Анатолий Маркуша - Большие неприятности Страница 2

Тут можно читать бесплатно Анатолий Маркуша - Большие неприятности. Жанр: Детская литература / Детская проза, год неизвестен. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Анатолий Маркуша - Большие неприятности

Анатолий Маркуша - Большие неприятности краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Анатолий Маркуша - Большие неприятности» бесплатно полную версию:
Автобиографическая повесть известного летчика и писателя. Журнальный вариант. Опубликована в журнале "Пионер" в 1984 году.

Анатолий Маркуша - Большие неприятности читать онлайн бесплатно

Анатолий Маркуша - Большие неприятности - читать книгу онлайн бесплатно, автор Анатолий Маркуша

И убежала, а я стал думать: при чем тут Фортуна­тов? Онтолстый и большой... Правильно. Но это необязательно, раз толстый, то и сильный... А еще бывает, хоть и сильный, да трус. Кто сказал, если толстый и сильный, значит, обязательно храбрый?

Так я шел по коридору, думал, а оннавстречу, Фортунатов. Идет, жует. Он всегда жуетяблоко или конфету... или пустым ртом жует.

 — Эй,сказал я,жиртрест! Не лопни!

Но он даже не посмотрел в мою сторону, вроде не видел, не слышал. А я так понимаю: не желал слышать.

Как вы думаете, это приятно, если тебя не желают слышать?

И почему?

Может, он меня презирал? Но кто имеет право презирать человека, если тот не фашист, не предатель, не ябеда и не трус? Вот вопрос!

А может, Фортунатов считает, что ятрус? Но Колька Абаза никогда не был и никогда не будет трусом!

С этим я вошел в класс.

Ребята еще галдели, рассаживаясь по местам. Я сразу подошел к Митьке и спросил:

По-твоему, ятрус? Да?

Иди ты,сказал Митька.

 —  Нет, ты скажи: ятрус?

И он не ответил!

А молчание что? Молчание — знак согласия! Сло­вом, мне пришлось щелкнуть его по носу и предуп­редить:

 —  Смотри у меня!..Больше я ничего не успел сказать: вошла Мария Афанасьевна. Ее мы уважа­ли, и потом у Марии Афанасьевны опять муж умер. Второй. Не хотелось расстраивать.

На уроке Наташка прислала записку: «Героический герой! С ума можно сойти — не побоялся пощекотать Митьке под носом! Ура!»

«Странно,подумал я,чего она из-за Фортуна­това выступает?»

Потом, дома, я все старался решить: кого бы должна выбрать НаташкаАбазу или Фортунато­ва, если совсем-совсем по-честному?..

И получалосьменя!

Мне даже приснилось: Наташка на физре выво­дит меня из строя, за руку; поворачивает лицом к ребятам и говорит всем: «Я выбираю Колю Абазу, а Фортунатовбабуин и обжора». В слове «бабуин» слышалось что-то замечательно пренебрежитель­ное, хотя я и не догадывался тогда: бабуиныпо­рода обезьян.

Но то было во сне, а на самом деле Наташа или не обращала на меня внимания или поддразнивала и по каждому поводу заводила: «А вот Митя!.. Форту­натов!! Митя!!!»

В конце концов вся эта музыка мне надоела.

И вот что я придумал: вырвал из нового альбома для рисования лист, толстенький такой, шершавый, и изобразил на нем маленькую стенгазету. Все чин чином: заглавия с завитушками, разные кар­тинки, синий ящик «Для писем...» И раскарикатурил Наташку вместе с ее Митькой! Рисовать я будь здоров рисовал, да еще разозлился.

На другой день специально пришел в школу пораньше, прокрался в класс первым и прямо к Наташкиной парте приклеил свою газету. Наглухо. Был такой особенный клей авиационныйэмалит. Вот им.

Ну, ясно, когда ребята увидели,смеху... И все догадались, чья работатак я один в классе мог,но и не докажешь, что Абаза: следов нет! А не пойман — не вор... Все чисто сработал!

Удивительно дальше получилось: ребята гал­дяткто за Наташку, кто против, — а сама она ни слова, будто все это ее вообще не касается. Смотрит на меня обыкновенно, вроде даже улыба­ется.

Чудно!

И только после уроков окликает в раздевалке и медленным, как будто засыпающим голосом спра­шивает:

 — Не можешь объяснить, Колька, — а сама юб­чонку задирает и у меня, можно сказать, под носом чулочные резинки перестегивает, будто я пустое место, будто меня нет, — не можешь объяснить: почему ты такой недоумок?

Ух, и презирала она меня!

А голос ни на одном словечке не спотыкнулся, не заспешил.

Не думал я, что на всю жизнь резинки эти запомню, а главное, тот невидимый лед в ее глазах, обжигавший страшнее огня...

И уж совсем не предполагал, что опалит меня тем льдом еще не раз в долгой моей жизни.

Не так давно занесло меня на старое летное поле. Ну, поле как поле, что земле сорок лет — мгнове­ние... А вот ангар наш заметно постарел, облупился. Теперь его используют для вспомогательных нужд, самолеты в ангаре больше не ночуют.

В ту давнюю пору, когда ангар был еще молодым, меня, вопреки желанию, оставили инструктором в летной школе. Тогда существовал порядок: в конце рабочего дня инструкторы, перегонявшие машины с полевой площадки, где они трудились от зари до зари, подходили к основному аэродрому на бре­ющем и садились без знаков — классическое матер­чатое «т» и ограничительные полотнища на этот случай не выкладывались. И особым шиком счита­лось касаться земли возможно ближе к ангару.

Подобная вольность была не бессмысленна: ожи­далось, что на войне придется (и пришлось!) при­земляться на полосах ограниченных размеров и, уж конечно, соблюдать строжайшие правила мас­кировки, так что никаких знаков не будет. Вот и тренировались между делом.

В тот день мы подлетели к основному аэродрому на заходе солнца. Первым пошел на посадку коман­дир эскадрильи. Мне с воздуха было хорошо видно, как четкая тень его самолета бежит впереди маши­ны, как проносится по ангарной крыше, падает на землю и сливается с колесами в каких-нибудь пятидесяти метрах от ангара. Подумал: солнце в спину подсвечивает — помогает, собственные коле­са видны, можно и расчетик сделать... и притереть в точечку. Следом за комэском приземлились коман­диры звеньев, а там подошла и моя очередь. Прицелился я самолетом в середку рыжей ангарной крыши, уменьшаю скорость... Ползу и соображаю: а если еще носик ей приподнять? И приподнял, са-амую малость, а оборотиков прибавил. На преде­ле иду. И надо же — не услыхал, почувствовал: колеса по крыше — чирк! Еле-еле, воздушно так, будто мимолетным поцелуем скользнули...

Первая мысль: на земле заметили или нет?

Делаю, что надо, убираю обороты, подпускаю самолет пониже, плавно тяну ручку на себя, — а в голове гудит: что, если заметили?

Ах, какая трава зеленая!

И цветочки белыми пятнышками проступили...

Ничего хорошего ожидать не приходится. Как начнут клевать, не отбрешешься. Что же делать?

Клин клином?

Победителей не судят?

Пожалуй, ни одна из этих расхожих мудростей толком в голове не пропечаталась. Так — мельк­нули.

А руки и ноги свое знают. Строго выдерживая направление пробега, я плавно вывел двигатель на максимальные обороты и... пошел на взлет. Надо было замкнуть круг еще раз, зайти на посадку, снизиться точно так, как я снижался, «поцеловать» ангарную крышу в той же самой точке, призем­литься и повторить все снова.

Для чего?

То, что удается однажды, можно отнести за счет случайности. Действие, повторенное дважды и тем более трижды, само собой переходит в иное каче­ство — превращается в умение или даже в мастер­ство, а может быть, и в виртуозность...

В тот вечер машину я не разбил, сам не убился, словом, ничего такого — сверх... — вроде не случи­лось. Но стоять перед командиром эскадрильи пришлось. Шалевич глядел на меня как-то стран­но, даже и не гневно, скорей, недоумевая, и спрашивал:

 —            Ты на первом заходе нечаянно или намеренно по крыше чиркнул? Только, пожалуйста, не ври.

Как быть? Сказать все по правде? Но он же видел: я повторил заход и раз, и два... Значит, могу! Я молчал, выигрывая время.

— Ну, Абаза, что скажешь?

— Так вышло, командир, — сказал я чужим язы­ком, ожидая: вот сейчас будет! Но ничего не случилось. Комэск смотрел и вроде не видел меня. Не повышая голоса, Шалевич рассуждал будто сам с собой:

— Вышло? Очень интересно. Сначала — вышло, а потом ты стал работать Чкалова, Абаза? Стал изображать Рихтгофена?..

Я молчал, стараясь догадаться, что он думает обо мне. Но глаза Шалевича упорно ускользали от моих глаз.

 —            Ты — щенок, Абаза, наглый и глупый. — Тут он было пошел прочь, но вернулся и сказал: — Трое суток ареста. Будешь думать, потом доложишь всей эскадрилье: зачем ты это делал. Именно — за­чем?

Как странно устроено в жизни: тебя всегда о чем-то спрашивают, и ты не можешь или не имеешь права не отвечать.

Куда бы лучше самому спрашивать... себя... И отвечать тихонько — по секрету...

* * *

Чем меньше знаешь, тем уверенней судишь: ошибка общечеловеческая, возможно, даже «кон­структивная». Говорю по собственному опыту. Едва приобщившись к авиации и почти ничего еще не ведая, я уверенно повторял следом за многими и многими желторотыми пилотягами:

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.