Бердибек Сокпакбаев - Аяжан Страница 2

— Аяжан, сестреночка!

Аяжан в это время уже попала в объятия дедушки. Сарыкен поднял ее на руки, точно младенца, прижал к себе, поцеловал крепко... И жесткие усы деда, пропах­шие табаком, щекотали лицо внучки.

— Душа моя, черноглазка, как же ты приехала? С кем? — удивленно оглядывался дедушка.

— Одна! На автобусе! Мама только посадила меня в машину и дала телеграмму, чтобы вы меня встретили!

— Телеграмму? Не получали...

И все наперебой — Меруерт, Батима, Заурешка с Нурдаулетом — повторяли:

— Телеграммы не было!

— Не приносили телеграммы! Потом вдруг снова вспомнили: как это Аяжан при­ехала одна!

 — Ай, молодец! — восхищался дедушка, а Меруерт ахала и поминутно всплескивала руками, повторяя: «Одну, из Алма-Аты, за двести семьдесят километров! Да как же они тебя отпустили?»

Аяжан чувствовала себя героиней, гордо поглядывая на малышей, тоже восхищавшихся ею, втайне завидуя по-хорошему, мечтая также когда-нибудь стать героями, которыми смогли бы гордиться дедушка, и мама...

Зря не болтай!

«Приятно все-таки приезжать в гости к родне, — ду­мала Аяжан, — совсем как дома!»

Если б вы знали, как стало шумно, когда все вошли в дом! Дедушка Сарыкен открыл черный тяжелый чемо­дан Аяжан, и все стали пробовать знаменитые алма-атинские яблоки.

Смех, шутки, сочный хруст яблок. Малыши, с пол­ными ртами, только вертят во все стороны черными гла­зенками. Дедушка чуть не поперхнулся яблоком, когда в разгар веселья раздался громкий стук в дверь.

— Телеграмма, — сказала, войдя, девушка-почтальон и протянула голубую бумагу.

— Ой, дочка, молодец! Что рано? — И дедушка Сарыкен так засмеялся, что все невольно расхохотались вместе с ним.

— Мы не виноваты, это район. Из района передали к нам поздно, — оправдывалась девушка.

— Ну, ладно, ладно. Скажи своему начальству, чтоб провода лучше работали! А сама вот возьми яблочко! Алма-атинское... Видишь, какое красное?

Но девушка застеснялась, не могла протянуть руки, чтобы взять яблоко. А глаза невольно к нему тянулись. Тогда Меруерт-апа подошла с яблоком и сказала:

— Возьми, поешь!

Совсем смутившись, девушка бросилась к двери...

А телеграмма? Это была та самая, в которой мама Аяжан просила встретить дочку.

Давно убежала девушка-почтальон, давно все забы­ли о запоздавшей телеграмме, а Сарыкен все ворчал:

— Научатся они работат по-человечески? Наладят, наконец, связь? — Он успокоился только тогда, когда Аяжан спросила:

— Дедушка, вкусные яблоки?

— Как мед, моя милая. Настоящий янтарный мед! И снова принялся своим ножичком резать яблоко на маленькие кусочки и бросать их в рот. Да, если бы у вас так же не было зубов, как у дедушки, вам тоже приш­лось бы резать яблоки на маленькие— маленькие ку­сочки...

Ораз встал с места и собрался уходить. Меруерт-апа насыпала ему в полу рубашки яблок и сказала:

— Отнеси их своей маме...

— Как ее здоровье, как ее бедные уши? Лучше ей? — спросил Сарыкен.

— Все так же, — грустно ответил мальчик.

К врачу ходит, лечится?

В районе врачи сказали, что нужна операция. Мама боится операции. Ждет профессора из Алма-Аты. Он должен скоро приехать. Мама хочет послушать, что он скажет.

Меруерт-апа заволновалась:

— Ой, бой, профессор приедет! Может, и мне пока­зать ему поясницу?

Сарыкен начал посмеиваться над ней:

— Иди, иди. Покажи поясницу... — А потом сердито спросил: — Думаешь, что говоришь? За кого прини­маешь профессора? Люди ждут не дождутся его, он спе­циалист по ушам, а будет всех вас смотреть?

Не так-то легко было сбить с толку Меруерт-апа. Она не сдавалась:

— Если он профессор, почему бы ему и не посмот­реть всех?

— С бабами говорить — время терять! — рассердил­ся дедушка. — Самое большое, он на пять-шесть дней приедет. А желающих попасть на прием — не сочтешь. Примет он тех только, которых наши врачи не сумели вылечить. Профессор — не твоя Кулимхан, что бегает по домам да больных ищет, — сказал Сарыкен, имея в виду здешнюю санитарку, приходившую иногда поста­вить Меруерт-апа банки или сделать уколы ребятам...

В доме стало немного потише: Ораз ушел, Аяжан стояла у двери, глядя ему вслед. Но вот она подбежала к дедушке, приласкалась к нему, совсем как ягненочек, и спросила:

— Ата, что с ушами тети?

Сарыкен не успел ответить, как Нурдаулет выпалил:

— Пошла в горы за дровами, а бес к-а-ак ее сши­бет... Вот и оглохла!

Все так и обомлели.

— Ты что болтаешь! — прикрикнул на мальчика Сарыкен.

— Вот горе мне! — запричитала Меруерт-апа. — Кто тебе сказал это?

Нурдаулет струсил, присмирел:

— Ребята говорят... — еле слышно оправдывался он.

— Кто говорит так, того самого шайтан зашибет! — сердился Сарыкен. — Глупость всякую подхватываешь! Вот услышу еще раз! — И он так грозно насупил брови, что Нурдаулет накрепко прикусил болтливый язык. Когда все успокоились, Сарыкен рассказал гостье, как было: этой весной мать Ораза и несколько женщин по­ехали на машине в лес за дровами для школы. Машина застряла, пошел проливной дождь, все промокли, про­мерзли... И Кулиша-апа так сильно простудилась, что оглохла на оба уха...

— Это пустоголовые выдумывают разные глупости насчет шайтанов... Ну, да ведь не всех сразу вразу­мишь... — вздохнул Сарыкен.

Бедная женщина, хороший она человек, да беда не спрашивает к кому прийти, — горестно вздохнула Меруерт-апа.

Такая жалость охватила Аяжан после этих слов, что сердечко ее сжалось, будто кто-то очень сильный и злой безжалостно сдавил его холодными руками. И засыпая даже, она все думала о несчастной матери Ораза Кулише-апа...

Кем хочешь быть, Аяжан?

У кузнеца Сарыбая было два младших брата: Карибай и Дарибай. Карибай погиб в начале Отечественной войны, Дарибай кончил институт в Алма-Ате, стал кан­дидатом наук. Теперь преподает в педагогическом ин­ституте.

— Вот этот-то Дарибай, самый младший брат Сары­бая, — отец Аяжан!

В колхозе имени Джамбула помнят его. Как же не помнить, если он вырос здесь?

Мама Аяжан часто говорит ей: «Если папа захочет и потрудится, — он может стать и профессором!»

Аяжан нисколько не сомневается, что папа станет профессором. Он так много читает, много работает, мно­го знает...

Мама Аяжан тоже ученая, но конечно, не такая, как папа. Она работает в алма-атинской аптеке и приготов­ляет лекарства для больных. Правда, замечательно? Приходит к тебе больной человек, ты дашь ему лекар­ство — и вот он уже здоров!

Аяжан много раз бывала в маминой аптеке. Как ей там нравится! Чисто, опрятно. Лекарств — просто глаза разбегаются. На полках, на деревянных вертушках ря­дами стоят флаконы, пузырьки, бутылки, с приклеенными к ним бумажками, будто цветными елочными флаж­ками. Мама в белоснежном халате, беленькой шапочке сидит за стеклянной перегородкой и выдает больным лекарства. Кругом тихо — шуметь, громко разговари­вать здесь не полагается.

Аяжан очень нравится мамина работа.

Она мечтает: «Когда вырасту, тоже буду, как мама, раздавать лекарства». Но иногда она передумывает, и ей хочется быть учительницей, как Наталья Петровна, ее учительница. А еще ей хочется быть летчиком... Это тогда, когда она видит в небе самолет.

Вы думаете это легко — выбрать профессию? Вот почему Аяжан теряется, передумывает и даже советует­ся иногда с папой.

— Папа, папочка! Скажи, кем лучше стать?

Дарибай улыбается:

— Все профессии хороши. Вырастешь — выберешь! 

Тоже страшный «Зверь»

Все в колхозе было ново для Аяжан, все интересно. Вы видели, как доят коров? Девочка стоит рядом с Меруерт-апа, нагнулась и, не отрывая глаз, следит, как из вымени льются и сверкают белые струйки, так аппетит­но пахнущие, и ей кажется, что конца им не будет, что вот-вот молоко польется через край ведра, и обильная молочная река побежит из дверей сарая во двор, на ули­цу, за колхоз...

Наконец она отрывается от заманчивой картины, на­рисованной воображением, и спрашивает тетю Меруерт:

— Апа, откуда берется молоко?

— Да разве ты не видишь? Из вымени!

— А кто его туда налил корове?

— Правда, смешной вопрос? Засмеялась даже малень­кая Заурешка, не то, что Меруерт-апа.

Пришлось подробно объяснить, что никто молок в вымя не наливает, оно само образуется из корма, из щедрых пахучих степных трав, что целыми днями щип­лет стадо.

На зеленой травке, возле картофельного поля, мирно паслись гуси, с хрустом срывая травку плоскими, длин­ными клювами. Они так увлеклись своим делом, что не поднимали головы — некогда! — точно наперегонки сти­рались съесть всю траву. Аяжан очень захотелось по­лучше разглядеть гусей, и она поближе подошла к ним. Лучше бы она этого не делала! Один гусь, — у него шея была с черной полоской, — насторожился. Вытянул шею в сторону Аяжан, раскрыл клюв, зашипел и... побежал прямо на Аяжан, страшно распустив крылья.