Константин Лагунов - Здравствуй, тюменская нефть! Страница 2

…Когда начинают скважину бурить, на конце самой первой бурильной трубы устанавливают долото — похожее на огромный кулак приспособление, которое ввинчивается в землю, пробиваясь к подземным нефтяным пластам. Как только первая труба с долотом на конце целиком уйдёт в землю, на неё навинчивают ещё одну такую же трубу. Уйдут обе в землю, к ним привинтят третью. И так на всю глубину скважины. И если вдруг у буровиков не окажется бурильных труб — бурить дальше нельзя.

— Попробуем, — сказали водители трубовозов.

— Попробуйте, ребята, — сказал мастер Лёвин.

И сам пошёл по лежневке, впереди машин, проверяя, надёжна ли бревенчатая дорога.

Тяжёлые, неуклюжие трубовозы шли по лежнёвке, как по жёрдочке над пропастью. Намокшие осклизлые брёвна проседали под колёсами, выскальзывали из-под них. Водители напряжённо караулили малейший крен великанов-машин.

Двести метров не дошли трубовозы до буровой.

Всего двести метров.

Перед радиатором остановившегося разгорячённого трубовоза пузырилась коричневая вода.

— Не пройти, — сказали водители.

— Не пройти, — согласился Лёвин.

Пятнадцать бурильщиков, слесарей, дизелистов понуро столпились вокруг своего бригадира — мастера Лёвина.

Что им было делать?

Останавливать буровую и ждать, может, неделю, а может, две недели, пока схлынет вода, придут дорожники, починят лежневку и по ней, наконец-то, подвезут бурильные трубы?

Или, кинув на плавающие, вертящиеся, скользкие брёвна мостки, попробовать перетаскать трубы на себе?

Каждая труба весит почти четыреста килограммов. Если нести трубу вчетвером, и то придётся по сто килограммов на одно плечо.

А перетаскать надо не десять — сто труб.

— Как, ребята? — спросил Лёвин рабочих. — Будем ждать? Или всё-таки рискнём?

Рабочие молчали.

— Я-а-асно-о, — понимающе протянул Лёвин. — Тогда что ж… Нас тут четверо коммунистов. Мы и пойдём. Так, товарищи?

— Так, — сказал Сабиров.

И встал рядом с Лёвиным.

— Так, — проговорил Женин отец.

И тоже встал рядом с мастером.

И четвёртый коммунист Иван Петров тоже встал рядом с Лёвиным.

Тут и Женя Жаров — железный буровик встал с отцом рядом.

— Ты куда собрался? — спросил его Лёвин.

— Я — с вами.

— Вот что, — сказал, улыбаясь, мастер Лёвин, — считать умеешь?

— Умею… до десяти…

— Отлично! — обрадовался Лёвин. — Дам тебе десять красных флажков. Стой на бугре и считай принесённые трубы. Как насчитаешь десять — втыкай в бугор флажок, Десять флажков воткнёшь, кричи «Ура!».

Когда четверо стали ладить мостки, приколачивая доски к всплывшим брёвнам лежнёвки, остальные стояли на бугре — смущённые и чуточку растерянные.

Стояли и молчали, глядя на работающих товарищей.

Первым заговорил самый старший из них, кочегар котельной дядя Вася. Он сказал:

— Какой же мы рабочий класс, ребята, если бросим товарищей в беде? Где же наша рабочая спайка?

— Что такое спайка? — высунулся с вопросом Женя.

— Значит, дружба. — Поворотился к рабочим: — Как хотите, товарищи, я — к ним.

И пошёл помогать Лёвину и тем троим, что ушли первыми.

— А мы разве не из этого теста сделаны? — сказал молодой верховой, бородатый весёлый Саша. — Все возьмёмся, а?

Четверо брали на плечи одну трубу и медленно, след в след, шли по узенькому дощатому настилу, под которым бурлила и клокотала коричневая вода, пузырилась и хлюпала болотная трясина.

Когда кто-нибудь оступался с мостков в тонкое жидкое месиво, ему протягивали руки. Помогали вскарабкаться на настил. И снова четвёрка несла тяжёлую стальную поклажу к буровой. Медленно. Короткими, размеренными шагами. След в след.

А Женя с Рыжиком стояли на бугре.

— Ты мне не мешай, — ласково говорил Женя другу, — а то я собьюсь.

Когда подле вышки положили первые десять труб, Женя воткнул в бугор первый красный флажок. Потом второй. Потом третий.

Глядя на весёлую шеренгу красных флажков, на Женю и на лопоухого Рыжика, рабочие улыбались — легче казалось им четырёхсоткилограммовая ноша на плечах и путь по скользким, уходящим из-под ног доскам.

Размеренно гудела работающая буровая.

Грохотала могучая лебёдка, спуская бурильные трубы в скважину.

Одна за другой уходили и уходили под землю двенадцатиметровые трубы. Всё длинней становилась составленная из них металлическая змея с вертящейся роющей головкой на конце.

Через каждые восемь часов менялись вахты буровиков.

Дымила котельная.

Дымила кухня, где Женина мама, повариха Валя, варила для рабочих борщ, пекла пирожки с грибами и с капустой, стряпала блины и шанежки.

А Женя Жаров — железный буровик вместе с Рыжиком собирал в тайге малину и смородину, голубику и чернику. Завтра мама сварит из ягод варенье и кисель. А рабочие будут есть и похваливать, и благодарить за усердие Женю Жарова — железного буровика.

Вдруг Женя обнаружил, что пропал Рыжик.

Он всё время крутился подле Жени, когда тот обирал куст чёрной смородины. Крутился, крутился — да вдруг исчез.

Напрасно звал его Женя. Напрасно искал. Нет Рыжика!

— Может, в тайгу ушёл, — вслух подумала мама.

— Он уже вырос, не пропадёт, — попытался успокоить Женю папа.

— Нет! — плакал Женя. — С Рыжиком беда…

— Может, и впрямь беда, — согласился мастер Лёвин. — Давайте, кто свободен от вахты, соберёмся и поищем Рыжика.

Лосёнка нашли.

То ли неудачно прыгнул маленький глупый Рыжик. То ли ненароком угодил ногой в чью-то нору. Только нашли его со сломанной передней ногой.

Нашли и принесли на буровую.

— Тут нам самим не справиться, — сказал мастер Лёвин, ощупав повреждённую ногу Рыжика.

Сказал и ушёл в свой балок. Включил рацию. Настроился на нужную волну. Взял в руки микрофон и заговорил:

— База… База… База… Как меня слышите? Как слышите?.. Приём…

— Слышу хорошо, Геннадий Михайлович… Хорошо слышу, — откликнулись с базы. — Что случилось?.. Приём…

А Женя в это время сидел подле больного Рыжика. Кормил лосёнка хлебом и уговаривал не плакать. А сам плакал.

— Не горюй, Женя, — сказал, подходя к ним, Геннадий Михайлович. — Сейчас прилетит доктор и вылечит твоего Рыжика.

Прошло часа три, и над буровой завис маленький краснобокий вертолёт. Покружившись, сел на поляну рядом с буровой вышкой. Высокий усатый человек с чемоданчиком сказал:

— Где ваш больной? Показывайте.

Забинтовал врач Рыжику больную ногу. Наложил поверх бинта гипсовую повязку. И запретил лосёнку вставать.

Рыжик доктора не слушается. Бьётся и всё норовит подняться на ноги.

Пришлось подвешивать его на ремнях, чтобы ноги до земли не доставали. И пока не зажила нога, Женя кормил друга хлебом и свежей душистой травой, поил родниковой водой.

Буровая бригада Геннадия Михайловича Лёвина считается самой лучшей во всём Советском Союзе. Но и в такой знаменитой бригаде случаются неполадки.

Сидел Лёвин в столовой, обедал. Разговаривали, шутили буровики, подтрунивали над Женей, который тоже обедал за одним столом с отцом и матерью.

Женя первым и услышал, что буровая вдруг замолкла.

— Почему буровая молчит? — спросил он.

Все прислушались. В самом деле, молчит. Что случилось?

Тут вбежал бурильщик Сабиров.

— Беда, Геннадий Михайлович! Прихват!

Вскочили рабочие из-за столов и вслед за Лёвиным побежали на буровую.

Женя тоже выскочил из столовой, не доев супа. Забежал в загон, где стоял Рыжик, и, обняв его за шею, сказал:

— Бежим скорей на буровую. Там беда. Прихват!

Бывает, что где-то на глубине начинают крошиться стенки скважины. Комья обрушившейся породы так зажимают стальную трубу, что та — ни вверх, ни вниз. Это и называют буровики — прихват.

Столпились рабочие на площадке буровой вышки и ждут, что прикажет мастер. Но Геннадий Михайлович с приказом не спешит.

Оглядел трос. Ощупал взглядом приборный щит. Негромко скомандовал:

— Сергей, Алёша! Живо меняйте трос. Ваня, готовь нефтяную ванну…

Готовить нефтяную ванну — значит, в скважину, где застряли трубы, налить нефть. От нефти станут мягче обвалившиеся в скважине комья породы. А трубы сделаются скользкими и их легче будет выдернуть.