Евгений Рысс - Приключения во дворе Страница 20

С другой стороны, глядя на спящего Мишу, думала она, что он ещё мал, что мальчик он увлекающийся, наивный, что она пустила его в вольное плавание, оставила, в сущности говоря, без присмотра, и, может быть, какие-то скверные мальчики, о которых она и понятия не имеет, воспользовались этим и подбивают его на разные плохие дела, а он по наивности им поддаётся. Вернутся родители и не узнают сына. Был честный, искренний мальчик, а стал лгун, испорченный, дрянной мальчишка.

И во всём виновата она, Анюта. Вот в первый раз в жизни легла на неё ответственность, и она не справилась с ней. Что она скажет матери и отцу?

Думала она, передумывала и не могла решить, как правильнее себя вести, и пока что отводила глаза от брата, так же как брат отводил глаза от неё.

В тот вечер, когда Вова Бык предъявил Мише окончательное требование вернуть деньги, Миша пришёл домой такой несчастный, что, может быть, если бы Анюта его увидела, она догадалась бы, что у брата несчастье.

Миша долго стоял у двери, не решаясь позвонить, боясь увидеть сестру. Он так волновался, что не заметил сунутой в дверь записки. Наконец он позвонил. Ему никто не ответил. Он позвонил ещё раз. Тишина. Тут он наконец увидел записку. Он так был напуган, так ждал со всех сторон новых ударов и несчастий, что вынул записку дрожащими руками. Ему казалось, что там непременно окажется какое-нибудь ужасное известие, какая-нибудь страшная новость. Буквы у него прыгали перед глазами. И он долго не мог разобрать, что в записке написано.

В записке, однако, не было ничего страшного. Анюта просто сообщала, что ей пришлось уйти по делу и что ключ внизу, у Марии Степановны. Пусть он достанет из холодильника ужин и поест, если голоден. Или, если хочет, пусть подождёт её. Она думает, что скоро вернётся.

Миша перевёл дыхание: то, что новых неприятных известий нет, обрадовало его.

Он спустился к Марии Степановне и попросил ключ. Мария Степановна начала уговаривать его зайти поужинать, и он с трудом отбился, уверив её, что поужинал у товарища и совершенно сыт.

В квартире было темно, и Миша был в таком напряжении, что ему казалось — в углах сгущаются враждебные тени, какое-то слышалось ему дыхание загадочного существа, которое подстерегает его, готово на него напасть. Он зажёг свет во всех комнатах. Теперь он радовался, что Анюты нет. Он мог побыть одни и подумать, что же всё-таки делать. Как спастись от страшного долга, от беспощадной руки Быка?

Он стал снова и снова перебирать все возможности. В сущности, возможностей не было никаких. Пойти к папиному сослуживцу Павлу Алексеевичу, придумать что-нибудь и одолжить пятнадцать рублей? Но что придумать? Потом он представил себе, как Павел Алексеевич в ужасе округлит глаза, как он будет охать и ужасаться, и понял, что план этот никуда не годится.

Он ходил по ярко освещённым комнатам и думал, и думал, и ничего придумать не мог. Потом он остановился перед своей книжной полкой. Продать книги? Анюта сразу заметит. Ей можно сказать, что он дал почитать их товарищам. Но надо продать все книги, иначе пятнадцать рублей не наберёшь. А кто же это даёт товарищам почитать сразу всю библиотеку? Нет, и этот план никуда не годился. Если бы было что продать. Может быть, в доме есть что-нибудь совсем ненужное? Вдруг лежит какая-нибудь вещь, за которую охотно дадут в скупочном пункте пятнадцать рублей, а здесь она никому не нужна. Даже, может быть, о ней давно позабыли. Никто и не заметит, что её больше нет. А если и заметят, скажут:

— Наверное, завалилась куда-нибудь.

Миша лихорадочно обводил взглядом стены. В детской ненужные вещи были, но, конечно, за них и пятнадцати копеек не дадут. В столовой ненужных вещей не было. Можно снять картину со стены, но, во-первых, это сразу бросится в глаза, а во-вторых, неизвестно, купит ли кто-нибудь эту картину и за сколько. Миша в живописи разбирался плохо и не мог ответить на этот вопрос.

Он вошёл в кабинет: папины книги. Но, во-первых, Миша знал, что отец, человек добрый, охотно ссужавший деньгами всякого, дрожал над книгами. Уж если хоть одной книжки не будет на полке, когда отец вернётся, он это непременно сразу заметит.

Чернильный прибор стоял на письменном столе. Миша как-то слышал от отца, что прибор этот очень старинный. Отец купил его в комиссионном магазине и много заплатил. Но, во-первых, у Миши не хватило бы сил унести его, а во-вторых, и это сразу же бросится в глаза. Стоял прибор на столе — и нет его. И вдруг Миша вспомнил, что есть одна совершенно ненужная вещь, которой никто никогда не пользуется, которая лежит в ящике, так что её и не видно, такая маленькая вещь, что её легко незаметно сунуть в карман, вещь, которой наверняка никто никогда не хватится.

Миша прислушался: в квартире было тихо. Если бы Анюта пришла, она бы позвонила. У них только один ключ. Второй остался у мамы. Они его так и не забрали из больницы. И всё-таки Мише казалось, что кто-то наблюдает за ним, следит за каждым его движением, может быть, даже угадывает его мысли. У него билось сердце и кровь отхлынула от лица. На цыпочках подошёл он к папиному столу и выдвинул средний ящик. Ящик был заполнен бумагами. Миша сунул руку под бумаги и долго шарил. Портсигара не было. Вдруг он застыл: он ясно услышал звонок. Значит, вернулась Анюта! Он стоял, боясь шевельнуться. Вот сейчас она позвонит ещё раз. Надо придумать, что ей сказать — почему он так долго не открывал? А может быть, ему послышалось? Если она не позвонит второй раз, значит, послышалось.

Он стоял в напряжённой позе, сунув руку под бумаги, лежащие в ящике папиного стола, стоял еле дыша, напряжённо прислушиваясь, — звонка не было. Не может же быть, чтобы столько времени Анюта ждала и не позвонила ещё. Он стоял и ждал, и у него уже начала затекать нога от неестественной и неудобной позы, а звонка не было.

— Трус! — громко сказал сам себе Миша. Звук собственного голоса успокоил его. Он глубже просунул руку под бумаги и наконец нащупал портсигар. Он вытащил его и задвинул ящик. Портсигар был тяжёлый, металлический, жёлтого цвета. Миша посмотрел на него и подумал, что, вероятно, пятнадцать рублей дадут. Красивый портсигар, украшенный резьбой! Миша раскрыл его. До сих пор внутри оставалось ещё чуточку табаку.

В том, что об этом портсигаре никто не вспомнит, Миша был совершенно уверен. Год или два назад однажды после обеда отец достал портсигар, раскрыл его и вынул единственную лежавшую в нём папиросу. Миша помнил отчётливо, с каким странным выжидательным выражением лица смотрела на отца мать.

— Всё в порядке, Клава, сказал отец. — Вот эту папироску выкуриваю и больше никогда ни одной. Анюта и Миша, будьте свидетелями, даю честное слово, что больше не выкурю ни одной папиросы. На, Миша, отнеси портсигар и сунь под бумаги в средний ящик стола. Пусть покоится там навечно.

Тогда Миша сам положил его в ящик. Конечно, портсигар никогда не понадобится. Если уж отец дал честное слово — на это можно положиться.

Миша был ещё слишком мал, чтобы помнить историю этого портсигара. А Пётр Васильевич был человек слишком скромный, чтобы рассказать эту историю детям.

Десять лет тому назад совсем молодой геолог Пётр Васильевич Лотышев, пространствовав по тундре несколько месяцев, едва не погибнув от голода, дважды чуть не утонув, тощий как скелет — припасы кончились, а ружьё утонуло при переправе через реку, — обросший бородой, еле держась на ногах от слабости, добрёл до населённого пункта, снарядил гонца на ближайшую радиостанцию с сообщением точных координатов найденного им богатого месторождения редких металлов, свалился и проспал двое суток. Его разбудили срочно вылетевшие из Москвы геологи. Проверка показала, что размеры месторождения даже больше, чем предполагал Лотышев. Он всегда предпочитал сказать меньше, чем больше. Вот тогда-то министр наградил Лотышева золотым портсигаром. Если бы Миша внимательно посмотрел на обратную сторону портсигара, он бы заметил тонко выгравированную надпись: «П. В. Лотышеву от Министерства геологии».

Но до того было Мише, чтобы внимательно рассматривать портсигар: в этот момент Анюта наконец позвонила.

Миша быстро задвинул ящик, сунул портсигар в карман, погасил в кабинете свет и открыл Анюте дверь.

Он стоял перед Анютой, и прямо бросалось в глаза, что с ним случилось что-то нехорошее. Он был бледен, растерян, взволнован. В любой другой день Анюта бы сразу заметила это. А сегодня она не обратила внимания на странный вид брата.

В любой другой день Миша сразу бы заметил, что у Анюты странный вид. У нее были красные, воспалённые глаза, как будто она плакала. И так же, как Миша избегал её взгляда, так и она старалась на Мишу не смотреть.

Миша был так растерян, что даже не спросил сестру, где она была и почему вернулась так поздно. Анюта была так растерянна, что даже не заметила, что Миша её ни о чём не спросил, и сказала, как будто отвечая на его вопрос: