Иван Василенко - Артемка у гимназистов Страница 2

Фонари были притушены, и пробираться к своим местам пришлось в полумраке. Артемка сел и оглянулся. Внутри тоже было не так, как в цирке. В цирке скамьи поднимались одна над другой и закруглялись наподобие колец. Здесь же публика сидела на ровном месте. Это не так интересно. Зато в цирке нет такого занавеса. Ах, какой он тут огромный! Чуть не во всю переднюю стену. Раньше Артемка и представить не мог, чтобы на свете существовал такой занавес-великан. Снизу он освещался невидимыми лампами, а по его синему, в серебряных звездах, полю летели два крылатых мальчика и трубили в длинные-длинные трубы. Артемка решил, что занавес — это очень важная штука в театре.

А галерка тут тоже есть, и публика на ней такая же беспокойная, как и в цирке. Лущит семечки, хлопает в ладоши и озорно кричит: «Вре-емя! Време-чко-о-о!»

— Что там? — показал Артемка на занавес.

— Там? Сцена.

— Арена?

— Нет, сцена. Арена в цирке. «Что же это такое?» — подумал Артемка. Как бы в ответ, по синей глади пробежала рябь, трубы перегнулись пополам, и, заворачиваясь, занавес быстро понесся вверх.

И Артемка увидел… комнату. Обыкновенную комнату — с креслами, со шкафом, с гардинами на окнах. И он сразу понял, что в такой обыкновенной комнате и показывать будут обыкновенное, что по канату здесь ходить не будут и не будут, как клоуны, бить друг друга по щекам. Но какой же интерес смотреть обыкновенное? Когда занавес последний раз опустился и публика после шумных и долгих вызовов знаменитого гастролера двинулась наконец к выходу, Попов, посмеиваясь, сказал:

— Я вижу, Артемий Никитич, вам театр не понравился. Зря время потеряли.

— Не понравился? Мне? — Артемка всплеснул руками. — Да я б тут всю жизнь просидел!

— А ты сторожем сюда наймись, — сказал какой-то парень и сдвинул Артемке на нос фуражку.

— Иди ты!.. — Артемка поправил фуражку. — Сторожем… Я, может, сам актером буду.

Возвращались по опустевшим, сонным улицам. По дороге Артемка то прижимал к груди руку, то отбрасывал ее и басил, изображая только что виденного Несчастливцева: «Когда приедет тройка, скажи, что господа пешком пошли!» Потом переходил на роль Аркашки, засовывал палец в воображаемый жилетный карман и дребезжащим тенорком сокрушался: «Вот тебе и тройка! А говорил, на тройке поедем!»

Около небольшой лавчонки, где сонный грек допоздна торговал фруктами и всякой снедью, Артемка остановился:

— Вы меня театром угощали, а я вас ужином угощу. Вот и квиты будем.

Он взял пяток яиц, копченой колбасы и кулечек вишен:

— Пошли до меня в будку, чаю вскипятим.

— Пировать так пировать! — охотно согласился Попов.

Удивительно, как меняется базарная площадь! Днем здесь даже у привычного голова кругом идет: гам, назойливые зазывания горластых торговок, верещанье поросят, гнусавое пение нищих, суета, толчея, озорная перебранка. Сейчас — ни одной живой души, и в ночной темноте молча громоздятся черными глыбами лавки и рундуки.

— И вы не боитесь жить здесь? — почему-то шепотом спрашивает Попов, пробираясь вслед за Артемкой между какими-то ящиками и бочками.

— А чего мне бояться? — Артемка подумал и хитровато добавил: — Разве за вашими книжками кто придет. Так они на замке… Ну, вот и мой дом.

В будке душно, пахнет кожей и лаком. Артемка оставляет дверь открытой. Он зажигает керосинку и принимается мастерить ужин, а Попов ложится на скамью и думает. В этой затерянности Артемкиной будки среди базарных построек есть что-то притягательное.

— Знаете, — говорит он, — кругом тьма и запертые немые лавки, а здесь кусочек жизни: уютно светит ваша керосинка, поет чайник — честное слово, хорошо!

— Ну театр! — отвечает Артемка: ни о чем другом он думать не может. Недаром Пепс хвалил. Куда там цирку!

— Да кто такой Пепс? — заинтересовался Попов.

— Пепс? Я ж вам говорил: борец, негр, понимаете? Короче, товарищ мой. Вот еще зайдете как-нибудь, я вам про него все расскажу… Ну, кипит чайник.

— Когда же это «как-нибудь»? — говорит Попов, подсаживаясь к столику. — Я ведь завтра уезжаю.

— Уезжаете? — Артемка с досадой взглянул на гостя. — Ну что это такое! Как хороший человек попадется, так и уезжает.

Он помолчал и уже по-детски, просяще сказал:

— Вы хоть переночуйте тут.

— О, это я с удовольствием!

Они поужинали, и, как ни протестовал гость, Артемка уложил его на свою лежанку, а сам калачиком свернулся на полу, подостлав старое пальто.

Керосинка потухла, и в будке стало совсем темно.

— Ну, так чем же замечателен этот негр? Где вы с ним встретились?

Артемка быстро повернулся на спину:

— А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.

Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: «Вот он какой, Пепс! Вот он какой!»

Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.

— Ой, да уже светает! — опомнился Артемка. — Когда же вы теперь спать будете?

— Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь.

Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.

— Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник… — Он опять задумался. — Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.

— Пойду, — твердо сказал Артемка и улыбнулся: — Вот кабы дали!

— Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.

Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.

Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.

И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: «Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!»

…Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.

— Не тот ключ, что ли? — бормотал он в недоумении.

— Да вы поднимите сундук, — сказал Артемка.

Попов обернулся:

— Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?

Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.

— Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?

— Я бы разве позволил!

— А сами вы читали?

— Ага!

— Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.

— Я знаю, — сказал уверенно Артемка. — Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?

— Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были «Тайны гарема», «Бова-королевич», отрывные календари… А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.

Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:

— Вам книжки понравились?

— Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья — это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!

Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:

— Двух штук не хватает.

— Правильно, не хватает, — подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: «И не проси — все равно не отдам!»

— Ну-ну, — согласился Попов. — А теперь до свиданья. Спасибо за ужин, за ночлег, а главное — за помощь. Днем сюда заглянет один мужчина, принесет вам Гоголя, Пушкина. А вы ему все эти книги отдайте.

Он взял Артемку за руку и уже совсем весело сказал:

— Ну, желаю удачи у гимназистов!

Театр во дворе

Дома на Сенной улице небольшие, с тремя-четырьмя окнами. По бокам пыльной дороги дремлет бурьян. Вдоль длинных заборов шумят высокие тополя. Фонари на столбах хоть и горят, по от керосиновых ламп свет такой тусклый, что никак не рассмотреть номера на воротах.