Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки Страница 2

Мама договорилась с психологиней, что я буду приходить раз в неделю. Ладно, пусть помечтает. А когда мы вышли на улицу, она все время как-то странно и беспокойно на меня поглядывала — так, будто у меня на лбу вдруг начал прорезываться рог, а она не решается об этом заговорить. Мы потащились в торговый центр, мне мама там купила толстую тетрадь, чтобы записывать сны, и мороженое, себе — сигареты и вино. Гостей ждет? Или одна выпивать собралась? Между нами, девочками, лучше бы она и мне сигарет купила, а не мороженого, потому что после разговора с психологиней мне позарез надо было закурить. На углу мы расцеловались и двинули кто куда: мама по своим делам, а я домой. Иногда мне кажется, что, не будь моя мама моей мамой, с ней вполне можно было бы дружить. Все дело портят эти ее материнские инстинкты.

Около школы встретились с Лаурой, пошли на берег Вильняле, сели покурить. Я рассказала про психологиню, поржали. Лаурина мама нашла ей работу — покупать каждый день продукты для какой-то бабульки, и за это будут платить двести литов[2] в месяц. Фантастика. Завидую.

Черт! Бабушка вернулась. Гашу свет, не хочу, чтобы с вопросами приставала. Приятных тебе снов, дневник!

16 июня, утро

Мне сегодня в школу не надо, сегодня идут только те, кто хочет исправить оценку по математике. У меня семь баллов[3], больше все равно не поставят. Встала в десять, когда бабушка уже ушла на репетицию хора. Я дома одна! Ура! Можно выйти с чаем на балкон и покурить.

В порядке самонаблюдения решила составить список своих плохих и хороших качеств.

Минус № 1. Я никогда ничего не могу довести до конца. Терпения не хватает.

Минус № 2. Я время от времени делаю что-нибудь такое, о чем потом страшно жалею. И все равно делаю, ну что за черт! Делаю даже, можно сказать, нарочно, хотя иногда толком не понимаю зачем. Вывалявшись как следует в грязи, я ловлю от этого настоящий кайф и оттягиваюсь до тех пор, пока не начнет от самой себя тошнить. Тогда начинается «период очищения»: я стараюсь исправить все, что успела навалять, становлюсь со всеми вежливой и доброй, помогаю любому, кто о чем-нибудь попросит, почти не ругаюсь, бросаю курить и чувствую, что с каждым днем неуклонно приближаюсь к совершенству… Те, кому повезет общаться со мной в это время, только ахают: «До чего же хорошая девочка!» — и они совершенно правы. Но в конце концов настает минута, когда я чувствую себя почти стерильно чистой, мне становится до ужаса скучно, и все начинается по новой. (Почему, ну почему я не могу быть такой, как Лаура? Вот она, например, всегда обувку на место ставит.)

Минус № 3. Иногда, если меня кто-нибудь сильно достает, я от злости начинаю заикаться. И еще грызу ногти. Ногти выглядят ужасно, но мне по фигу.

Минус № 4. Я очень худая и совершенно не сексапильная. Мне явно бы надо увеличить грудь, а то она ни черта не растет.

Минус № 5. Курю (иногда) и пью пиво или сидр (на тусовках), это, наверное, нехорошо, но мне нравится. В том-то и беда, что нравится. И еще я как выпью — никогда не заикаюсь, хотя должно быть наоборот. Ха!

Минус № 6. Не умею вовремя ответить так, чтобы отстали раз и навсегда. Слова приходят в голову потом.

Минус № 7. Не нравлюсь парням, потому что совсем не сексапильная и грудь не растет. Да еще и ноги как спички. Но мне и это по фигу.

Минус № 8. У меня мало друзей и только одна настоящая подруга — Лаура. Со всеми остальными девчонками я все время ссорюсь. Они уже встречаются с парнями и бегают на свидания, а я еще до такого не дозрела. Но из-за этого тоже не переживаю. К тому же мама говорит, что лучше иметь одну настоящую подругу, чем десять ненастоящих.

Минус № 9. Привираю на каждом шагу. Но куда денешься — совсем не врать практически невозможно. Врут все, кому не лень. Проснутся с утра, зубы почистят и начинают врать. Таковы правила игры. Я вот огребаю по полной чаще всего именно тогда, когда говорю правду, ну или когда поступаю так, как на самом деле хочу. По-моему, те, кто никогда и совсем ни капельки не привирают, рано или поздно окажутся в психушке или умрут не своей смертью.

Плюс № 1. Мама говорит, что я умная, только характер совершенно ужасный. Да, я неплохо учусь, много читаю — перечитала уже все мамины книги про художников и детективы, потому вполне логично, что все умнею и умнею.

Плюс № 2. Я неплохо рисую. По рисованию, литературе и физкультуре у меня десятки.

Плюс № 3. Я более-менее дружелюбно настроена к окружающим.

Больше плюсов не придумала. Пойду сделаю себе бутерброд.

Пожарила яичницу. К сожалению, без сала. Бабушка, чтоб ее, не покупает сало из-за холестерина! Просто помешалась на всяких диетах и идеальных пропорциях, носится на высоченных каблуках и запрещает обращаться к ней «бабушка»: требует называть Виолой, хотя настоящее ее имя — Валерия.

Вообще в трех моих «семьях» (мамина, папина и бабушкина) нет ни одного нормального человека, и крыша едет у каждого в свою сторону. Хотелось бы мне когда-нибудь заиметь кучу денег и жить одной. Пока что, если хорошенько вдуматься, на самом деле мне лучше всего жить с бабушкой. Она состоит в дворянском и еще каких-то союзах, поет в церковном хоре, а потому дома почти не бывает и глаза не мозолит. Заглянет утром проверить, проснулась я или нет (если надо в школу), потом вечером, как вернется домой, сунется убедиться в том, что я сплю, — вот и все общение, если не считать записочек, которые она мне оставляет, типа: «Котлетки в духовке, разогрей себе! Целую! Виола», или: «Возьми зонтик, передавали, будет дождь. Люблю. Виола»… Я прекрасно знаю, что ни фига бабушка меня не любит, и нужна я ей, как собаке пятая нога. А соглашается она со мной возиться только ради ненаглядного сыночка, моего папочки.

Родители развелись шесть лет назад и долго не могли договориться, с кем мне жить, — алименты платить никому не хотелось. В конце концов было решено, что они поделят меня между собой: неделю поживу с мамой, неделю с папой, неделю с мамой, неделю с папой… Так оно и шло до тех пор, пока папина секретарша не родила ему моего ненастоящего брата Альфреда. Тогда все перепуталось, и никто уже дней не подсчитывал.

Когда новорожденного Альфреда должны были привезти домой, мы с бабушкой Виолой трудились не покладая рук: испекли огромный торт, идеально убрали квартиру, поменяли занавески и постельное белье, в гостиной поставили вазу с большим букетом цветов. А потом стали ждать, когда же на нас наконец-то обрушится безмерное счастье: свою новую жену Элеонору с ребеночком папа должен был привезти из клиники после обеда. Я страшно волновалась, потому что у меня никогда еще не было почти настоящего брата, и я понятия не имела, как с ним обращаться. Купила ему на свои скромные сбережения маленькую пачечку жевательной резинки (на большую денег не хватило) и маленький «Сникерс». Хотела сделать сюрприз.

И вот настала торжественная минута. Мы увидели в окно, как папина машина остановилась у дома, они вылезли, задрав головы, уставились на нас… и мы побежали их встречать. Таким странным я папу никогда еще не видела. Он все время хихикал, как слегка поддатый, и оттягивал узел галстука, будто тот мешал ему дышать.

Когда все собрались в гостиной, папа положил брага на стол, распеленал его и с величайшей гордостью, будто это несказанная красота какая, стал изучать его богатство — здоровенную фигню между ног. Черт, я же до тех пор ничего подобного не видела и помню, как меня это зрелище пришибло. Я подумала, что брат родился уродом, и придется делать ему операцию, ведь если не сделать — непонятно, как человеку с такой штукой дальше жить: он же ходить нормально не сможет! Почему-то мне вспомнилась овечка Долли, и стало очень страшно, я прижалась к бабушке, она вдруг смутилась и кинулась как попало заворачивать братика, а папа странно засмеялся, крутанулся на пятке, сгреб ребенка со стола, прижал к груди и, глянув на нас, завопил во всю глотку:

— А ну, бабы, марш на кухню ужин готовить! Нечего вам тут делать!

Отца я боялась всегда и теперь боюсь. Не потому, что он меня лупит и разговаривать по-человечески не умеет, только орет, — нет, я боюсь его глаз, его взгляда, как будто насквозь тебя просверливающего и вечно недовольного. Глянет так (а по-другому он на меня никогда и не смотрел) — и сразу хочется исчезнуть. Стою перед ним, дрожу от страха и начинаю понимать смысл слова «вечность»… А в тот незабываемый день я, когда мыла на кухне посуду после ужина, вдруг поняла, что случилось нечто непоправимое: я начинаю таять, растворяться и понемногу делаюсь невидимой.