. А ты поедешь не к бабушке; у тебя ее нет. Ты поедешь к своему дяде; его зовут мистер Арчибальд Крэвен.

– Я никогда про него не слыхала, – огрызнулась Мери.

– Я знаю, что не слыхала, – ответил Базиль, – ты ничего не знаешь. Девочки обыкновенно ничего не знают. Я слышал, как папа и мама говорили про него. Он живет в громадном заброшенном старом доме в деревне, и никто к нему не ходит. Он такой сердитый, что никого к себе не пускает, а если бы и пустил, то никто бы не пришел. Он горбун и страшный-страшный.

– Я тебе не верю, – сказала Мери, отвернувшись от него и затыкая уши пальцами, потому что не хотела больше слушать.

Но она все-таки очень много думала об этом; а когда миссис Кроуфорд в тот же вечер сказала ей, что через несколько дней она поедет в Англию к своему дяде, мистеру Крэвену, который жил в Миссельтуэйт-Мэноре, у нее был такой упрямо-равнодушный, точно окаменелый вид, поэтому они не знали, что о ней и подумать. Они пытались приласкать ее, но она отвернулась, когда миссис Кроуфорд хотела поцеловать ее, и чопорно выпрямилась, когда мистер Кроуфорд потрепал ее по плечу.

– Она такой некрасивый ребенок, – сказала после этого миссис Кроуфорд тоном сожаления. – А мать ее была так красива! И манеры у нее были такие милые, а Мери самый неприятный ребенок, которого я когда-либо видела.

– Быть может, если бы ее мать почаще появлялась в детской, со своим красивым лицом и милыми манерами, Мери тоже могла бы перенять эти манеры. Грустно вспомнить теперь, когда бедная красавица уже умерла, очень многие вовсе не знали, что у нее был ребенок!

– Она, кажется, никогда не взглянула на нее, – вздохнула миссис Кроуфорд. – Когда ее айэ умерла, никто и не вспомнил о крошке. Подумай только: все слуги разбежались и оставили ее одну в пустом доме. Полковник Мак-Грю говорил мне, что был поражен, когда отворил дверь и увидел ее совершенно одну посреди комнаты.

Во время долгого переезда в Англию Мери находилась под присмотром жены одного офицера, которая везла туда своих детей, чтобы поместить их в пансион. Она была очень занята собственными детьми и очень радовалась, когда сдала Мери женщине, которую мистер Крэвен выслал в Лондон встретить ее.

Женщина эта служила экономкой в Миссельтуэйт-Мэноре, и звали ее миссис Медлок. Она была очень полная, с румяными щеками и зоркими черными глазами.

Она очень не понравилась Мери; но так как Мери редко кто-либо нравился, то в этом не было ничего удивительного; кроме того, было очевидно, что миссис Медлок тоже невысокого мнения о девочке.

– Экая она некрасивая! – сказала она. – А мы ведь слышали, что ее мать была красавица. Она, как видно, красоты-то ей в наследство не оставила, не так ли?

– Она, быть может, переменится, когда подрастет, – добродушно сказала жена офицера. – Если бы она не была такая желтая и выражение лица ее было бы поласковей. А черты лица у нее хорошие. Дети ведь так меняются!

– Ей придется измениться во многом, – ответила миссис Медлок. – А в Миссельтуэйте нет ничего такого, что могло бы изменить ребенка к лучшему, если вы спросите меня!

Обе они думали, что Мери не слушает, потому что она стояла несколько поодаль, у окна отеля, где они остановились. Она смотрела на прохожих, на проезжавшие омнибусы и кэбы, но слышала весь разговор; в ней проснулось любопытство по отношению к дяде и его жилищу. Что это был за дом и на что он был похож? Что такое горбун? Она никогда не видала горбуна; быть может, их в Индии вовсе не было.

С тех пор как она стала жить в чужих домах и у нее не было айэ, она стала чувствовать себя одинокой, и в голову ей приходили странные, совершенно новые для нее мысли.

Она думала о том, почему это она всегда была «ничья», даже когда ее отец и мать были живы. Другие дети «принадлежали» своим отцам и матерям, она же, казалось, была всем чужая. У нее были слуги, была пища и одежда, но никому не было до нее дела. Она не знала, что причиной этого было то, что она – очень неприятный ребенок; само собой разумеется, что она не знала, какая она неприятная. Она часто находила, что другие люди очень неприятны, но не подозревала, что она сама такова.

Она считала миссис Медлок самой неприятной особой, которую когда-либо видела, с ее грубым румяным лицом и безвкусной вычурной шляпой. На следующий день, когда они уезжали в Йоркшир, Мери шла по платформе к вагону с высоко поднятой головой, стараясь держаться как можно дальше от нее, как будто совсем не «принадлежала» ей. Она бы очень рассердилась, если бы узнала, что люди принимают ее за дочь миссис Медлок.

Но миссис Медлок очень мало обращала внимания и на самое Мери, и на то, что она думала. Ей вовсе не хотелось ехать в Лондон, как раз когда была свадьба ее племянницы, но у нее было удобное, выгодное место экономки в Миссельтуэйт-Мэноре, и удержать это место за собой она могла только делая то, что мистер Крэвен приказывал. Она не смела даже задавать вопросов.

– Капитан Леннокс и его жена умерли от холеры, – сказал ей мистер Крэвен своим холодным лаконическим тоном. – Капитан Леннокс был братом моей жены, и я опекун его дочери. Девочку привезут сюда. Вы должны поехать в Лондон и сами привезти ее.

И она уложила свой небольшой чемодан и отправилась в путь.

Мери сидела в углу вагона, некрасивая, с капризным выражением лица. Ей нечего было читать, не на что было смотреть, и она сидела, сложив на коленях свои маленькие руки в черных перчатках. Благодаря черному платью, она казалась еще желтее, чем всегда, и ее редкие светлые волосы торчали из-под черной креповой шляпки.

«Никогда в жизни не видывала ребенка с таким капризным видом», – подумала миссис Медлок. Она никогда не видела ребенка, который сидел бы так неподвижно, ничего не делая. Наконец ей надоело смотреть на Мери, и она заговорила быстро и резко.

– По-моему, надо тебе рассказать кое-что о том, куда ты едешь, – сказала она. – Знаешь ты что-нибудь о своем дяде?

– Нет, – сказала Мери.

– Ты никогда не слышала, что твои родители говорили о нем?

– Нет, – сказала Мери, нахмурившись. Она нахмурилась потому, что вспомнила, что ее отец и мать никогда не говорили с ней о чем-нибудь определенном и никогда ни о чем ей не рассказывали.

– Гм… гм… – проворчала миссис Медлок, пристально глядя на странное бесстрастное личико. Она несколько секунд молчала, но потом снова заговорила.