Лия Симонова - Лабиринт Страница 20

— Рембо? — переспросил Гвоздев, раздумывая, не сболтнул ли лишнего.

— Ну, рожай, рожай, что вы все здесь такие испуганные-то? Не заложим мы тебя, не боись.

— А я и не боюсь. Просто не нужна тебе лишняя головная боль.

— Это не твоя забота! — отрезала Арина. — Говори, не тяни жвачку!

— Ну, Рембо — местный пахан, — неохотно сообщил Гвоздик. — Он вообще-то афганец, говорят, был в плену, и там с ним что-то такое сделали, надругались как-то… Когда он вернулся, думал — его встретят, как героя, а про него забыли. Мать его умерла, квартиру заняли какие-то ловкачи. Ну, этот Рембо, я даже не знаю, как его зовут на самом деле, заховался в подвал, к пацанве, и осел там. К властям на поклон не пошел, а наша замечательная власть о нем и не вспомнила. Вот он и хоронится в подвале и почти не выходит, во всяком случае, днем. Вроде был человек — и нет человека. Это называется — исполнял воинский долг!.. Форму он свою, говорят, не снимает, а вместо погон нацепил денежные бумажки, чирики, кажется. Сам не шелохнется, ребята на него пашут. Богатейший мужик! И все тут у него под ногтем. Жестокий до ужаса! А его тронь, так вся афганская братия зашевелится. Жалеют они его, не знают, до чего докатился. Напрасно ты, Васильева, вяжешься с Пупком и Семгой. Пупок для Дикаря шестерит, а Семга его герла. Заметут они тебя — пылинки не останется… Так что, други, уходить будем огородами. Под окнами кабинета труда стоит старый верстак. Если не развалится под Катыревым, то по-тихому смотаемся…

Арина отрешенно смотрела на Гвоздика, переваривая его информацию, а Борис, потирая покрывшийся испариной лоб, полюбопытствовал:

— А как же дамы? Они тоже будут выпрыгивать из окна на этот трухлявый верстак? — Тут он обратил свой пылающий нервным возбуждением взор к Лине и Соне, притиснувшимся друг к другу, и только теперь заметил, что Чумакова преобразилась.

— О! — вырвалось у Боба многозначительное восклицание. — Какие женщины нас окружают! Не Чумка, а просто Скарлетт из «Унесенных ветром», да еще в исполнении Вивьен Ли! Вот это да!..

— Слушай, тютя, — со снисходительностью взрослого человека к ребенку обратился Слава Гвоздев к Катырёву, — ты сейчас лучше о своем табло думай, а то помажут его красной краской. Какая у тебя группа крови?

Славка ехидно улыбнулся и повернулся к Арине:

— Ты что, Васильева, собралась Чумакову выводить в люди?.. — Проницательный Гвоздик сразу все понял.

Арина не любила, чтобы лезли в ее дела и тем более мысли, но Гвоздику она простила. Она не могла не признать, что Славка для нее — свой парень, и хотя разговаривают они откровенно в первый раз, понимают друг друга с полуслова. У нее крыша еще не поехала — без своих схватиться с чужаками. Да и все ее причиндалы для серьезной разборки валяются на квартире у матери, и не исключено, что мать давно уже выбросила со злости ее шлем, перчатки и непробиваемый кожаный жилет, подаренный ей Романом. Стараясь не выдать своих размышлений, Арина скомандовала так, будто, несмотря ни на что, считала себя главной в этой компании:

— Значит, так, в случае чего ты, Боб, держись Гвоздя, спиной к нему становись, а то сзади подсекут под ноги и замесят, а вы, дамы, держитесь меня. Поодиночке всех передавят. В свалке индивидуальность не требуется. Усек, Катырев? Ну, двинулись!..

5

Кирилл, которого все в округе мальчишки знали по кличке Дикарь и боялись до ужаса, был, как никогда, мрачен. Сейчас его малоподвижное лицо было и вовсе каменным и напугало бы всякого, кто осмелился заглянуть в него.

Из жизни, поступков и высказываний Дикаря мальчишки постоянно и вполне успешно творили легенды, но никто из них не мог бы поручиться, что наверняка знает что-то о Кирилле.

Тщательно обустроенный, бесчувственный мир Дикаря угадывался всеми, но вряд ли кто-то предполагал, что и Дикарь может испытывать внутреннюю неустроенность. А у него все не ладилось, все шло наперекос, и он, уже отвыкший от противодействия, все больше ожесточался в последнее время.

Девчонка, впервые в жизни всерьез понравившаяся Кириллу, бежала от него прочь. Другие ластились, лебезили, напрашивались на любовь, а эта ускользала, ласково улыбаясь. Он мог взять ее силой, но самолюбие останавливало его: хотелось не сломать, а завоевать. И Кирилл придерживал свой необузданный нрав, не торопил события, тем более что и привести такую девчонку, как Лина-Чижик, ему пока было некуда. В подвале Рембо все давно прогнило и не располагает к нормальному общению, а в собственном доме он всегда чувствовал себя постояльцем.

Когда отчим внезапно умер, Кирилл надеялся, что вздохнет свободно. Но теперь мать цеплялась к нему по пустякам, приставала, чтоб устраивался на работу и доучивался, хоть в училище, хоть в вечерней школе, — обидно ей, что он год не дотянул до аттестата. Нужно ему это учение и эта работа для дураков — вкалывать у станка или торчать, переминаясь с ноги на ногу, у конвейера. Зачем эта карусель, если любой пацан по его требованию раздобудет и отвалит ему столько монет, сколько он прикажет! И сам он без напряга поимеет все, что ему надо, — по нонешним временам сила и ловкость в цене…

Смешны ему все эти людишки, всю жизнь мельтешащиеся как муравьи в муравейнике и не прощающие никому, кто хочет выбраться из их дерьмовой кучи. Чихать ему на его бывших начальничков вместе с их трудовыми коллективами, подогретыми побасенкой, что они тащат на своем горбу только одного бездельника — именно его, Кирилла! Пошли они все туда-растуда, в свое светлое будущее! Он с удовольствием увольняется «по собственному желанию», и пусть оно с желанием его матери не совпадает, кормить его она обязана до восемнадцати — по закону!

С самого раннего детства Кирилл жил с ощущением своей ненужности, лишности, и обида на мать, глубоко укоренившейся в его душе, незаметно переросла в полное неприятие ее, а потом и во враждебность к людям. Скоро ему идти на срочную службу в армию, могла бы перетерпеть, по-доброму проводить его. Так нет же, снова он ей поперек горла! Плясала перед отчимом вприсядку, но долго по нему не горевала, тут же нашла замену. И не постеснялась, намекнула, что она еще не старуха и в мужчине нуждается. Но как женщина порядочная — она-то порядочная?! — встречаться с поклонником намеревается в собственной квартире.

К случаю и без случая мать вспоминала теперь родного отца Кирилла, о котором раньше даже заикнуться не позволялось. Как бы оправдываясь тем, что отец постарел, одинок и нуждается в помощи, мать настырно советовала навестить его, не забывая при этом растолковать открывающиеся великие возможности.

Отец все же профессор, не чета ей, буфетчице. Он лучше наставит, научит уму-разуму повзрослевшего сына, да и обеспечит по-людски — как-никак у него большая квартира, дача, машина, библиотека ценная, куча барахла. Кому же все это, если не единственному наследнику?..

Сколько помнил Кирилл, мать всегда превыше всего лелеяла свою выгоду и на этот раз, беззастенчиво борясь за свои новые интересы, не желала замечать, что пробуждает в сыне самые низменные инстинкты.

Отца Кирилл почти не знал. Последние годы, пока тяжело болела и умирала от рака его вторая жена, они не виделись. Да и прежде отчим всегда мешал их общению, пресекал все попытки сблизиться с «вонючим интеллигентом», устраивая по этому поводу безобразные скандалы им с матерью.

Даже после смерти отчима Кирилл не простил ему порок и издевательств, которых немало натерпелся в детстве. Но, словно в насмешку, именно от отчима унаследовал одну манеру куражиться над более слабым и недобрую силу в руках, несущих отмщение за былую униженность уже ни в чем не повинным. Мать же, ни разу не заступившуюся за него, он может и поколотить в порыве охватывающего его бешенства, а заодно покалечить и ее кавалера. И выходило, надо от греха подальше уносить ноги, хоть к отцу, хоть к черту-дьяволу, но побыстрее…

Обдумывая возможную встречу и разговор с отцом, Кирилл считал эту затею делом зряшным. Не верил он, что два взрослых человека, волею обстоятельств отброшенные друг от друга на долгие годы, сойдутся и прикипят душой только потому, что в их жилах течет родственная кровь, а в паспортах записана общая фамилия. Что еще у них общего?

Не зная, как правильнее вести себя и о чем говорить с отцом, Кирилл нервничал и все больше утверждался в мысли, что искать ему следует более подходящий для него выход из положения.

Глубоко в земле под массивными домами, со всех сторон обступившими их двор, было спрятано бомбоубежище. Ходили слухи, что оно похоже на лабиринт, в котором ничего не стоит запутаться, заблудиться, а двери внутри имеют хитрые затворы, герметически, то есть намертво, отделяющие один отсек от другого. Можно там и задохнуться, и нарваться неизвестно на что. И ребята не совались туда, довольствовались подвалами, которых и без бункера в их огромных домах на всех хватало.