Натаниель Готорн - Книга чудес Страница 22

А как чудесно пахло это молоко!!! Вероятно, в этот день единственная корова Филемона паслась на самой сочной траве, которую только можно было представить. Я уверен, что и каждый из вас, мои маленькие слушатели, ничего бы так не желал, как чашку этого превосходного молока на ужин!

– Ну а теперь, добрая Бавкида, примемся за ваш хлеб и мед, – произнес Ртуть.

Бавкида поспешила отрезать гостю ломоть хлеба. Женщина отлично помнила, что, когда они с мужем ужинали, хлеб был черствым, а теперь он был настолько мягким, словно его только что вынули из печи. Проглотив случайно упавший на стол кусочек, женщина нашла его несравненно вкуснее, чем раньше, и с трудом могла поверить, что этот хлеб испекла она. Но откуда же он здесь взялся?

А мед! Не буду долго описывать его, скажу только, что цвет его напоминал чистейшее золото, а запах – благоухание тысячи цветов, но не тех цветов, которые растут в наших садах, а других, за которыми пчелам пришлось подняться выше облаков. Странно, что, побывав в таком дивном цветнике, они вернулись в своей улей в саду Филемона. Такого чудного меда никто никогда не видел и не пробовал. Его восхитительный аромат наполнил всю хижину и, казалось, преобразил ее так, что, закрыв глаза, легко можно было забыть о низком потолке и закоптелых стенах и вообразить себя в увитой жимолостью беседке.

Хотя Бавкида и была простой женщиной, она не могла не заметить, что вокруг нее творится что-то не совсем обыкновенное. Поэтому, предложив гостям хлеб, молоко и виноград, она подсела к Филемону и шепотом поделилась с ним своими предположениями.

– Слыхал ли ты о чем-либо подобном? – спросила она, закончив рассказывать.

– Нет, не слыхал, – с улыбкой отвечал Филемон, – но я думаю, жена, что ты немного вздремнула. Если бы молоко наливал я, я бы сразу сообразил что к чему. Просто в кувшине было больше молока, чем ты думала, вот и все.

– Ах, Филемон! – воскликнула Бавкида. – Думай, что хочешь, но это необыкновенные люди.

– Хорошо, хорошо, – согласился Филемон, продолжая улыбаться, – пусть так. Несомненно, наши гости помнят лучшие времена, и я очень рад, что они так весело ужинают.

Как раз в это время гости принялись за виноград. Бавкида протерла глаза, чтобы лучше видеть, и сразу заметила, что гроздья сделались больше и каждая ягода стала настолько спелой и сочной, что готова была вот-вот лопнуть.

Однако женщина никак не могла понять, каким образом столь дивный виноград мог появиться на ее старой, захиревшей лозе, что карабкалась по стене хижины.

– Удивительно вкусный виноград! – заметил Ртуть, глотая одну ягоду за другой, причем число ягод на грозди не убывало. – Скажи-ка, пожалуйста, Филемон, где ты достал его?

– С виноградной лозы, что вьется за окном, – отвечал Филемон. – Впрочем, ни я, ни жена никогда не считали наш виноград особенно вкусным.

– Я никогда не ел лучшего, – сказал гость. – Еще чашку превосходного молока, если можно, и довольно: я сегодня поужинал лучше любого царя.

Старый Филемон поспешно встал и взялся за кувшин: ему было чрезвычайно интересно узнать, правда ли все то, о чем рассказывала Бавкида. Он знал, что его добрая жена не умеет лгать и редко ошибается в том, что видит собственными глазами, но это был такой исключительный случай, что он решил убедиться во всем лично. Взяв кувшин, Филемон украдкой заглянул в него и увидел, что там почти ничего не осталось. Вдруг кувшин сам собой до краев наполнился пенистым, ароматным молоком. Хорошо еще, что старик не выпустил его из рук от изумления.

– Кто вы, творящие чудеса незнакомцы? – воскликнул он, ошеломленный не менее Бавкиды.

– Твои друзья и гости, мой добрый Филемон, – отвечал старший странник голосом, одновременно внушавшим доверие и страх. – Налей и мне чашку, и пусть этот кувшин никогда не будет пустым ни для тебя и доброй Бавкиды, ни для усталого, голодного странника!

Поужинав, незнакомцы попросили указать им место для отдыха. Старики, обрадованные и удивленные превращением своего убогого скудного ужина в обильный и роскошный, охотно побеседовали бы с ними о чудесах, свидетелями которых стали, но старший странник внушал им такое почтение, что они не решились задать ему какие бы то ни было вопросы. Однако Филемон все-таки отвел Ртуть в сторону и попросил объяснить, каким образом в старом глиняном кувшине мог оказаться неиссякаемый источник молока. Вместо ответа Ртуть указал на свой посох.

– В нем вся тайна, – произнес он, смеясь, – и если бы ты мог разгадать ее, я был бы тебе очень благодарен. Я сам не знаю, что мне делать с моим посохом, он постоянно выкидывает удивительные штуки, вроде этой: то достанет мне ужин, то, наоборот, лишит меня его. Если бы я верил в такую ерунду, я бы сказал, что он заколдован!

Ртуть ничего более не прибавил, но так хитро посмотрел на Филемона, что тот невольно подумал, не смеются ли над ним. Волшебный посох, подпрыгивая, следовал по пятам за Ртутью, когда он покидал комнату.

Оставшись наедине, старики поговорили немного о случившемся и легли спать на полу, так как уступили свою спальню гостям. Ложем для них служили простые доски, и я хотел бы, чтобы они были такими же мягкими, как и их сердца.

На другой день старики встали рано утром, почти одновременно с незнакомцами, которые поднялись с восходом солнца и готовились вновь пуститься в путь. Филемон радушно упрашивал их подождать еще немного, пока Бавкида подоит корову и приготовит завтрак. Но гости решили пройти большую часть пути еще до наступления дневной жары, а потому очень торопились. Впрочем, они просили Филемона и Бавкиду немного проводить их и показать дорогу.

Все четверо, весело беседуя, вышли из хижины. Между стариками и старшим странником установились такие дружеские отношения, что, казалось, будто их добрые простые сердца растворялись в его сердце, словно две капли воды в бескрайнем океане. А Ртуть с его острым, живым и насмешливым умом способен был подметить всякую мысль, какая появлялась в их головах, даже прежде, чем они успевали высказать ее вслух. Порой нашим старичкам искренно хотелось, чтоб юноша был менее проницательным и чтоб он бросил свой чудесный посох с извивающимися змеями. А иногда Ртуть казался им таким милым и веселым, что они с радостью навсегда оставили бы его в своем доме вместе с посохом и змеями.

– Да! – воскликнул Филемон, когда они прошли уже порядочное расстояние. – Если бы наши соседи хоть раз испытали, как приятно оказать кому-нибудь гостеприимство, они, вероятно, посадили бы всех своих собак на цепь и запретили детям бросать камни в прохожих!

– Грешно и стыдно так поступать! – с жаром подтвердила Бавкида. – Я сегодня же скажу им, что они дурные люди!

– Боюсь, – хитро улыбаясь, заметил Ртуть, – что никого из них нельзя будет застать дома.

В эту минуту лицо его товарища стало таким суровым, холодным и в то же время величественным, что ни Филемон, ни Бавкида не смели произнести ни слова и только благоговейно смотрели на него, как если бы перед ними было разверстое небо.

– Если люди не чувствуют братской любви и сострадания к беднякам, – произнес незнакомец глубоким голосом, напоминающим звуки органа, – они недостойны жить на земле, которая создана для того, чтоб быть колыбелью всего человечества!

– Кстати, друзья мои, – воскликнул Ртуть с лукавым блеском в глазах, – где же деревня, о которой вы говорите? В какой стороне от нас она находится? Что-то я ее не вижу!

Филемон и Бавкида повернулись на запад, по направлению к долине, где они еще вчера видели луга, дома, сады, деревья и широкую, поросшую зеленой травой улицу, на которой играли дети. К долине, в которой все свидетельствовало о делах, удовольствиях и благосостоянии жителей. Но каково же было их изумление, когда там не оказалось и следа деревни! Даже долина, в ложбине которой лежала деревня, исчезла, а вместо нее появилось голубое озеро, отражавшее окрестные холмы в прозрачном зеркале своих вод, таких спокойных, что невольно казалось, будто озеро существует здесь со дня сотворения мира.

Впрочем, озеро недолго оставалось невозмутимым. Вскоре поднялся легкий ветерок, гладь покрылась рябью и вода заискрилась на солнце.

Озеро казалось до того странно знакомым, что старая чета пребывала в сильном недоумении. Они уже готовы были согласиться, что долина и деревня приснились им во сне, но через минуту они вспомнили дома, лица и характеры жителей слишком отчетливо, чтобы это было сном.

Разумеется, деревня была там вчера, а сегодня исчезла!

– Что же стало с нашими бедными соседями? – в один голос воскликнули Филемон и Бавкида.

– Как люди, они более не существуют, – произнес старший странник мощным голосом, которому, казалось, вторили вдали раскаты грома. – В их жизни не было ни пользы, ни красоты: они никогда не пытались смягчить тяготы смертных проявлением доброты и человечности. Они никогда не мечтали о лучшей жизни. А потому озеро, которое некогда было здесь, вернулось и теперь в его глади будет отражаться небо.