Вечерняя дорога - Фазиль Абдулович Искандер Страница 2

Через несколько дней дядя принялся строить в глухой чащобе большой шалаш. Работал весь день, молча и сосредоточенно: обтесывал колья, оплетал лозой стены. Мы нарезали папоротника, толстым слоем накрыли крышу, выстелили пол, заткнули щели. Внутри шалаша стало уютно и прохладно.

Мне передалась молчаливая сумрачность дяди, я понимал, что шалаш не для пастушеской стоянки.

Жить в нем все же не пришлось: немцев прогнали, а мое пастушество оборвалось в ту же осень. Вот как это случилось.

Один односельчанин приехал из города, куда гонял продавать свиней, и рассказал, что брат мой ранен, лежит в госпитале в Баку и ждет не дождется, когда к нему приедет мама. Весть всех всполошила, надо было, как можно быстрей, увидеться с мамой. Оказалось, что, кроме меня, послать было некого, и я стал рваться в дорогу.

Меня накормили сыром с мамалыгой, дед дал мне одну из своих палок, и я пустился в путь, хотя день шел на убыль, и солнце стояло над горизонтом на высоте дерева. Дорогу я помнил довольно плохо, но объяснения не стал слушать, чтобы не передумали меня посылать. Идти предстояло через лес по гребню горы, потом надо было спуститься вниз на дорогу, по которой свозили бревна и дальше по ней до самого села.

Как только я вошел в буковый лес, сразу стало прохладно, как будто вошел в воду, и летний день остался позади.

Я вдыхал чистую, сырую прохладу леса, слышал чем-то волнующий шелест зеленых вершин и быстро шел по тропе. Чем глубже я входил в лес, тем упорней и бодрей постукивала моя палка по твердой, упругой, проплетенной корнями земле.

Я знал, что в это время года здесь иногда попадаются медведи. По склонам гребня, да и у самой тропы — заросли черники, медвежье лакомство.

В другое время мне было бы страшно здесь, но сейчас меня толкала вперед жажда подвига и смутная тревога за брата.

Я ощущал в ногах окрыляющую силу, легко одолевал подъемы, упоенный важностью дела, а главное, пониманием своей нужности. Хотя мысли мои были заняты этим жарким ощущением, краем глаза я все же замечал красоту мощных, темно-серебристых стволов бука, неожиданно милых полянок с яркой пушистой травой, уютных подножий больших деревьев, заваленных каленой прошлогодней листвой. Хотелось полежать на этой листве, положив голову на мощные, покрытые мохом корни. Иногда в просветах деревьев открывалась дымчато-зеленая долина с морем, стоящим между землей и небом, как мираж. Вечерело.

Неожиданно из-за поворота появились две девочки, испуганные и обрадованные одновременно. Я их знал, они были из нашего села, но теперь казались странными, чем-то непохожими на себя. Разговаривали, опустив головы, тихими, почти виноватыми голосами. В них появилось что-то чуткое, лесное, застенчивое. Одна из них несла свои башмаки в кошелке и теперь стояла, длинной голой ногой смущенно почесывая другую.

Постепенно мне передалось их смущение, я не знал, что говорить, и охотно распрощался с ними. Они тоже попрощались и тихо, даже как-то вкрадчиво, пошли дальше.

Вскоре я увидел перед собой между потемневшими деревьями красновато-желтую дорогу, издали похожую на горный поток. Я обрадовался, что смогу идти по ровной улице, и стал быстро спускаться по очень крутой тропе, едва-едва притормаживая палкой, чтобы не сорваться в заросли сумрачного рододендрона.

Я почти выкатился на дорогу. Ноги мои дрожали от перенапряжения, я весь вспотел, но возбуждение усилилось от запаха бензина и теплой, усталой за день пыли. Знакомый с детства, волнующий городской запах. Видно, я здорово соскучился по городу, по дому, и, хотя отсюда до нашего дома было еще дальше, чем от горной деревушки, улица казалась дорогой к нему.

Я шел, стараясь в сумерках разглядеть под ногами следы автомобильных шин, и радовался, заметив особенно отчетливый рубчатый узор. Чем дальше я шел, тем светлее становилась дорога, потому что огромная рыжеватая луна вылезла над зубчатой полоской леса.

Ночью в горах мы часто смотрели на луну. Мне говорили, что на ней виден пастух со стадом белых коз, но я так и не мог разглядеть пастуха с его стадом. Наверно, надо было с раннего детства видеть этого пастуха. Глядя на холодный диск луны, я видел очертания скалистых гор, мне делалось сладко и грустно, может быть оттого, что они были так страшно далеки от нас и так похожи на наши горы.

Сейчас луна напоминала большой закопченный круг горного сыра. С каким удовольствием я погрыз бы его острый, пропахший дымом ломоть, да еще с горячей мамалыгой!

Я ускорил шаги. По обе стороны дороги шел мелкий лесок, ольховая поросль, иногда расчищенная под кукурузное поле или табачную плантацию. Было очень тихо, только стук моей палки оживлял тишину. Стали появляться крестьянские дома с чистенькими игрушечными двориками, с жарким светом очажного костра, уютно трепыхающегося за приоткрытыми кухонными дверьми.

Я жадно прислушивался к смутным, а иногда вдруг отчетливым голосам, доносившимся оттуда.

— Выгони собаку, — услышал я чей-то мужской голос. Дверь кухни распахнулась, и сразу же в мою сторону залаяла собака. Я ускорил шаги и, оглянувшись, заметил в красном квадрате распахнутой двери темную фигуру девушки. Она неподвижно стояла, вглядываясь в темноту.

Боясь собак, я теперь старался бесшумно проходить мимо домов.

Наконец, открылась широкая поляна с большим ореховым деревом посередине, со скамейками, приколоченными вокруг ствола.

Днем здесь обычно бывало шумно, народ толпился у правления колхоза, магазина, амбара. Сейчас все выглядело нежилым, заброшенным и в свете луны страшноватым.

Когда на улице лежали тени деревьев, мне становилось страшно и я старался их обогнуть и, как можно тише, пройти мимо них. Но это не всегда удавалось. Порой огромные тени грецких орехов пересекали улицу. В такие минуты я старался думать о брате. Я чувствовал, как тревога за его судьбу перекрывает мой мелкий страх. Я чувствовал, что такой же затаенной тревогой дышит небо, ночь, редкие крестьянские дома. И в этой настороженной тишине особенно ясно ощущалось, что где-то идет война. Я ускорял шаги.

Дом, куда я шел, был недалеко от правления, надо было свернуть прямо с улицы на тропинку влево. Но тропинок оказалось много, и я никак не мог припомнить, какая из них приведет меня к цели.

Я остановился перед одной из таких тропок, уходящих в заросли дикого орешника, не решаясь свернуть на нее. Та ли? Вроде, орешников тогда не было. А может быть, были? Минутами мне казалось, что я вспоминаю тропу по множеству мелких признаков: по извиву