Гектор Мало - Приключения Ромена Кальбри Страница 21

В то время, как я искал удобного места, где можно было сварить себе рыбу, я неожиданно встретил даму с двумя девочками.

Дама и дети искали раковинок в песке, разрывая его деревянной лопаточкой. Увидев меня с сеткой, в которой я нес свой улов, они подошли поближе, и дама, ласково улыбнувшись, спросила:

— Много ли ты наловил рыбы, мальчуган, покажи-ка свою сетку?

Я несмело подошел, но робость моя рассеялась, когда я увидел, какое доброе и приятное лицо было у этой пожилой дамы. Она заговорила со мной так приветливо! Еще никто за все это время так ласково не говорил со мной. Белокурые девочки показались мне такими же прекрасными и добрыми, как их мать. Поэтому и я в первый раз не испугался и не бросился от них бежать.

— Да, сударыня, я поймал на этот раз довольно много, — ответил я, раскрывая сетку, в которой плескалась пойманная рыба.

— Не хочешь ли продать мне твой улов? — спросила дама.

Можете себе представить, до чего я обрадовался такому предложению; булки по двенадцати фунтов завертелись у меня перед глазами, мне показалось, что я слышу запах теплого хлеба.

— Сколько же ты хочешь, милый мой, за все?

— Десять су, — ответил я на всякий случай.

— Десять су, только-то! Так мало! Когда одна твоя рыба стоит, по крайней мере, сорок су. Ты сам не знаешь, дитя мое, цены своему товару, значит, ты не рыбак?

— Нет, сударыня.

— Ну, если ты для своего удовольствия занимаешься рыбной ловлей, то вот тебе сорок су за рыбу, а другие сорок возьми за все остальное. Что же ты молчишь, согласен? — с этими словами она протянула мне с ласковой улыбкой две серебряные монеты.

Такая роскошная плата превосходила всякое воображение, я не верил своим глазам и был так поражен, что онемел от радости.

— Ну, бери же, голубчик, — сказала она, не зная, как объяснить мое молчание, — ты можешь купить себе на эти деньги что-нибудь такое, что доставит тебе удовольствие…

Она положила мне в руку четыре франка, а девочка сейчас же высыпала из моего сачка креветок и рыбу в свою корзинку.

Четыре франка! Когда эти прекрасные дамы отошли немного и повернулись ко мне спиной, я стал скакать и прыгать от восторга, как сумасшедший, все еще сомневаясь — не во сне ли это я видел.

Четыре франка! Такое невероятное богатство!

За четверть лье до этого места виднелись первые дома ближайшего местечка. Я прямо пошел туда с намерением сейчас же купить двух-фунтовый хлеб.

Куда девался мой страх? Мне казалось, что я больше никого не боюсь: ни жандармов, ни полевых сторожей, ни таможенных. А если бы я встретил кого либо из них, и они стали бы меня расспрашивать, я покажу им вместо всякого ответа мои четыре франка.

— Дайте дорогу, — сказал бы я им, — вы видите, сколько у меня денег.

Но я не встретил ни жандарма, ни дозорного, зато не мог найти ни одной булочной. Я два раза прошелся по главной улице, на которой была кофейная, постоялый двор и бакалейная лавка, но, увы, ни одной лавки, где бы продавали хлеб. Вот незадача! Но деньги весело позванивали в кармане моих панталон, и я мечтал, какое это будет наслаждение, досыта поесть, поэтому, скрепя сердце решил пойти в трактир. Хозяйка стояла у порога, я спросил, нельзя ли купить у нее хлеба.

— У нас не булочная, — сурово ответила она, — хлеба мы не продаем, но если ты голоден, то можешь здесь пообедать.

Через полуоткрытую дверь кухни доносился до меня аппетитный запах тушеной капусты, и я видел, как суп весело кипел на огне. Я все время мучительно хотел есть, а теперь у меня от желания дух занялся.

— Сколько же у вас стоит обед?

— За порцию супа, капусту с салом и хлеб — тридцать су, вместе с сидром (яблочный квас).

Это была страшно дорогая цена, но если бы она в эту минуту запросила все четыре франка, то я и тут не мог бы воздержаться, и, наверное, отдал бы их ей. Я уселся за столом в низенькой зале, и мне принесли краюху хлеба весом не меньше трех фунтов.

Эта краюха меня сгубила. Сало было такое вкусное, вместо того, чтобы есть его вилкой, я нарезал длинными ломтями и разложил на хлеб, а ломти были непомерной толщины, тогда мне казалось это самым главным их качеством.

Сначала я проглотил один кусок, потом второй, третий. Боже, до чего это было вкусно! Краюшка хлеба сильно уменьшилась. Я отрезал еще кусок, на этот раз самый большой, мне казалось, что это будет уже последний. Но, покончив с ним, у меня оставалось еще немного сала; я снова принялся за хлеб, так что от него осталась одна тоненькая горбушка.

Но для меня это был единственный в своем роде случай; надо было хорошенько им воспользоваться.

Я так занялся едой, что забыл весь мир и то, что в зале, кроме меня, еще находились люди. Взрывы смеха и несколько неясных восклицаний заставили меня обернуться к двери; позади нее за стеклом, у приподнятой занавески стояли хозяйка харчевни, ее муж и служанка. Они с удивленным любопытством смотрели на меня, переглядывались и хохотали.

Я страшно был сконфужен, потому что понял причину их смеха.

— Хорошо ли ты пообедал? — спросила трактирщица, когда я кончил. — Не хочешь ли съесть еще чего-нибудь? — прибавила она с насмешкой.

Я страшно сконфузился и, ничего не отвечая, торопился уйти, протягивая ей монету в сорок су.

— Для человека обыкновенного наш обед стоит тридцать су, но для такого обжоры как ты, все сорок, и с этими словами она не дала мне сдачи, а на пороге еще закричала мне вслед: — Смотри же, чтобы тебя дорогой не разорвало, не иди скоро, а то лопнешь.

Несмотря на этот добрый совет, я начал удирать во все лопатки, и, только отбежав на порядочное расстояние, замедлил шаг.

Мне было стыдно перед самим собой, что за один раз я истратил половину своего состояния, зато физически я чувствовал себя превосходно, со дня своего побега из Доля у меня ни разу не было такого прилива сил и уверенности в себе. Чего же лучше — я роскошно пообедал, да еще осталось про запас сорок су; мне казалось, что теперь бояться за будущее нечего…

Если я буду экономно тратить остальные деньги, то мое пропитание до Гавра обеспечено. Я решил покинуть морской берег и пойти по прежде намеченному пути через Кальвадос. Одно меня пугало, я не знал хорошенько того, где же я находился в настоящую минуту?

По дороге попадалось несколько деревень и даже два городка, но имени их я не знал.

На почтовой дороге названия пишутся на столбах, но так как я шел больше по морскому берегу, то совсем не мог сообразить, где Кальвадос.

Расспрашивать местных жителей я боялся, справедливо рассуждая, что пока я имею вид человека, идущего в известное мне место и за известным мне делом, никто меня не остановит, тогда как малейшее подозрение, что я беглец, иду куда глаза глядят, может наделать мне страшных бед.

Я очень живо представлял себе карту департамента Ла-Манша и знал, что если он образует выступ в море, то, удаляясь от побережья в глубь страны, надо взять направление к востоку.

Мне предстояло решить: куда повернуть — на Изиньи или на Вир? В направлении Изиньи я не буду удаляться от берега, следовательно, могу кормиться рыбной ловлей.

Дорога в Вир, хотя ближайшая, идет от моря, и что я буду делать, когда истрачу все деньги? Я чувствовал, что решить правильно этот вопрос было очень важно. Долго я колебался, что лучше. Желание поскорее добраться до Гавра взяло вверх и я пошел на Вир, то есть пошел прямо от моря к большой дороге. Вскоре мне попался столб, наверху которого находилась дощечка с надписью Кетвиль, 3 километра. То есть, пройдя эти три километра, я приду в деревушку Кетвиль.

При входе в нее я прочитал новую надпись белыми буквами на голубом поле: «Почтовая дорога Ла-Манш № 9», из Кетвиля до Галиньера пять километров. Так как я не помнил на карте этих двух имен, то и не мог сообразить хорошенько, где же я, и далеко ли до Вира? Я прошел через всю деревню Кетвиль, и, выйдя за околицу, присел на камне у распятия из гранита, стоящего на перекрестке четырех дорог, на самой верхушке холма[1]). У подножия его расстилалась широкая равнина, на которой мелькали кое-где деревни и церкви со своими высокими колокольнями. Надо было снова решить, по какой дороге идти дальше? На краю горизонта еще виднелась голубоватая линия моря.

Я шел без отдыха с самого утра, а теперь был полдень, самое жаркое время дня. Облокотившись на каменную ступеньку, чтобы еще раз хорошенько обо всем подумать, я незаметно для самого себя крепко заснул.

Когда я проснулся, то почувствовал, что на меня пристально глядят два чьих-то глаза, и в то же время незнакомый голос быстро проговорил: «Не шевелись, лежи смирно». Конечно, я и не подумал послушаться, а вскочив на ноги, стал озираться со страхом кругом, намереваясь тотчас же задать тягу.

Голос, который с первого раза показался мне мягким и приятным, повторил, но уже с раздражением: