Дина Бродская - Марийкино детство Страница 20

– Принесла, – сказала Марийка. – Я на ней сижу. Сейчас будем читать. Интересная!…

Но читать им на этот раз не пришлось. Дверь открылась, и вошли Полуцыган и Наталья.

– Ну, дочка, как дела? – спросил печник у Веры, сунув ей пряник.

– Ничего, помаленьку, – ответила Вера и посмотрела на отца своими большими, серьёзными глазами.

– А мы сейчас у доктора были. Он обещался сегодня зайти. Посмотрит тебя, лекарства хорошего даст, – сказала Наталья. – Надо хоть пол подмести… Ишь, намусорил, химик несчастный…

Сенька схватил веник и начал подметать.

Прошло полчаса. Доктор не приходил.

Вера сидела на кровати в чистой рубашке и вздрагивала от каждого стука.

– Да что ж это он не идёт? – спрашивала она ежеминутно.

– Сбегай, Марийка, домой, погляди, может, гости пришли, – сказала Наталья.

Марийка накинула платок и побежала домой. Доктор стоял в передней и разговаривал с Сашей-офицером.

– Ты не уходи, – говорил он, надевая калоши, – я сейчас вернусь, только зайду к нашему печнику, посмотрю его девочку.

Марийка выскочила с чёрного хода и побежала обратно в подвал.

– Идёт!… Идёт!… – крикнула она ещё с порога. – Он одевается, и чемоданчик уже в руке…

И правда, за дверью скоро послышались шаги. Это доктор осторожно спускался по скользким ступенькам.

Марийка юркнула за лежанку. Она боялась, что если доктор увидит сё в подвале, то сейчас же велит бежать домой.

Полуцыган распахнул дверь.

– Ну, как дела? Покажите-ка вашу больную, – сказал доктор громким весёлым голосом.

Он снял шубу и положил сё на табуретку, а чемоданчик с инструментами поставил на стол.

Вера всё ещё держала вязанье в руке и испуганно улыбалась.

– Снимите рубашку, – сказал доктор.

Наталья торопливо стащила с Веры рубашку. Доктор начал выслушивать Веру через трубочку.

Марийка сидела на корточках за лежанкой. Ей всё было хорошо видно. Она чуть не вскрикнула, когда увидела голый Верин горб, который казался сейчас ещё больше, чем под платьем.

– Дыши! Глубже. Ещё, – говорил доктор, приложив ухо к трубочке.

Все молчали. Было слышно, как булькает в чугуне картошка и трещит за печкой сверчок.

– Ну что ж, – сказал наконец доктор, – у вашей девочки туберкулёз позвоночника, да при этом ещё и острое малокровие. Ей необходимо усаленное питание, солнце, песок, Крым. Увы, в наше тяжёлое время всё это недосягаемо. Я пропишу ей пока мышьяк и железо…

«Как же это так? – подумала Марийка. – Мышьяком ведь крыс морят. А железо разве можно есть?»

И она представила себе, как Вера своими острыми мелкими зубами будет грызть большой ржавый брусок железа. Да разве и поправишься от железа! Вот если б и самом деле Веру отправили в Крым…

Весь вечер Марийка думала о том, почему это так много на свете больных и бедных людей. Она вспомнила умирающую от рака мать Саши-переплётчика, горбатую Веру, солдата с простреленным животом.

Нет, верно, царь не знает про то, как тяжело живётся людям. Иначе бы он им помог.

«А что, если написать царю письмо? Почтальон-то, наверно, к нему ходит в Зимний дворец. Царь прочитает письмо и пришлёт Вере денег – ведь у него много».

Назавтра целый день она обдумывала, как написать письмо. Вечером, когда Поля ушла в баню, Марийка присела к кухонному столу и поставила перед собой пузырёк с чернилами. В шёлковой коробке у неё давно лежал листок, который она подобрала у доктора в кабинете. Царю ведь не напишешь на простой бумаге, разлинованной в клеточку. И она старательно начала писать на узком листке глянцевой бумаги, где наверху стоял штамп: «Доктор медицины Г. И. Мануйлов, приём от 7 часов вечера».

«Дорогой царь», – написала Марийка. Немного поразмыслив, она решила, что царь может обидеться на такое простое обращение, к тому же в сказках царей величали «ваше величество».

Зачеркнув «дорогой царь», она написала: «Ваше величество, уважаемый царь, к вам есть важная просьба. В нашем доме живёт одна девочка, Вера Полуцыган. У неё перекривление спины и большой горб. Его можно вылечить, если послать в Крым, в детскую больницу, но у них нет денег, а всё дорожает, потому что военное время. А у меня самой пальтишко никуда не годится и отмороженные руки. Хорошо бы мазать гусиным жиром, но сами знаете, какая дороговизна. А в доме купца Осипова живёт одна женщина – у неё раковая болезнь. Прошу тоже обратить внимание. Мария Внукова.

Дом № 14 по Губернаторской улице, город Закрайск».

Письмо Марийка вложила в голубой конверт и наклеила марку. Сверху она надписала большими буквами: «Важное», а внизу помельче: «Петроград, Зимний дворец, передать царю от Марии Внуковой».

Утром она опустила письмо в ящик на углу и стала дожидаться ответа.

ЧЕМОДАН КЛОУНА ПАТАПУФА

Было воскресенье. Марийка с утра вычистила обувь и рано освободилась. Обед вчера приготовили на два дня, и только в три часа мать собиралась затопить плиту, чтобы его разогреть.

День был пасмурный, непогожий. Круглое оконце всё залепило мокрым снегом, и в кухне было совсем темно.

«Схожу-ка к Лоре. Будем с ней шить куклам новые платья», – подумала Марийка.

В детской топилась печка. На маленьком письменном столике, купленном Лоре после её поступления в гимназию, лежали тетрадки и книги.

Лора и её две новые подруги-гимназистки сидели на коврике перед раскрытой дверкой печки.

Хорошенькая румяная девочка, с коричневыми, точно изюминки, глазами, рассказывала что-то смешное; Лора и вторая девочка давились от смеха, у Лоры даже выступили слёзы на глазах. Увидев Марийку на пороге, они сразу же перестали смеяться.

Румяная девочка подошла к столику, развернула тетрадку и начала что-то писать.

– Ну, давайте заниматься, – сказала Лора, стараясь не глядеть на Марийку, – нам нужно ещё решить пример с квадратными скобками…

Марийка, не сказав ни слова, вышла из детской.

Она постояла с минуту в коридоре, заглянула в швейную комнату, где Катерина пудрилась перед зеркальцем, собираясь идти в церковь.

– Ну и чёрт с ними! – пробормотала Марийка, тряхнув головой. – Пойду к Стэлле Патапуфовой. Она, наверно, ещё не ушла в цирк.

Марийка накинула на плечи платок и побежала к Стэлле.

За дверью у клоуна разговаривали. Слышно было, как звенят о стаканы ложечки.

«Ну, и тут гости», – подумала Марийка постучавшись.

– Антрэ! – ответил из-за двери голос Патапуфа.

Марийка не знала, что значит «антрэ», и с минуту ещё постояла у порога.

– Входите же! – повторил Патапуф.

В комнате у клоуна было как-то по-особенному уютно. Горела лампа, на стенках висели яркие костюмы в блёстках и новая ярко-голубая афиша с огромным слоном, стоявшим на задних ногах; за столом, заставленным сластями, Марийка увидела Патапуфа в пёстром халате, а напротив него, спиной к дверям, сидел какой-то человек в чёрной рубашке. Когда он повернул голову, Марийка узнала Сашу-переплётчика. Она страшно обрадовалась Саше, хотела броситься к нему и спросить, как он попал к клоуну, но тут к ней подбежала Стэлла.

Стэлла, которую Марийка давно не видела, теперь зачёсывала чёлку набок и перевязывала волосы красной лентой. Она уже носила туфли на высоких каблуках и стала похожа на взрослую.

– Марийка, как хорошо, что ты пришла! Я по тебе соскучилась.

Стэлла потащила Марийку к столу, налила ей чаю с лимоном, наложила полное блюдце халвы и конфет.

Ещё никогда Марийка не видела Патапуфа таким разговорчивым, как в этот день.

Прихлёбывая чай, он рассказывал про разные города и про цирки, где он работал.

– Нет, вы не говорите… Артист – такой же подневольный человек, как и рабочий. Да и зависит он от хозяина не меньше, потому что связан контрактом…

Марийка с любопытством разглядывала пёстрый халат клоуна, его руку с длинными ногтями, на которой была вытатуирована лошадиная голова, его бритое худое лицо со складками на щеках.

Когда клоун говорил, он слегка прищуривал один глаз, и от этого казалось, что он над чем-то подсмеивается.

– Вот взять хотя бы меня, – продолжал Патапуф, – я уже с десяти лет работал в манеже вместе с братом и отцом, партерными акробатами. Когда мне было четырнадцать лет, отец и брат умерли в один день от холеры. Это было в Саратове. Товарищи мне сказали, что в Нижнем к ярмарке открывается большой цирк. Недолго думая, я еду зайцем в Нижний и подписываю там свой первый контракт. До этого нам приходилось работать в бродячих труппах и балаганах. А здесь был большой, настоящий цирк. Сказать по правде, я вначале перед каждым выступлением себя не помнил от страха. А вдруг, думаю, оскандалюсь! Репетировал, упражнялся до седьмого пота. Помню, однажды утром пришёл я на репетицию в цирк и только было надел трико, как вдруг подходит ко мне директор цирка Морозов.

«Бери, – говорит, – братец, лопату да помоги там чистить конюшню…»

Я сразу не понял.

«То есть как же это? – спрашиваю. – Ведь я же акробат».