Альберт Лиханов - Мой генерал Страница 21

Прилизанный хрюкнул, Мэри снова заегозила. Только Фидель сидел как истукан.

Мне было противно.

Я был противен самому себе. Хотелось сказать что-нибудь этому Глебу! Может, по морде даже смазать! Но я промолчал. Что же генералы скажут? Да и дедушка. Ведь генералы его друзья!

Я сдержался. Сжал зубы. Прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Сказал весело:

— Ребята! Пойдёмте завтра к Неизвестному солдату! А то я не видел! А деду некогда.

Прилизанный снова хрюкнул. Как поросёнок. Ну и смех у него. Блеснул презрительно очками. Глеб сказал:

— Чего мы там потеряли? Майорша, — сказал он Мэри, — может, ты проводишь сибирячка?

— Провожай сам, лейтенантик! — хихикнула Маня.

Я обомлел. Значит, они себя тоже так зовут? Майорша? Лейтенант? Когда генералы друг друга звали, это было смешно. А эти-то? Они тут причём?

Но я опять промолчал.

И тогда встал Фидель.

— Ну ладно, — сказал он, — я думал, ты действительно сибиряк. А ты, как и эти! Ничуть не лучше. Только переехать сюда надо. Сократить расстояние. И всё будет о'кей, как они выражаются.

Парень, блестя застёжками на джинсах, пошёл в прихожую, а я улыбался ему жалко. Растерянно. И в голове моей вертелся вопрос, который я хотел задать этому Фиделю. Я хотел кивнуть на того, настоящего Фиделя, и спросить:

«Ты просто так его носишь? Или из уважения?»

Из уважения! Можно не спрашивать.

Я повернулся к остальным. Глеб всё курил. Манька плясала, прилизанный очкарик держался за ногу.

— Вечно этот зануда полковник настроение испортит! — сказал очкастый.

И я подумал опять: мокрый он или просто такая причёска?

— Ну-ка, генералы, — сказал я тихо, — проваливайте отсюда!

Странно: они ушли мирно, без скандала. Видно, боялись настоящих генералов. Я остался один. И до того мне стало тошно, что ничего не хотелось видеть. Я выключил свет. Задумался.

Я не знаю, сколько просидел, думая про этих внуков и про себя. Подумать только! Я ведь тоже генеральством гордился. Считал, что лучше других. Выходит, я тогда на этих походил. Может, только одеждой и отличался.

Щёлкнул выключатель.

Дед и его друзья стояли вокруг меня. В орденах. В парадных мундирах.

— Ну как, — спросил генерал-майор, — встреча на высшем уровне прошла успешно?

— Успешно, — соврал я. И криво улыбнулся. Вечер неискренних улыбок, ничего себе!

Часть шестая

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Самолёт летит над облаками. Над бесконечной белой равниной. Будто не летит, а медленно ползёт по снежному полю.

Я пристально смотрю в иллюминатор. Мне кажется, что пустыня совсем не безлюдная. Что кто-нибудь вдруг покажется на горизонте и станет махать нам рукой.

И верно! Из белой пены, как из морской пучины, вдруг медленно выплывает треугольная птица. Нос вытянут в длинное жало, а хвост отброшен далеко назад.

Самолёт взмывает над облаками и уходит куда-то ввысь. Почти отвесно. И сзади остаётся полоса. Как королевский шлейф.

— Перехватчик! — говорит мне дед. — Перехватывает вражеские самолёты. Сверхзвуковой.

Точно. Летающий треугольник давно исчез, а до нас ещё только долетел его звук.

— Как думаешь? — спрашиваю я дедушку. — Каким мне офицером стать? Артиллерийским? Пехотным? А может, лётным? Или морским?

Дед смеётся.

— Выбор большой, — говорит он, — дело за тобой.

Если бы за мной был выбор, я бы начал с сегодняшнего. С того, что утром видел.

Это было замечательное событие.

Дед вдруг переменил свои планы. Исключительно из-за меня. Я сперва не хотел его расстраивать. Про вчерашнее говорить. Но потом решил: рассказать надо. Обязательно. Он же мой дед. Мой друг. Мой генерал.

Дед выслушал меня, задумался. Потом сказал, что планы свои меняет и туда, куда собирался, не поедет, а пойдёт со мной. К Неизвестному солдату.

У могилы солдата пылал Вечный огонь.

Дождь идёт, а огонь горит.

Снег валит, а огонь не гаснет.

Мы постояли у каменной звезды, в которой вечное пламя сияет. Дед честь солдату отдал. Я — пионерский салют.

Жил человек. Имя у него было. Мать. Может, жена была, дети. А потом погиб. Так погиб, что никто об этом не узнал. Но он не пропал. Он стал Неизвестным солдатом. Его, может, ждут до сих пор. Думают о нём. Вспоминают. Зовут про себя по имени. А он без имени. Потому что имя ему уже не нужно. Он — для всех. Неизвестный солдат.

Я смотрел, как подходят к могиле женщины: молодые, старухи. Пионеры. Как кладут цветы на красный мрамор. Как стоят, задумавшись глубоко. К кому пришли они? К Неизвестному? Нет, к известному. К сыну своему. К отцу. Или к деду.

Я беру за рукав деда. Заглядываю ему в лицо. Как хорошо, что мой дед жив, и его не убили фашисты. Как хорошо, что он со мной стоит… И я его за рукав взять могу… Дед сказал тогда очень правильно. Жалко, что так получилось! Жалко, что я его не видел так долго и совсем не знал!

Я прижимаюсь к дедову рукаву. Он обнимает меня. Мы идём медленно к Красной площади.

Мавзолей закрыт, но рядом толпится народ. Мы подходим поближе. Разглядываем голубые ёлочки. Блестящие стены. Лица солдат.

И вдруг я вздрагиваю. Протираю глаза. Не может быть!

Я дёргаю деда за руку, шепчу ему:

— Гляди! Это же Борис Егоров! Наш вожатый.

— Откуда он тут взялся? — пожимает плечами дед.

Действительно, откуда? Конечно, он солдат, в армии теперь служит — танкистом или, может, моряком. Но тут? Тут Мавзолей — шутка ли?

Я снова глаза тру. Может, показалось? Конечно, показалось! Откуда тут Егорову взяться! Но всё-таки кричу:

— Егоров! — и машу рукой.

Солдат стоит неподвижно. Как неживой. И плечи у него, кажется, застыли. Дедушка смеётся:

— Ты что? Думаешь, он откликнется?

Слышатся шаги. Грохочут по асфальту.

Люди у Мавзолея оживляются. Я вижу, как печатают шаг трое военных. Идут медленно, торжественно. Взмахивают руками в белых перчатках. Винтовки у плеча. Подходят к дверям. Часы на башне со звездой отсчитывают удары. Солдаты меняются. Щёлкают прикладами. Новые остаются, те, что стояли, уходят. Смена караула.

Опять грохают шаги. Я бегу за солдатами. Жадно запоминаю каждое их движение. И ещё меня подмывает: крикнуть опять солдату. Позвать его. Может, это Егоров?

Но солдаты смотрят перед собой. Никого не видят. Скрываются в воротах.

Мы идём с дедушкой по Красной площади. Смотрим на собор Василия Блаженного. Разглядываем Лобное место.

— Мы с твоей бабушкой, — говорит дед, — тогда тоже сюда пришли.

— Когда тогда? — спрашиваю я.

— Когда познакомились, — улыбнулся он. — В Кремле. Хотя познакомились мы, конечно, раньше.

И он рассказал про бабушку.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ПРО БАБУШКУ

Это было в Испании. Давным-давно. Когда не родился ещё папа. А мама не родилась и подавно. И дедушка не думал, что когда-нибудь он будет дедушкой. Потому что он не помнил себя. Так ему приказали в Москве.

— Вас зовут теперь Хосе. И вы испанец. Вот и всё.

Дедушка кивнул. Хосе ведь звучит одинаково — что по-русски, что по-испански. А других испанских слов он не знал и говорить по-испански не собирался. Ведь его артиллеристы были такие же испанцы, как дедушка. По-русски понимали прекрасно. Только все они были чёрные. Старались подбирать по цвету волос. Чтобы походили всё-таки на испанцев. И вот они оказались в Испании. И стреляли из старых испанских орудий, совсем непохожих на русские. Стреляли и чертыхались по-русски, потому что орудия стреляли совсем не по-русски — часто мазали. Но всё-таки приспособились. Лупили врагов. А враги наступали, убивали всех подряд, мужчин и женщин. Не жалели старух и стариков. И тогда республиканцы попросили спасти испанских детей. Потому что боялись за них. Что будет с ребятами, если погибнут их родители? Умрут тоже. От нищеты, от голода.

Дед оборонял приморский город. Бился изо всех сил. Потому что в город привезли много ребят. И ребята сидели в подвалах неподалёку от причалов. А корабля всё не было. Корабль шёл на всех парах из Одессы.

Пушки нагревались от выстрелов, и тогда женщины приносили воду. Дедушке Хосе хотелось пить, но воду пить было нельзя, потому что она была морская и ею поливали пушки, а пресной воды не хватало раненым. Однажды воду им принесла девушка в республиканской форме. Она сказала по-русски:

— Корабль на подходе. В подвалах три тысячи ребят. Вся надежда на вас, Антон Петрович.

Дедушка забыл уже сам, как зовут его. Он вообще забыл, кто он такой. Ему показалось, что он ослышался. Ему показалось, это просто звенит в ушах от орудийной канонады. Но девушка улыбнулась ему и повторила:

— Вся надежда на вас, Антоша Чехонте.