Мари-Од Мюрай - Мисс Черити Страница 21

Я пытаюсь научить свой маленький класс читать и писать. Мисс Кэролайн успела выучить весь алфавит, пока не заболела. Остальные девочки не слишком одаренные. Как вспомню, как Вы наизусть декламировали пьесы Шекспира! Поскольку чернила часто замерзают, мы, используем куски мела (нашла его в овраге неподалеку), чтобы писать на партах, но это не слишком удобно. Дама, которая приезжала из Лидса учить девочек шить, больше не появляется. Судя по тому, что мне рассказала мисс Смолетт, эта дама перепутала дверь с окном и разбилась, она ведь жила на пятом этаже. Ее теперь, к сожалению, заменяет глухонемая мисс Скейркроу, которая тычет своих учениц иголкой, чтобы указать на ошибку. Бедная мисс Элизабет, у которой совсем нет таланта к шитью, получает пять-шесть уколов иголкой в день, но от этого ее шитье отнюдь не становится лучше. Вынуждена признать: мы с мисс Скейркроу не находим общего языка; впрочем, она же немая. Напротив, мисс Смолетт стала моим другом и делится секретами выживания. Так как овсянка здесь заплесневелая, мисс Смолетт научила меня готовить похлебку из хлеба, замоченного в воде с молоком (по крайней мере, я надеюсь, что это молоко). Получается достаточно сытно. Я пыталась накормить хлебной похлебкой мисс Кэролайн, но она уже слишком слаба для такой питательной еды. Иногда я вспоминаю наваристую кашу, которую мы делали для Питера. Часто я спрашиваю себя, не пригрезились ли мне те времена; или, возможно, это сейчас я сплю… Не знаю, как объяснить, Черри, но меня не покидает странное ощущение: то, что со мной происходит, — не настоящее. Голова полна видений. Далеко-далеко отсюда, в маленьком домике, окруженном садом, стоит колыбелька с младенцем, и я знаю, что это мой ребенок, я вяжу, качая ногой колыбельку, и жду прихода мужа, работающего в Сити… Звонит дверной колокольчик, и я знаю: это он!

И снова я вынуждена была прервать чтение, на этот раз из-за наполнивших глаза слез. Я отчетливо представила Бланш, мою несчастную Бланш, в уютном домике, в ожидании герра Шмаля. Он входит, радостно восклицая: «Как вы тут, дружочек?», и будит малыша, поднимая его на руки.

О Черри, оставляю Вас. Сегодня не усну. Мисс Кэролайн умерла этой ночью, одна-одинешенька в своей кроватке.

Слова мадемуазель преследовали меня целый день. Я ничем не могла ей помочь. Родители не подозревали о нашей переписке. Иногда я думала о герре Шмале. Любил ли он Бланш? Поспешил бы к ней на помощь, если бы знал? Но как же его разыскать… Филип! Филип стал моей последней надеждой. Он, наверное, знает адрес своего бывшего гувернера.

Я увиделась с кузеном в следующий вторник: нас с мамой пригласили к Бертрамам. Филип, по обыкновению, был со мной предельно обходителен. Он попросил нарисовать его портрет углем, потом — переворачивать страницы партитуры, потом — заварить чай. Мама больше не хмурила бровь, наблюдая за нами. Я даже слышала, как она называет нас «этими милыми детьми».

Как прискорбно, что Филипу приходится довольствоваться лишь маленькими домашними радостями. Если бы не хрупкое здоровье, он вращался бы в высшем свете, как Лидия.

Такова воля Господа.

Леди Бертрам выглядела так, словно хотела спросить, зачем Господь лезет не в свои дела; но ограничилась тем, что поджала губы. Мне же не удалось улучить ни минуты наедине с Филипом, чтобы спросить адрес герра Шмаля. Но через неделю все как будто сложилось удачнее. Когда мы приехали, Филипа в гостиной не было. Леди Бертрам сообщила, что он читает в библиотеке.

Сходите же к нему, Черити.

Лицо крестной, и без того все в красных пятнах, побагровело. Если бы не адрес, я предпочла бы остаться в гостиной. Удаляясь, я слышала мамину болтовню с крестной о том, как много общего у «этих милых детей».

Дверь библиотеки была приоткрыта, но я все никак не могла заставить себя войти. То прикосновение Филипа к моей руке в экипаже, по пути домой из театра… Мне хотелось о нем забыть. Тут до моих ушей донесся голос Энн. Значит, Филип не один? Я уже подняла руку, чтобы постучать, как вдруг услышала свое имя.

Сегодня Черити приедет, знаете?

Конечно. Ей еще нужно закончить мой портрет.

Вы заметили, как она на вас смотрит?

Я как раз снова собиралась постучать, но снова остановилась.

Что вы имеете в виду?

Да она же пф-ф-фо уши в вас втрескалась!

Вы шутите?

Вовсе нет. Кроме того, ее мама подбивает запустить в вас коготки.

Энн, я не переношу такого рода выражения. В устах молодой леди это звучит вульгарно.

Это они вульгарные! Откройте же глаза, Филип! Они вокруг вас хороводы водят.

Дальше я слушать не стала. Так разбилась моя последняя надежда найти герра Шмаля.

Когда спустя несколько недель мама объявила, что этим летом мы не едем в Дингли-Белл, потому что в доме большой ремонт, я не огорчилась. Папа уже давно мечтал порыбачить в водоемах Шотландии. Теперь, когда выпала такая замечательная возможность, он снял с середины июня дом «на выезде из Питлохри», как он сказал. Так я и передала Табите. Табита должна была нас сопровождать. Но за два дня до отъезда с ней приключилось несчастье: она едва не расшиблась насмерть, упав с лестницы, но отделалась сломанной ногой. Врач запретил Табите вставать, и крайне раздосадованная мама вынуждена была взять вместо нее четырнадцатилетнюю сироту Глэдис Гордон, которая сморкалась в рукав и глупо ухмылялась, когда ее за это бранили.

Как обычно, я везла весь свой зверинец в клетках и корзинках. Увы, мой бедный Клювохлоп умер от гангрены, которая началась в его культе. Зато четырехлетний Питер благоденствовал. За все время он ни разу не болел. На него порой нападала ужасная икота, и поначалу я всякий раз боялась, что он задохнется. Но достаточно было взять его на руки и похлопать по спинке, как все проходило. После чего сконфуженный кролик, прижав уши, утыкался носом мне под мышку. Он умнел на глазах. Питер позировал, понимая, что я его рисую. В отличие от всех прочих моих маленьких друзей, он не боялся детей и с достоинством переносил их радостные вопли и неуклюжие ласки. Питер всегда имел ошеломляющий, триумфальный успех у зрителей, если, конечно, соглашался выполнять трюки. Увы, соглашался он далеко не всегда. То был единственный предмет наших разногласий: на публике кролик любил прикинуться круглым дурачком. Во время путешествий Питер примерно сидел у меня на коленях, и все умилялись его разумности.

Однажды холодным июньским днем дорожная карета выгрузила нас перед арендованным в Питлохри домом. При виде этого серого зловещего здания с двумя квадратными башнями по бокам я осознала, что попала в страну вересковых пустошей и озер, в края Табиты, но без Табиты. Нас ждал старик со связкой ключей в руках.

Файльтэ! Сиамар а тха сибх?

Не говорите ли вы по-английски, любезнейший?

Я да, когда если надо, мой господин.

Странный ответ. Старик сообщил, что его зовут Дункан. Из его объяснений мы так и не разобрали, в чем конкретно заключались его обязанности. «Я отвечать за лавка». Если бы мы приехали сюда в поисках шотландского колорита, одного вида Дункана хватило бы с лихвой. На нем была дырявая рубаха, килт, стоявший колом от грязи, на волосах — рыжих, разумеется, — красный берет с помпоном. Он опирался на корявую трость, а на его шишковатом лице было столько оспин и глубоких морщин, что не сразу удавалось разглядеть глаза и рот.

Дом — хотя правильнее было бы сказать «замок» — насквозь продувался сквозняком. Хозяйничал здесь ветер, сотрясающий стекла в оконных рамах, завывающий в каминной трубе и захлопывавший двери прямо перед носом.

В гостиной горел камин, и в ожидании ужина мы втроем (мама, папа и я), как курицы на вертеле, поворачивались к огню то лицом, то спиной. Ужин, как обычно, прошел в гробовой тишине. У меня озябли руки и ноги; когда я переставала жевать, тотчас начинала стучать зубами.

Потом Дункан отвел меня в комнату на третьем этаже, в самом конце коридора: огромную мрачную сырую спальню, где стояла необъятная кровать с балдахином. Глэдис, исполнявшая обязанности Табиты, следовала за мной, шмыгая носом. Дорожные сундуки, как и клетки Джулиуса, Милдред, Маэстро, Дорогуши Номер Два, Кука и Питера, были уже на месте.

А в комнатах вы не разжигаете камины?

Только когда задр-рогнем, мо хр-ри.

В ту ночь я забралась под одеяло не раздеваясь и думала о своих сестричках, Пруденс и Мерси, — спящих в ледяной земле; у меня зуб на зуб не попадал. Все призраки моего детства поджидали меня здесь, на породившей их шотландской земле: раздавленная камнем Кейт Макдафф, повешенный ни за что кузен Джордж, прячущийся в развалинах замка Красный Колпак и поджигательница мисс Финч. Я притянула к себе лежавшего в ногах Питера и крепко обняла.