Александра Ус - За лесом — Березовая Роща Страница 21

Но мама уговаривала:

— Ну, еще немножечко, сыночек!

Так делали изо дня в день. И случилось чудо: недели через две Митька пошевельнул ногами! Стоя у полатей, Василинка с мамой плакали. Но это уже были слезы надежды, а не отчаяния. Словно что-то понимая, маленький Михаська хлопал в ладоши и не отходил от брата.

Лечение продолжалось дальше, постепенно стала сгибаться спина. Однажды, придя со двора в дом, Василинка заметила, что Митька безо всякой помощи сел на кровати. И объявил свое твердое, выстраданное за время долгой болезни решение:

— Хочу учиться!

Какая мать не посочувствует своему ребенку. Но у Митьки нет ни одежды, ни обувки, а до школы четыре версты. Свою еще в деревне не успели построить. В доме, кроме картошки и корки хлеба, — никакой еды. Но Митька твердо стоял на своем.

И мама начала готовить сына в школу. Распорола порванный кожушок, слепила из кусочков по росту Митьки новый, а из белого посконного полотна сшила армячок, который надевался поверх меха. Да такой славный вышел армячок, с двумя карманами! Василинка сплела веревочные лапти. Учитель разрешил мальчику жить на кухне при школе. В воскресенье набирали корзину картошки, пекли лепешку, и Василинка относила эти «лакомства» в школу для Митьки.

Однажды учитель пригласил Василинку остаться в школе: вечером будет собрание, а потом ученики покажут концерт.

Надо ли было уговаривать Василинку остаться!

Долго собирались на сходку крестьяне, долго обсуждали, кого выбрать в сельсовет и комитет взаимопомощи. Но вот в небольшом школьном зале потушили свет. На помост вышел мальчик, меньше Митьки, и звонким голосом, без запиночки, стал читать стихотворение о том, как маленького коммунара поймали вражеские солдаты, а он попросил, чтобы его отпустили проститься с матерью. «Я вернусь, — гордо говорил мальчик, — я не боюсь смерти!» Мать умоляла его: «Сынок, останься, ты же маленький, солдаты уже забыли о тебе!» Но маленький коммунар дал слово и не мог его нарушить.

Я не могу остаться, нет,Там братья умирают!Взгляни в окно: уже рассвет.Ты слышишь — там стреляют! —

как колокольчик, звучал детский голосок, и Василинке показалось, что она видит, как подался назад взбешенный офицер с тонкогубым и остроносым, как у Лаврена, лицом и отвел глаза в сторону, не мог выдержать ясного взгляда мальчика…

И вдруг на сцену выбежал Митька. Сердце у Василинки громко забилось. А тот, словно каждый день выступал перед людьми, громким голосом начал:

Призадумались вдовушки,Опустили вниз головушки.От родной земли вдалиИх кормильцы полеглиВ чужедальной стороне,На проклятой той войне.Слезы льют сиротки-детиНету хлеба, пусто в клети.Вновь пришла весна-красна,Людям стало не до сна,Пашут, засевают поле,Кто поможет им, бездольным?Комитет их услыхалИ семян отборных дал…

Люди слушали со вниманием, а Митька, прочитав длинное стихотворение, трижды поклонился и скрылся за сценой. В зале шумно захлопали в ладоши.

— Ей-богу, все правда, чистая правда, — вслух говорила какая-то женщина. — Мне и семян дали, и лес бесплатно на хату отпустили, спасибо, спасибо Советской власти.

Тетя так расчувствовалась, что, наверное, еще бы долго говорила, если бы на сцену не вышли две девочки и два мальчика и не начали петь.

Дома Василинка с восхищением рассказала обо всем, что услышала о Митьке, о его успехах в учебе и смелом выступлении перед людьми. А смогла ли бы так Василинка? Раньше, когда в городе жили, и она в спектакле выступала…

Равнодушных не было

Венец за венцом строили школу в Березовой Роще. Немного поодаль от деревни, на пригорке, каждый день, и даже в воскресенье, работали взрослые и подростки. Управившись с хозяйством, спешили на стройку и некоторые женщины. Работали дружно, горячо, со смехом и шутками. А из-за высокого забора старая Халимониха приглядывалась и прислушивалась к веселому говору, удивлялась, что так быстро движется дело.

— И откуда только черти этого Василия принесли? Сколько людей на войне убило, а его и пули миновали. Того и гляди, под нас подкоп ведет. Надо ж, и моего Лавренку принудили гонт возить из города. Чтоб его взяло да не отпустило, этого закоперщика.

Но крестьяне, в том числе и Василинка, не очень прислушивались к этим разговорам. Хватало у людей забот и без того.

Зима в том году наступила дружная и ранняя. Снегу намело под самые окна. Казалось, что деревня спит в сугробах. Но это только на первый взгляд. В хатах не смолкали споры. Вместе собирались то у одного, то у другого соседа. В небольшой Анетин домишко набивалось народу, что не повернуться. Кто приходил пораньше, садился на лавку, а остальные стояли, подпирая стену или притолоку. Мужчины дымили самосадом, Василинка внимательно ко всему прислушивалась. Она понимала, что-то переменилось, что-то новое через леса и болота докатилось до Березовой Рощи.

Василий вдохновенно втолковывал людям, какой путь открывает перед трудящимися Ленин, партия. Только сообща, объединив свои полоски в одно поле, в коллективном труде завоюют крестьяне лучшее житье.

— Помните старую сказку, — говорил он, — нельзя березовый веник переломить на колене, а развязав, даже ребенок переломит его по одному прутику.

Все соглашались с Василием, но браться за дело не спешили. Не хватало смелости. Всю жизнь и деды и прадеды за свое держались.

— Даже в одной семье дети с родителями согласия не находят, а тут всей деревней вместе работать собираетесь, — словно жалея крестьян, тревожилась старая Халимониха.

Василинка чувствовала, что эти ехидные словечки вызывали недоверие к Василию. Но тот не сдавался.

— Был я в соседнем уезде, в Задвинье — и там зажиточные хозяева богатеют, а беднота страдает, как и в Березовой Роще. Кулаки приобретают жатки и конные косилки, у них на токах работают молотилки, а бедняки пекут хлеб, как и у нас, пополам с мякиной. Но там они уже договорились, что будут вместе обрабатывать землю. Друзья, попробуем и мы так сделать!

— Ей-богу, мои родненькие, правду говорит Василий, — подала голос Агата.

— Ты, может, первая свою лошадь и корову отдашь? — подпустила шпильку Халимониха.

— И чего ты встреваешь в разговор на каждом слове? Ни одного собрания без тебя не обойдется, — Агата вскочила на ноги.

Раскрасневшись от жары и возмущения, женщина сбросила серый платок, и Василинка ойкнула от удивления: какая же она, оказывается, красавица, эта вечно согбенная от тяжелой работы и забот Агата.

Все с удивлением глядели на нее.

— Спасибо, тетя Агата! — произнес Василий. — Никого неволить не будем. Давайте сейчас разойдемся по домам, а через несколько дней вновь встретимся и подробно все обсудим.

Школа еще не была закончена, но желтые стены под гонтовой крышей высоко подымались на пригорке. Пол и потолок уже настелены. Осталось окна застеклить и печи побелить. Василий на току у Николая строгал доски для ученических столов и лавок. Петр и Ананий помогали ему. В холодном помещении коченели руки, стыли ноги, но Василий не отступал. Не обращал внимания и на то, что Анисья каждый день затевала разговор о своем доме:

— Что ж, нам век вековать у бабушки Анеты?

Василий и слушать не хотел:

— Не время нынче заниматься своим домом. Не гонит же бабушка Анета!

Василинке тоже хотелось бы перебраться в свой дом, но сейчас она горячо поддерживала отчима: в школе будет учиться и Митька.

Неожиданное известие

Весной, едва успели отсеяться, обобщив на первых порах только землю, приехала лесоустроительная партия из Гомеля, в которой было много студентов. Руководитель партии, инженер-таксатор, поселился с молодой женой в соседней хате. Василинкина мать варила им еду.

Теперь Василинка работает в лесу, вместе с Ниной валит деревья. Сперва подрубают с одной стороны сосну, елку или березу, а потом, ухватившись за ручки пилы, таскают ее взад-вперед до полного изнеможения. Особенно трудно валить сосны. Чуток попилишь — и смола заливает пилу. Девушки носили с собой бутылочку с керосином. Смажут пилу, соскребут смолу — и снова стараются. Подпилив дерево почти до конца, вынимали пилу, брали жерди, изо всех сил упирались их концами поближе к вершине и толкали в сторону подрубки. Дерево неторопливо трогалось с места, подпрыгивало, с шумом и треском падало на землю. Повалив дерево, девушки чувствовали себя победителями.

Немного отдохнув, брали в руки топоры, тюкали по сучьям, отрубали вершину. Сучья складывали в кучу, чтобы потом сжечь. Дерево пилили на куски, а потом брали пробу на смолистость. Маленький буравчик медленно впивался в твердое тело, надо было приложить немало сил, чтобы пробирка наполнилась желтоватой жидкостью.