Мони Нильсон-Брэнстрем - Лакрица и Привезение Страница 2

– Yes, it’s gonna be OK, yes, it’s gonna be alright! – Лакрица вместе с мамой и Бобом Марли пел про то, что всё будет хорошо.

Глаза мамы Мии были закрыты, и она не видела, как придурок папаша Пера-Юнаса стучал в оконную раму. Но Лакрица его увидел, а рядом с ним Пера-Юнаса, Анну-Сару и Еву-Мэрту. Изо рта у них валил пар. Лакрица спрыгнул с дивана, подошёл к окну и задёрнул гардины. Не хватало только, чтобы мама снова загрустила.

Во всём Норрнэсе мама была единственным человеком, запиравшим входную дверь, но как раз сегодня она забыла её запереть. И папаша Пера-Юнаса вместе со всей честно́й компанией ввалился в дом. А вместе с ними влетело облачко зимней стужи. Лакрица обхватил себя руками.

– Добро пожаловать! – закричала мама Мия и, притацовывая, устремилась к придурку папаше.

Физиономия у того стала цвета кетчупа, но по выражению было ясно, что он танцевать не собирается.

– Да оденьтесь же вы, гражданочка! – воскликнула Ева-Мэрта. – Что люди подумают? Голышом ходить посреди зимы.

– А плевать! – ответила мама Мия и показала им всем средний палец. А Боб Марли всё пел о любви, траве и песчаных пляжах.

Быть бы большим, сильным и смелым, в сотый раз мечтал Лакрица. Тогда бы он нашёл выход из ситуации. А он вместо этого залез под журнальный столик и зажал уши руками.

Наконец в дом влетела бабушка.

– И не стыдно вам? – возмутилась она. – Что это вы все сюда заявились?

– А чего нам-то стыдиться? – возразил придурок папаша Пера-Юнаса. – Это она уже сколько лет портит нам жизнь своей стокгольмской музыкой, от которой приличным людям глаз не сомкнуть.

– Какая же она стокгольмская? – Лакрица выглянул из-под столика. – Это карибская музыка.

– Вот именно, – подтвердила бабушка и крутанула бёдрами. – И под неё шикарно вихляться!

Когда бабушка выставила всех за дверь, мама Мия надела очки от солнца и заползла в свой солярий. Ни у кого во всём Норрланде не было такой загорелой мамы, как у Лакрицы.

– Ты почти как африканка, – заметила бабушка, выплёскивая остатки вина из бутылки в раковину. – И кому это нужно?

– А кому вообще хоть что-нибудь нужно? – У мамы Мии из-под очков текли слёзы.

Лакрице пришло в голову множество всякого нужного. Вот что это было:

1. Одежда для тепла.

2. Боб Марли, чтобы под него танцевать.

3. Бабушкино варенье из морошки, оно хорошо с чем угодно.

4. Деревья, чтобы по ним лазать.

5. Булочки.

Булочки – лучше всего!

Последний танец мамы Мии

– Хочу вернуться домо-о-ой! – рыдала мама Мия.

Она особенно не любила февраль – говорила, что это самый мрачный месяц. Лакрица большой разницы не замечал.

– Мы и так дома, – возразил Лакрица.

– Я имею в виду Стокгольм. – Мама высморкалась. – Я больше не выдержу.

– А ты знаешь, сколько стоит квартира в Стокгольме? – уныло спросил папа. – Мы что, по-твоему, миллионеры?

Папа стал угрюмым и скупым, после того как потерял работу несколько недель назад. А Лакрица, наоборот, радовался, ведь если папа безработный, то у них не будет денег на то, чтобы переехать в Стокгольм. А в этом Стокгольме ни гор, ни высоких деревьев. Да и кого он там знает? Только бабушку и дедушку – маминых родителей, а они ему не очень-то нравились. Лакрица всегда хотел жить в Норрнэсе, поближе к бабушке – папиной маме.

Папа и мама Мия препирались из-за всего: из-за денег, снега, Норрнэса, Стокгольма, из-за маминых карибских празднеств с коктейлями и из-за Лакрицы. В конце концов мама решила, что лучше она будет целыми днями лежать и загорать, нацепив солнечные очки. Она отказывалась вставать, даже когда Лакрица включал Боба Марли на всю громкость и начинал танцевать на широкой маминой кровати.

– Не надо, – вздыхала мама Мия, – у меня сил нет.

– А ну-ка вставай! – кричал Лакрица, уставший от своей уставшей мамы. – У меня скоро день рождения! Мамы в таких случаях пекут торты и готовят подарки, если хочешь знать.

– Не могу, – ревела мама Мия и натягивала одеяло на голову.

Папа тоже хотел, чтобы его оставили в покое. Он уезжал на снежном скутере в горы, мотался там туда-сюда и мечтал о деньгах, пока скутер не сломался. Никому из них дела не было до того, что уже через несколько недель Лакрице стукнет семь лет. Только бабушке было до него дело.

– Что бы ты хотел получить на день рождения? – спросила она, раздавая карты для следующей игры в «пьяницу». – Что тебе нужно?

Лакрица задумался.

– Сильные мускулы, – наконец сказал он. – А ещё приятель. И скутер.

– Задумано неплохо, – заметила бабушка и сделала первый ход.

– Ясное дело, не загадывать же всякую ерунду.

– Конечно. Пожелания на день рождения должны быть большими и хорошими. А твои, кстати, очень даже могут исполниться.

– Ты думаешь? – спросил Лакрица.

– Не сомневаюсь.

– Вообще-то «Лего» тоже неплохо, – пробормотал Лакрица для верности, чтобы пожелания точно могли исполниться.

Внезапно распахнулась дверь, и в кухню ворвалась Ева-Мэрта.

– Пошли быстрее! – крикнула она. – Там Мия совсем с катушек слетела.

И они поспешили за Евой-Мэртой. Увидев маму, Лакрица решил, что лучше бы ему её такой не видеть. Лучше бы ему вообще не родиться. Во всяком случае у Мии. Мама, совершенно голая, если не считать очков от солнца, танцевала посреди дороги около их дома. Она пела о солнце, траве и любви, а выглядела счастливой и сильно загорелой на фоне белого снега.

На дороге стояли Анна-Сара, Пер-Юнас и его придурок папаша. Муж Евы-Мэрты прилип носом к кухонному окну, а чуть дальше у дороги стоял лось. У всех чуть глаза не повылазили. Сильнее всех вылупился лось, показалось Лакрице.

– Yes, it’s gonna be OK, yes, it’s gonna be alright! – пела мама Мия, пританцовывая босиком на холодном снегу.

Бабушка подбежала и попыталась набросить на неё свою куртку, но мама Мия не захотела. Будто это был удивительно жаркий зимний вечер.

– Лакрица, дружище, потанцуй со мной, – позвала мама, внезапно заметив его.

Но Лакрица пробежал мимо голой мамы, мимо испуганного лося и понёсся дальше к пивной, где сидел папа.

– Мама голая танцует на дороге! – закричал Лакрица. – Над ней все смеются. Я так не хочу!

Не говоря ни слова, папа вскочил и бросился на улицу, за ним последовали остальные посетители пивной. И Ларс-Андерс, который там работал, тоже. Единственным, кто не побежал смотреть на маму, был Лакрица. Он вообще не был уверен, что хочет на неё смотреть. Он даже не был уверен, что хочет быть её сыном.

Конец ознакомительного фрагмента.