Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы Страница 20

А у него, у Пети, какое сердце? Пошел бы он спасать Кирилку и Вову, если бы злая Снежная королева утащила их в свое царство?

И пока Кирилка бежал по морозу, все время согревая дыханием озябшие пальцы, Петя думал еще и о том, как трудно одному, без мамы, странствовать по разным странам и читать по карте непонятные слова, буквы которых иной раз чуть побольше манной крупы.

И наконец, когда Кирилка уже поднял руку, чтобы позвонить в их звонок, Петя подумал о том, что, может быть, мореплаватели, о которых пишут в книгах, тоже долго блуждали по морям и океанам, пока наступал наконец день их великих открытий…

А когда Кирилка был уже в комнате и тер ладошками нос и щеки, Петя твердо решил не падать духом. Он найдет эту самую пиратскую страну Гонделупу! Найдет, а потом подойдет к Леве и скажет: «Вот она, смотри! И зря ты надо мной смеялся… А теперь сейчас же скажи, где ты достал марку? А если не скажешь…»

— Кирилка, — сказал Петя, — сядь на стул и не мешай мне… я буду искать вот тут…

И Петя ткнул пальцем в синие воды Тихого океана, на котором кое-где были разбросаны желтые и черные точки островов.

— Хорошо, — согласился Кирилка и сел на стул около печки.

Но сидеть и молчать он долго не мог. Ему стало и скучно, и жарко.

Он подошел к столу, на котором лежала географическая карта, и спросил Петю:

— Петя, кого ты ищешь?

Петя посмотрел на него. И вдруг, в свою очередь, спросил:

— Кирилка, ты умеешь держать секреты?

— Умею, — ответил Кирилка.

— Кирилка! — Теперь Петин голос звучал почти как у Левы: торжественно и значительно. — Слушай, что я тебе скажу. Только никому ни слова.

— Ладно, — пообещал Кирилка.

— Знай, у меня есть марка пиратской страны! Понимаешь?

— Нет, — признался Кирилка.

— Разве ты не читал про Остров сокровищ и про разные там приключения?

— Да, — сказал Кирилка, — я читал «Приключения Травки».

Петя с досадой поморщился:

— Это же совсем не то…

И все же, несмотря на то что Кирилка решительно ничего не знал о пиратах, Петя решил показать ему свою необыкновенную марку. Он просто не мог больше терпеть и молчать. А что касается клятвы… Ну виданное ли это дело, чтобы гром убивал людей, да еще в зимнюю пору?

И вот из-под цветных карандашей, из-под открыток, из-под коробки с конфетными бумажками, с самого дна ящика Петя извлек засунутую в конверт марку страны Гонделупы.

— Смотри! Не роскошь разве?

Кирилка внимательно поглядел на марку и равнодушно произнес:

— Она, кажется, на кого-то похожая…

— Похожая? — возмутился Петя. — Похожая? Да ты что?

И, окончательно забыв про клятву, данную Леве, и обо всем прочем, сердито сказал:

— Ни на кого она не похожа, эта марка, потому что я выменял ее у Левы на шведскую серию… — Спохватившись, он попросил: — Только маме ничего не говори.

Кирилка укоризненно покачал головой:

— Эх, Петя, Петя! Столько марок — и на одну! И без мамы. А какая была шведская серия!

Петя вспыхнул. Бросил марку обратно в ящик и голосом, дрожащим от обиды, крикнул:

— Раз не понимаешь, то и молчи! Это марка такой страны, которую очень трудно найти на карте… Даже почти совсем невозможно! Они нарочно прячут ее ото всех… У них под каждым деревом, может, по миллиону золота зарыто…

Сказав все это чуть не плача, Петя отвернулся от Кирилки и снова уткнулся в карту, которая лежала перед ним на столе.

А Кирилка, слегка удивленный тем, что Петя на него рассердился, принялся терпеливо ждать, когда о нем вспомнят. Он просидел на своем стуле пять минут. Десять минут. Полчаса.

Было очень тихо, и можно было подумать, что дома вообще никого нет.

В печной трубе громко гудел ветер, а Петя, шевеля губами, повторял:

— Гонде-лупа… Гонде-лупа… Гонде-лупа…

И он водил и водил пальцем по голубым океанам, желтой суше и коричневым горным хребтам.

Тогда Кирилка подумал: хотя Петина мама велела ему приходить и сказала, что они с Петей будут ему очень рады, на самом же деле никто его не ждет и никому он здесь не нужен. И если потихоньку встать со стула, подумал Кирилка, и уйти, то, пожалуй, никто и не заметит, потому что каждый занят своим делом и о нем все позабыли.

Положив на стол рядом с Петей бумажку, на которой он так старательно выписал школьные уроки на понедельник, Кирилка встал со стула и вышел в переднюю. Там он особенно долго завязывал на шее теплый шарф. Он все еще надеялся, что вдруг из кухни или из столовой выйдет Петина мама и скажет ему: «Кирилка, дружочек, куда же ты? Мы с Петей тебя давно ждем…»

Только, видно, и она была занята чем-то очень важным…

Она не заметила, как Кирилка вышел, как закрылась за ним входная дверь и защелкнулся замок.

А на улице, где мороз крепко царапнул его за щеки, Кирилка почувствовал горькую обиду. И он заплакал.

Пусть даже есть на свете такая страна, которую трудно найти и где золото зарыто под каждым деревом, но даже ради этой страны он никогда бы не забыл про Петю и не позволил ему уйти на такой жуткий мороз.

Кирилка шел мимо завода, который работал всегда — и днем, и ночью. Слезы скатывались прямо на шарф, превращались в твердые ледяные бусины.

Скорей бы приехал папа… Почему он так долго не едет? Неужели там, на Севере, ему хорошо без Кирилки? Неужели он не скучает?

Кирилке было бы много легче, если бы он видел, как расстроилась Петина мама, вернувшись домой и узнав, что Кирилка уже был и ушел. Она назвала Петю мальчиком с холодным сердцем, черствой душой и к тому же плохим товарищем. Она сказала, что ей стыдно за него.

Она тут же выскочила из дома, чтобы найти Кирилку, и вернулась уже вконец расстроенная, не найдя его.

Но Кирилка ничего этого не знал. До самой темноты он блуждал по улицам, хотя был голоден и очень замерз. А когда наступили сумерки, он остановился перед высоким корпусом завода и стал смотреть, как из длинной заводской трубы пригоршнями вылетают искры.

Куда они летят? Что им там делать, в вышине?

Потом на вечернем холодном небе одна за другой стали проступать далекие звезды.

«А может быть, многие звезды, что блестят в вышине, — подумал Кирилка, — это те самые искры, которые успели взлететь за облака да так и остались там на всю жизнь?»

Потом он вспомнил про Петину марку. Страна Гонделупа? Что это за страна?

И все-таки: где же он видел марку, которую ему сегодня показал Петя?

Глава семнадцатая 

Пироги, или В воскресенье утром

Воскресное утро в Вовкином доме обычно начиналось пирогами. Чуть свет, медленно, завиваясь спиралью, из печной трубы выползал дым. Это означало, что на кухне топится большая русская печь и что Вовкина мать, Анна Никитична, вывернула из кадушки на кухонный стол белый липкий ком теста.

Кроме того, это означало, что в доме у Вовки гости: пришли его двоюродные братья, вся пятерка в полном составе: близнецы Миша и Ваня, пятиклассник Сережа и оба старших — Григорий и Андрей.

Это воскресенье ничем не отличалось от остальных. Тоже пеклись пироги. На кухне в боевой готовности, с ухватом в руках, с румянцем во всю щеку, стояла Вовкина мать, Анна Никитична. Через несколько минут пироги предстояло вынуть из печи, и пироги эти были с капустой.

А в большой комнате за обеденным столом уже сидела компания голодных мальчишек рядом с Вовкиным отцом, Афанасием Ивановичем Чернопятко.

— Гм… — нерешительно произнес Афанасий Иванович, теребя пальцами хохлатый ус и прислушиваясь к тишине, которая царила на кухне. — А хорошо бы…

— Узнать? — шепнул Вовка, готовый сорваться со стула.

Но в этот самый миг — о радость! — загрохотала падающая заслонка, чудеснейший в мире аромат печеного теста разлился по дому и из кухни раздался негромкий, но повелительный возглас:

— Блюдо!

Афанасий Иванович поднял указательный палец, обвел мальчишек многозначительным и веселым взглядом:

— Требуется блюдо… А ну-ка, хлопцы, кто-нибудь!

Но прежде чем «кто-нибудь» успел подняться, Вовка уже подскочил к буфету и вытащил оттуда огромнейших размеров, специально для пирогов, фаянсовое блюдо с голубыми разводами.

А пироги, румяные и пышные, уже лежали на столе, и Анна Никитична наводила на них последний блеск: обильно смазывала топленым маслом.

— Ух ты! — прошептал Вовка и причмокнул языком. — Вот это пироги! Два? Второе блюдо нести?

— Неси! — приказала Анна Никитична, с превеликой осторожностью укладывая один из пирогов на блюдо.

Чего там говорить! В половине десятого оба пирога поставили на стол. А когда ходики на стене показывали без чего-то десять, на столе, кроме пустых тарелок и чашек, кроме грязных ножей и вилок, стояло еще два больших фаянсовых блюда, однако тоже совершенно пустых. Хоть бы горбушечку оставили!