Эдмондо Де Амичис - Сердце Страница 22

— Но он не узнаёт меня! — в отчаянье воскликнул Чичильо.

— Он узнает тебя… может быть, даже завтра. Будем надеяться, не падай духом.

Мальчику хотелось бы поподробней расспросить доктора, но он не посмел, и доктор пошел дальше.

И вот потянулись дни у постели больного отца. Сын не мог оказать ему никакой серьезной помощи, но он поправлял одеяло, пожимая ему руку, отгонял мух. Он наклонялся к нему при каждом его стоне, а когда сестра приносила питье, он брал из ее рук стакан и ложечку и сам поил больного. Тот несколько Раз взглядывал на мальчика, но не подавал никакого признака, что узнаёт его, только взгляд его всё чаще и чаще останавливался на ребенке, особенно когда тот подносил платок к глазам.

Прошел первый день. Ночь маленький крестьянин проспал на двух скамейках в углу палаты, а утром снова начал ухаживать за больным. В этот день ему показалось, что в глазах у того появился какой-то проблеск сознания. Казалось, что как бы в ответ на ласковые слова мальчика в зрачках больного на секунду мелькнуло какое-то неясное чувство благодарности, а один раз он слабо пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать.

Больной ненадолго засыпал, а просыпаясь, каждый раз искал глазами сына. В этот день доктор два раза подходил к нему и отметил небольшое улучшение, а вечером, когда мальчик поднес стакан к губам больного, ему показалось, что на этих распухших губах мелькнуло что-то вроде улыбки. Тут Чичильо начал понемногу успокаиваться и надеяться. Думая, что отец, может быть, хотя и смутно, но всё-таки слышит его слова, он стал говорить с ним и подолгу рассказывал ему о маме, о маленьких сестрах, о возвращении домой, и горячо, и ласково упрашивал его не падать духом. И хотя мальчик часто сомневался, понимает ли его больной, он продолжал говорить, думая, что если не все его слова доходят до сознания отца, то всё же он как будто бы с удовольствием слушает его голос.

Так прошли второй день, третий, четвертый… Легкие улучшения всё время чередовались с внезапными ухудшениями. Чичильо был так поглощен своими заботами, что второпях едва успевал съесть кусок хлеба с сыром, который два раза в день приносила ему сестра. Он почти не видел того, что происходило кругом, он не замечал вокруг себя той печальной больничной жизни, которая в другое время привела бы его в ужас. Проходили часы и дни, а он всё сидел около своего «бати», заботливый, полный участия, дрожа при каждом его вздохе. То в душе его начинала петь надежда, то сердце его цепенело от отчаяния.

На пятый день больному стало хуже.

Доктор, посмотрев на него, только покачал головой, как бы в знак того, что всё кончено, и Чичильо с громкими рыданиями упал на свою скамейку. Его утешало только одно: ему казалось, что к больному, несмотря на ухудшение, медленно и понемногу возвращается сознание. Больной всё пристальнее и всё с возрастающей нежностью смотрел на мальчика, не хотел принимать питье или лекарство ни от кого другого и всё чаще силился пошевелить губами, как будто желая сказать что-то. Иногда его губы складывались так выразительно, что сын, охваченный неожиданной надеждой, порывисто сжимал его руку и говорил почти радостно:

— Держись, батя, держись, ты выздоровеешь, и мы уедем отсюда, вернемся домой к маме, потерпи еще немножко!

Было четыре часа пополудни, и мальчик был как раз охвачен таким порывом нежности и надежды, как вдруг шаги у двери в палату и произнесенные громким голосом два слова: «Прощайте, сестрица!» — заставили его с приглушенным криком вскочить на ноги.

В ту же минуту в палату вошел человек с большим узлом в руках; за ним шла сестра. Мальчик испустил громкий крик и как зачарованный застыл на месте. Человек обернулся, взглянул на него и, закричав: «Чичильо!» — бросился к мальчику.

Тот, задыхаясь, упал в объятия своего отца. Сбежались сестры, служители, помощник доктора — и остановились пораженные. Мальчик не мог произнести ни слова.

— О мой Чичильо, — говорил отец, снова и снова целуя своего сына, — Чичильо, сынок мой, как же это случилось? Тебя привели к постели другого, — добавил он, пристально посмотрев на больного. — А я-то был в отчаянье, что тебя нет, после того как мама написала мне, что послала тебя сюда. Бедный Чичильо! Сколько же дней ты уже здесь? Как это получилось такая путаница? А я дешево отделался, и вот опять твердо стою на ногах. Ну, а как мама? А Кончетелла? А малютка как поживает? Ты видишь, я уже ухожу из больницы, идем вместе. О боже мой! Как же это произошло?

Мальчик с трудом выдавил из себя несколько слов, чтобы рассказать о семье.

— О как я счастлив! — пробормотал он. — Какие страшные дни я пережил!

И. он без конца обнимал и целовал своего отца, однако не трогался с места.

— Идем же, — повторил его отец, — мы сегодня вечером уже будем дома. — И он тянул сына за собой.

Но тот обернулся и, посмотрел на своего больного.

— Ну, идешь ты или нет? — с удивлением спросил его отец. Мальчик еще раз оглянулся на своего больного, который, открыв глаза, пристально смотрел на него.

Тогда из груди Чичильо вырвался целый поток слов:

— Нет, батя, подожди… Сейчас… я не могу. Вот этот старик… Я здесь уже пять дней. Он всё время смотрит на меня. Ведь я думал, что это ты, и любил его. Он смотрит на меня, я даю ему пить, он хочет, чтобы я всё время был около него… но теперь ему уже совсем плохо, так что ты иди… а я не могу… у меня не хватает духа… мне слишком тяжело… Я вернусь домой завтра, позволь мне остаться здесь еще немного… Нехорошо, если я его брошу, посмотри, как он глядит на меня, я не знаю, кто он, но он полюбил меня… Позволь мне остаться здесь, милый батя!

— Молодец, малыш! — воскликнул помощник доктора. Отец стоял, в смущении глядя на своего сына. Потом посмотрел на больного и спросил:

— Кто он?

— Это крестьянин, как и вы, — ответил помощник доктора. — Он вернулся из-за границы и попал в больницу в тот же день, что и вы. Его принесли сюда без сознания, и никто ничего не мог о нем сказать. Должно быть, где-нибудь далеко у него есть семья, дети. Он, очевидно, принял вашего сына за одного из своих.

Больной не сводил глаз с мальчика. Тогда отец сказал Чичильо:

— Оставайся.

— Ему недолго придется здесь оставаться, — пробормотал помощник доктора.

— Оставайся, — повторил отец. — У тебя доброе сердце. А я пойду теперь домой, чтобы успокоить маму. Вот тебе деньг на расходы. Будь здоров, мой славный малыш, до свиданья.

Он поцеловал сына, пристально посмотрел на него, еще раз поцеловал в лоб и ушел. Мальчик вернулся к постели, и больной, казалось, обрадовался и успокоился.

Чичильо снова принялся за свои обязанности сиделки, правда, уже не плача, но с той же заботливостью и с тем же терпением, как и раньше.

Он так же давал больному пить, поправлял одеяло, гладил его по руке, ласково с ним разговаривал, подбадривая его. Мальчик ухаживал за больным весь этот день и всю ночь и остался с ним> и на следующий день. Но старику становилось всё хуже: он с трудом дышал и начал метаться.

На вечернем обходе доктор сказал, что он не переживет ночи. Тогда Чичильо удвоил свои заботы, ни на одну минуту не отводя От него глаз. А больной всё смотрел на него и время от времени с огромным усилием шевелил губами, как будто хотел сказать что-то, и порой выражение необыкновенной нежности мелькало в его глазах, которые всё больше заплывали и мутнели.

В эту ночь мальчик сидел около него до тех пор, пока не увидел, что забелели в окнах первые проблески рассвета и не пришла сестра.

Она приблизилась к койке, окинула взглядом больного и ушла быстрыми шагами. Через несколько минут она вернулась вместе с доктором и служителем, который нес фонарь.

— Он умирает, — сказал доктор.

Чичильо схватил руку больного. Тот открыл глаза, взглянул на него и закрыл их снова.

Но в это мгновение мальчику показалось, что пальцы больного сжались.

— Он пожал мне руку! — воскликнул Чичильо.

Доктор наклонился над койкой, потом выпрямился. Сестра сняла со стены распятие.

— Он умер! — закричал мальчик.

— Ступай теперь, сын мой, — сказал ему доктор. — Ты закончил свое священное дело. Ступай и будь счастлив, ты этого заслуживаешь. Прощай.

Сестра отошла на минуту, но сейчас же вернулась с букетиком фиалок, который стоял в стакане с водой на окне, и дала его мальчику со словами:

— У меня нет ничего больше. Возьми это на память о больнице.

— Спасибо, — ответил Чичильо, одной рукой беря букетик, а другой вытирая глаза, — но мне придется так долго идти пешком, что цветы завянут.

И, развязав букетик, он разбросал фиалки по постели, Говоря:

— Я лучше оставлю их здесь этому несчастному. Спасибо, сестрица, спасибо, синьор доктор. — Потом, повернувшись к постели: — Прощай… — И пока он искал в мыслях, каким же именем назвать его, из самого сердца его поднялось к губам то нежное имя, которым он называл его в течение пяти дней: — Прощай, бедный батя!