Алексей Коркищенко - Твой светлый дом Страница 2

— Самогон почти даром достался, а на водку да вино у меня денег нет. Сам знаешь, в дом все вогнал… А гости под хорошую закуску и самогон выдуют.

В едкой усмешке топорща седые стриженые усы, дед Матвей присматривался к сыну.

Родион давно приметил: когда дед Матвей гневался, то пристально вглядывался в человека и начинал задавать вопросы.

— Почти даром, говоришь?! А не часто ли ты стал… даром его доставать? Чем расчитуешься?

— Да не волнуйся ты, ничем я не рассчитывался! — с досадой оказал отец. — Это Дядя из бракованных конфет наварил, мне выделил.

— Выделил, говоришь?… Дядя?… Да ну?! Он тебе «почти даром» дулю с маком выделит! Его «почти даром» тебе дорого обойдется.

Мать месила тесто, не поднимая головы, будто не слышала разговора, но Родион знал: она была на стороне деда. С отцом у нее из-за самогона не раз были скандалы.

Бабка Акулина демонстративно загремела заслонкой, с укором сказала деду Матвею:

— Чего прицепился к парню?… Иди вон в мастерскую, заканчивай мебель.

— Прицепился, говоришь? — взвился дед. — Защищаешь своего мазунчика? Он для тебя еще малютка молокососная?… Так возьми его на ручки, побаюкай! — Дед Матвей умолк, добавил устало: — И вообще, поторопился ты, Андрей, входины справлять. Водяное отопление не сделал, свет не провел… И я не успел закончить поставец и табуретки.

— Сколько можно тянуть с входинами? — рассердился отец. — Самая пора людей за помощь благодарить!

— Каких таких людей?… Прохиндеев — Дядю и Бардадыма?

— Что ты на них напускаешься?… Это свои люди.

— Свои, говоришь?… Значит, они уже стали для тебя своими? Ты с кем связался?

— Не ругайтесь, — остановила их бабка Акулина. — Печка этого не любит. Еще закапризничает, пироги с потрошками не выйдут, и гусь подгорит.

Дед с досады хмыкнул и, выходя, сказал Родиону:

— Прикончишь пирог — придешь в мастерскую. Поможешь мне.

— Ладно, деда, — ответил Родион, слизывая мед с пальцев.

Верстак Матвея Степановича размещался в сарае под высокой камышовой крышей и с широкими дверями, в которые могла проехать и арба с сеном. У полок с инструментом стояли недоделанный поставец и табуреты на точеных ножках. Остальная часть сарая была занята зеленым, хорошо вывяленным в тени сеном, сохранившим листочки: его заготавливали специально, для поросят, гусят и теленка; там же громоздились друг на друге крупные розовые тыквы. Почерневшие дощатые стены сарая были увешаны пучками лекарственных трав, оклунками с неведомым добром, вязками острого красного перца, лука и чеснока.

Матвей Степанович вытачивал на старинном токарном станке балясинку из букового валька. Телогрейку и шапку он снял, седые пряди прилипли к загорелому потному лбу: разогрелся дед, гоняя маховик станка педалью. Ломкая стружка ручейком вытекала из-под блестящего лезвия стамески на парусиновый передник.

Работал Матвей Степанович споро, с удовольствием, однако все больше деревенела его нога, давившая на педаль. Наконец станок замер. Отложив стамеску, старик вытер пот с лица, подержался за сердце и, прихрамывая, пошел к дверям. Увидев во дворе Родиона, позвал:

— Родион! Ты где там? Иди сюда.

Родион вбежал в сарай, держа кота высоко над головой. Кудлай, подпрыгивая, пытался достать его.

— Что ж ты мучишь животину, Родька? Бусурман ты после этого да и только!

— Мы же шутим, деда!.. Кот Васька это понимает…

— Он-то понимает, а ты понимаешь ли?… Я же просил тебя помочь мне, а ты все бегаешь да играешься.

Родион посадил кота на полку поставца. Кудлай снова залаял.

— Пошел вон, шутник! — махнул на него рукой Матвей Степанович и — внуку: — Вырос ты вровень со мной, а никак у тебя душа к делу не пробудится.

— Я помогу тебе, ты не волнуйся! Что мне делать?

— Погоняй станок. Ногу у меня сводит.

Раскачиваясь всем телом, Родион нажимал на педаль, смотрел на загорелые, в шрамах, жилистые руки деда, державшие стамеску. Красноватая стружка, шурша, вылетала из-под остро заточенного лезвия. Вкусный кисловатый запах разогретого дерева расплылся в прохладном воздухе сарая. И вот на буковом вальке стали заметно обозначаться разновеликие окружности.

Матвей Степанович пошлифовал фигурную деталь наждачной бумагой, суконкой…

— Шабаш, Родя, готова!

Родион снял ногу с педали. Дед Матвей огладил балясину ладонями, и она вдруг покраснела, на ней появился теплый блеск.

— Ловко у тебя получается, деда! — воскликнул Родион, трогая рукой балясину. — О, она еще горячая!.. Научи меня, деда!

— Выучу внук, если хочешь. Силы ты уже набрался, удержишь стамеску в руках.

Дед снял балясину, приложил к дверце поставца.

— Вот теперь мы ее распустим надвое и сделаем узор на дверце.

На дворе заметно потемнело. Окна как будто завесили.

— Ну и туманище! — поразился, оглянувшись, Матвей Степанович.

— Наверно, туча упала на наше село! — решил Родион.

— Да… — рассеянно согласился дед и добавил: — Неудачный день выбрал Андрей для входин.

Кот Васька сидел на полке поставца и старательно умывался — приводил в порядок шерстку, гостей созывал.

Глава вторая

Где-то на выгоне, в густом тумане, неожиданно раздалась забористая мелодия баяна, затем невпопад зазвенели, загрохотали чем-то, будто в барабаны.

Матвей Степанович и Родион, напрягая глаза, смотрели из дверей сарая, но ничего не могли разглядеть за сизой пеленой.

Дохнул ветер, серый туман колыхнулся, разорвался, в его прорехе показалась дорога через выгон и на ней — странная процессия. Во главе ее ковылял хромой баянист, за ним, задрав голову, ступала Антонида Сучалкина, заведующая кормоскладом. Она несла на ярко вышитом полотенце каравай с солонкой, за ней, дурачась, шел с люстрой в руках ее могучий муж, по прозвищу Бардадым, колхозный экспедитор. А следом, приплясывая, колотя кулаками и палками по днищам кастрюль, тазов и сковородок, двигалась группа празднично разодетых мужчин и женщин. Чуть поодаль — не понять, толи с ними он, то ли сам по себе — шагал Дядя. Он выглядел представительно: с округлым брюшком, при галстуке, в шляпе и в светлом модном плаще. Нес он небольшой сверток под мышкой.

Дядя приходился деду Матвею племянником, отцу — двоюродным братом. Почти все сельчане называли его Дядей. Он торговал в магазине, и все привыкли говорить своим детям, посылая их в магазин за покупками: «Сбегай к дяде…», «Скажи дяде, дядя даст…», «Попросишь дядю…». Так крепко прилепилось к нему это прозвище, что редко кто обращался к нему по имени — Ларион Кузьмич. Дядя на это не обижался: с людьми он ладить мог и умел из всего с шуточками-прибауточками извлекать для себя пользу.

Веселая процессия с шумом и грохотом ввалилась во двор к Бучаевым. Теперь Дядя оказался первым. Сняв шляпу, он помахал ею и крикнул:

— Выходи, молодые хозяева, принимай подарки!

Из старой хаты поспешно вышли Андрей и Мария. Хромой баянист сыграл туш. Дородная Антонида с поклоном подала Андрею хлеб-соль и произнесла, кокетливо растягивая слова:

— Уважаемый Андрей Матвеевич, прими от нашего животноводческого коллектива сердечные поздравления с новосельем и пожелания жить дружно, богато и по-прежнему любить своих подчиненных.

— Спасибо, Тоня, спасибо! — Андрей принял хлеб-соль, передал Марии и звучно, старательно облобызал Антониду.

Гости складывали подарки на тачку. Глупо улыбаясь и подмигивая, Бардадым привязал люстру к ветке клена.

Из хаты вышла с ведром Акулина Кондратьевна, словно посторонняя, посмотрела на гостей, направилась было к колодцу, но Андрей сердито остановил ее:

— Мать, ты что, забыла свои обязанности? Готовь горшок с жаром.

Акулина Кондратьевна оставила ведро на дорожке и сбивчивым бежком вернулась в хату.

— А вы чего там прячетесь? — строго, спросил Андрей у отца и сына, которые выглядывали из сарая. — А ну-ка быстро — ты, отец, ищи старые онучи для домового! А ты, Родька, лови кота.

Родион кинулся в сарай, но кота на поставце уже не было.

Гости сходились к Бучаевым. Рев баяна и грохот кухонной посуды привлек сюда и ребят, Родионовых однокашников. Пришел Сеня, Дядин сын, в красной нейлоновой куртке, в лисьей шапке и желтых полусапожках. Рядом с ним, как всегда, Шура. Зашли во двор Ольга с Таней, которую все в классе звали Танюсей. И Петя притащился, толстый, самонадеянный, но трусоватый хлопец.

Виталька, Родионов друг, живший через улицу, смотрел из-за забора, не зная, что делать: идти к Бучаевым или не идти. Только что между матерью и отцом произошел неприятный разговор. Они тоже были приглашены на входины к Бучаевым — мать пошла, а отец, несмотря на уговоры, отказался. Рассорился он с Родионовым отцом еще месяца два назад. И даже ушел с фермы, где работал трактористом, в полеводческую бригаду.