Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон Страница 21

Вполне возможно, нам следует начать осмотр всех монументов и сооружений, которые построила Хатшепсут.

И как только я подумала об этом, у меня в голове всплыла картина, которую я наблюдала сегодня ранним утром по дороге сюда, в Долину Царей, – погребальный храм Хатшепсут, врезанный в склон скал в Дейр эль-Бахри.

– Есть! – прищелкнула я пальцами.

– Что такое, дорогая? – раздался прямо у меня за спиной мамин голос. – Хочешь перекусить?

Слишком возбужденная, чтобы думать о еде, я стремительно повернулась лицом к маме и выпалила:

– Храм Хатшепсут в Дейр эль-Бахри. Вот где нужно поискать.

– Почему именно там?

Я быстро пересказала все упоминания о храмах, которые встретила этим утром на стенах усыпальницы, и объяснила свою теорию о том, что все надписи следует понимать буквально.

– Эврика! – воскликнула мама, широко улыбаясь.

– Эврика? – переспросила я.

– Да, так обычно кричат золотоискатели, когда находят золото, но то, что ты нашла, дороже золота! Ты гений, дочка!

Мама обняла меня, да так крепко, что я едва не задохнулась. Впрочем, я так ликовала оттого, что мама назвала меня гениальной, что просто не заметила этого.

Хотелось бы надеяться, что эта гениальность компенсирует мои странности.

Вечером, когда мы возвращались из Долины Царей домой, я готова была соскочить со своего ослика и лететь вперед, словно на крыльях. Я забыла про голод, у меня не болела голова, я готова была работать всю ночь.

Однако всем остальным был необходим отдых. Кстати говоря, по мере того как мы приближались к дому, моя эйфория понемногу испарилась, осталось лишь глубокое удовлетворение от хорошо сделанной работы и усталость.

Когда мы подъехали к дому, навстречу вышел Гаджи, чтобы поприветствовать нас и развести по стойлам наших осликов. Я вопросительно подняла брови, Гаджи отрицательно качнул головой.

Когда мама и Набир направились к дому, я немного задержалась и спросила у Гаджи:

– Безрезультатно?

– Они все уехали, – покачал он головой. – Нигде никаких следов. На том месте, где жила моя семья, инглизы построили большой отель.

– Мне очень жаль, – сказала я и, немного подумав, продолжила: – А как насчет лавок? Твои родственники всегда покупали продукты и вещи в одних и тех же местах? Если так, то, может быть, они продолжают посещать те же лавки, хотя и переехали?

– Верно, клянусь Юпитером! – повеселел Гаджи. – Обязательно проверю.

Закончив с этим, я поспешила домой, чтобы успеть умыться перед ужином, и сразу же прошла в свою комнату.

Войдя в нее, я едва не вскрикнула от удивления. Все в комнате было перевернуто вверх дном.

Простыни и подушки сброшены с постели, мой дорожный чемодан открыт и перевернут вверх дном, ящики комода выдвинуты и сброшены на пол, все перерыто и валяется вверх тормашками. Перевернута вверх дном даже корзинка для переноски Исиды. Мой взгляд метнулся к ящику с землей – он был слегка сдвинут с места, однако в самом ящике вроде бы никто не копался. Чтобы быть абсолютно уверенной, я подошла и опустилась возле ящика на колени. Немного помедлила, страшась притронуться – если табличка исчезла, что мне тогда делать?

Я глубоко вдохнула, взялась рукой за край ящика и слегка приподняла его над полом. Тяжелый. Чтобы окончательно удостовериться, я подобрала один из валявшихся на полу карандашей, потыкала им в землю и вскоре наткнулась на табличку.

Сразу обмякнув от схлынувшего напряжения, я негромко позвала:

– Исида.

Послышалось негромкое ворчание, затем из-под кровати высунулась блестящая черная голова с острыми торчащими ушами.

– Исида, – радостно повторила я, затем нагнулась, подхватила кошку и прижала ее к своей груди.

– Мне очень жаль, – сказала я и уткнулась носом в мягкую шерстку Исиды. Не выпуская кошку из рук, я села на кровать и еще раз огляделась вокруг. Чьих же это рук дело?

Исида завертелась, запросилась вниз. Я осторожно поставила ее на пол, и она рванула к окну. Я открыла его и выпустила Исиду на улицу. До чего же жаль, что кошки не умеют говорить!

Оставив окно открытым, я вновь переключилась на комнату. Пожалуй, следует все прибрать здесь до того, как этот разгром увидит мама.

И я принялась собирать разбросанную одежду и складывать в чемодан. Продолжая механически заниматься делом, я гадала о том, кто же это побывал в гостях у Исиды, пока меня не было дома. Первыми на ум, разумеется, приходили слуги Хаоса, но их можно было только подозревать. Да, я терпеть их не могу, но это не доказательство. Я с кряхтением задвинула вновь набитый одеждой чемодан на его прежнее место.

Мог ли это сделать Гаджи? По правде говоря, я мало что знала о нем. Может быть, он думал, что у меня в комнате хранятся деньги или ценные вещи, и решил украсть их? Если так, то его трудно винить. Он нищий, а нищета разъедает душу, как ржавчина.

А может быть, это Хабиба? Она целыми днями слоняется по дому, словно черная молчаливая птица… Между прочим, ничто не мешает мне зайти на кухню, чтобы перехватить что-нибудь из еды, а заодно и взглянуть лишний раз поближе на нашу загадочную экономку.

Подходя к кухне, я уловила носом восхитительные ароматы. Дай бог, чтобы это не Хабиба рылась в моей комнате. Было бы невероятно жаль расстаться с такой великолепной поварихой! Тем более что на маму в роли кухарки рассчитывать не приходится.

Когда я вошла на кухню, Хабиба взглянула на меня от стола, на котором она мелко рубила какую-то зелень очень-очень острым ножом.

Я сглотнула и подумала, что, может быть, мне не следовало приходить сюда.

Когда Хабиба увидела, что это я, в ее темных глазах что-то промелькнуло (затрудняюсь сказать, что именно) и она спросила.

– Мисс-эфенди что-то угодно?

– Да, – ответила я. – Я очень проголодалась и хотела спросить, скоро ли ужин.

– Скоро, – коротко ответила Хабиба и вновь принялась умело рубить зелень быстрыми, точными движениями ножа.

– Занятый у вас день выдался? – спросила я.

– О, очень занятый. Я готовила, прибиралась и снова готовила. – Хабиба вновь взглянула мне в глаза, и я прокляла паранджу, закрывавшую почти все ее лицо. Чертова занавеска, ничего за ней не различишь! А за нашей экономкой, решила я, не помешает последить внимательнее, непростая она штучка!

Что же касается меня, то сегодня я была близка к провалу. Как никогда близка. Кто-то знал, что никого из нас не будет дома, и воспользовался этим на всю катушку. В следующий раз ему может повезти. Это значит, что мне необходимо как можно скорее избавиться от Изумрудной таблички, пока она не попала в чужие руки.

Глава тринадцатая. Мука и восторг

На следующий день мама разбудила меня рано утром и весело объявила:

– Сегодня мы будем делать фотографии внутри усыпальницы Тутмоса III. Тебе это будет очень интересно, Тео.

Я знала, что это безумно интересно, но помнила и о неотложном деле, не завершив которого мне нельзя возвращаться на раскопки.

– Я что-то неважно чувствую себя, мама. Думаю, сегодня мне будет лучше остаться дома и отдохнуть.

– Что с тобой, дорогая моя? – встревожилась мама, подошла ближе и положила мне на лоб свою прохладную руку.

– Может быть, я перегрелась на солнце?

– Но ты же весь день провела внутри усыпальницы, – нахмурилась мама.

Проклятье.

– Ну, тогда, наверное, просто переволновалась.

– Да, ты права, вчера было от чего поволноваться, – улыбнулась мама.

– Думаю, сегодня мне будет лучше побыть дома. Уверена, что через день-два я буду в полном порядке.

– Ну, если ты так считаешь… – огорченно сказала мама. – Мне будет не хватать тебя рядом. Ты оказала нам огромную помощь, и, между прочим, я уже жду не дождусь узнать, что тебе удастся открыть в следующий раз! У тебя явный талант к археологии, Тео.

О, какой небесной музыкой были мамины слова для моих ушей! Музыкой, которую я столько лет мечтала услышать. И какое мучение – не иметь возможности снова отправиться на раскопки! Но долг прежде всего. Долг и обещание, данное у постели умирающего – даже если он после этого не умер. Не подозревая о муках, которые я испытывала, мама улыбнулась и сказала:

– Ну хорошо. Сегодня, я надеюсь, мы сможем справиться и без тебя. Я скажу Хабибе, что ты останешься дома, – с этими словами она встала с моей кровати и вышла из комнаты, оставив меня наедине с моими горестными размышлениями об обещаниях, которые я дала Ови Бубу и Вигмеру.

Тот, кто рылся у меня в комнате, не наткнулся на Изумрудную табличку по чистой случайности. В следующий раз все может получиться иначе. А в том, что этот следующий раз состоится, я не сомневалась.

Конечно, я предпочла бы отправиться в Луксорский храм пораньше, по холодку, но с утра в нем полно туристов.

А мне нужно, чтобы в храме было как можно меньше людей – желательно вообще никого, – чтобы я спокойно могла оставить свое сообщение с просьбой о встрече с уаджетинами. Так что мне пришлось провести все утро в своей комнате, размышляя о дедушке, которого я никогда не знала. Мне трудно было смириться с коварством своих родственников. Как они могли столько лет ничего не рассказывать мне о дедушке? И как после этого мне верить им в дальнейшем? Я уж молчу о том, сколько притеснений мне пришлось пережить за эти годы. И как утешает то, что у меня был дедушка, с которым мы так похожи.