Другая осень - Валерий Михайлович Воскобойников Страница 2

За эту бабочку Гриша получил двойку. Двойка тоже была почему-то с усиками.

— Саня Куницын — он всегда нечаянно ставит кляксы, и ему поэтому три с двумя минусами, — сказала Маргарита Львовна, учительница, — а тебе, Гриша, два. Серёжа, твой брат, никогда не рисовал специальных клякс.

Она любила вспоминать про Серёжу, потому что учила его когда-то целых четыре года.

Снова Кармен

Гриша думал, что Галя сразу увидит его заплаканное лицо и поймёт про двойку.

Но Галя не заметила.

Она заглянула в комнату продлённого дня, где Гриша ждал Галю весь четвёртый урок, и встала около дверей. А Гриша нарочно собирался не торопясь, чтобы она всё-таки увидела его заплаканное лицо.

Гриша не знал, что около школы уже минут десять ходит Кармен — и Галя от этого переживает.

На улице Галя взяла Гришу за руку, хотя всегда ходила просто рядом.

— Пойдём быстрее, — сказала она.

Кармен шёл по другой стороне улицы, свистел свою хулиганскую песню и не сводил с них глаз.

Гриша о Кармене ничего не знал. Он всё думал, как сказать Гале про двойку, и тяжело вздыхал.

Они обошли площадь по тротуару, и Кармен тоже обошёл площадь, только с другой стороны.

Они прошли под арку, и Кармен тоже прошёл за ними.

У мостика через Монастырку, где написано «Лавровский мост № 1», рабочие рыли землю. Прохожие стояли около них и смотрели в яму. Кармен тоже остановился, чтобы посмотреть в яму. И тут Гале удалось скрыться.

Она потянула Гришу по берегу под мост. Гриша и сам знал этот ход. Так ходят мальчишки на четвёртое кладбище Лавры — на Никольское, если чугунные его ворота «закрыты на просушку».

Галя и Гриша постояли несколько минут под мостом. Они подышали мокрыми гнилыми запахами от воды и от старых плесневелых досок. Потом над их головой тяжело зашумело — это проехала по мосту машина.

— От кого мы прячемся-то? — наконец решил спросить Гриша.

— Тихо. Он стриженый, и пуговицы блестят.

Гриша одним глазом выглянул из-под моста и никакого такого стриженого человека не увидел.

Видимо, Кармен, отойдя от ямы, посмотрел на мост и, не найдя Галю, побежал к музею полководца Суворова, потом, решив, что она ушла вперёд, по берёзовой аллее.

И тогда они тоже выбежали из-под моста и, пригнувшись, побежали по низкому берегу вдоль кирпичной стены с обвалившейся штукатуркой.

Потом они прошли по кладбищу, по дороге отломали несколько крупных игл от куста боярышника и вышли через большие ворота, которые сегодня были открыты.

Гриша несколько раз ходил на разведку, но Кармена нигде не видел.

Они благополучно вошли в свой двор, и только здесь Гриша вспомнил, что у него в тетради под чернильной бабочкой-кляксой стоит красная двойка с усиками.

Они шли, смеялись, и Гриша вдруг вспомнил.

— Ой, а я двойку получил, — сказал он и тут же улыбнулся, хотя было ему уже не смешно.

Галя сначала не поверила, и тогда Гриша подставил ей спину, она открыла ранец, не снимая его, взяла тетрадь и нашла ту усатую двойку.

— Ты глаза натри. Натри сильнее их ладонями, а то вид у тебя радостный, — посоветовала Галя, укладывая тетрадку назад.

— Может, ты скажешь? — попросил Гриша.

— Нет уж. Сам получил, сам и докладывай. Ты, главное, лицо расстроенное делай, чтобы мама видела, как переживаешь.

И они вошли в дом.

Старик Бовин

— Это улица, это всё улица! — сказала мама Кострова, узнав про двойку. — У тебя есть брат, у тебя есть сестра, и гуляйте втроём, вместе, кто вам ещё нужен! Серёжа, — сказала ещё мама, — первую двойку получил в третьем классе, и весь день он до вечера плакал. Галя двоек вовсе не получала. А ты? Месяц лишь проучился!

— Ты скажи «больше не буду» или что там ещё полагается, — советовала шёпотом Галя.

Но Гриша никак не мог это сказать. Он просто молчал. Молчал, слушал и вздыхал иногда.

— Гулять ты сегодня не пойдёшь, — решила мама.

Но позже, когда он сделал все уроки, когда пришёл папа и тоже попереживал из-за двойки, а потом ушёл в маленькую комнату к своим самолётным моделям, Гришу отпустили наверх к старику Бовину.

Старик Бовин жил на втором этаже над квартирой Костровых. Он любил шагать по комнате, и Гриша вечером, лёжа в постели и глядя в потолок, часто слышал его шаги.

Старик Бовин ушёл недавно на пенсию. Ему подарили почётную грамоту и красивый альбом с видами иностранных столиц.

В чужих столицах Бовин никогда не был, а всю жизнь прожил в комнате над Костровыми.

Иногда он рассказывал Грише случаи из своей жизни. То вдруг о наводнении заговорит, то о блокаде и о бомбах-зажигалках, пробивающих крышу и горящих на чердаке. Больше всего старик Бовин любил рассказывать о работе. Его должность называлась — дегустатор.

— Есть дегустатор по винам, — говорил старик Бовин, — он пробует на вкус вина и даёт им оценку. Есть дегустатор по пище, по колбасе, например. А я — дегустатор по зубной пасте. Любой вид зубной пасты отличу я зубами и кончиком языка. Главное — это на щётку положить пасты как раз сколько нужно. И щётку тоже лучше специальную.

О зубных пастах старик Бовин мог рассказывать увлечённо, словно о путешествии в Африку.

А ещё он клеил из бумаги фигурки. И не только фигурки — город склеил, деревню, реку и лес по бокам, а однажды склеил горы Памир.

— Это же так просто, — учил он Гришу, когда тот к нему приходил, — прямая линия, ещё прямая, а теперь — кружок.

И Гриша по секрету клеил для Гали Дворец Советов ко дню Восьмого марта, а может быть, к Новому году.

Вот для этого он и ходил к старику Бовину каждый вечер, а не для того, чтобы играть в шашки, как он объяснял маме и всем.

И снова Кармен

Утром в воскресенье в доме не стало хлеба. Вернее, хлеба не стало ещё вечером, когда мама принесла его, тёплый и мягкий каравай, и весь этот хлеб съели зараз.

Серёжа встал рано, чтобы сидеть у окна и молча смотреть, как летают по двору листья.

Гришу в булочную не посылали.

Пришлось собираться Гале.

— Ещё купи песку и масла топлёного, — сказала на прощание мама, — и