Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов Страница 22

— Ох!

Не то стон, не то вопль раздается за плечами беглеца. И что-то тяжелое грузно падает на землю позади мальчика. Это упал Михей, не разглядев в наступивших сумерках глубокую канаву.

Котя облегченно переводит дух, легко перескакивает канаву и быстро исчезает за деревьями. В ту же минуту радостный крик вырывается из груди мальчика. Деревья значительно поредели. Вон и опушка леса. На опушке слабо тлеет костер, вокруг костра мелькают большие и маленькие тени. Вон кто-то бежит от костра, смешно размахивая руками. Это Витик. Котя сразу узнал подвижную фигурку своего первого приятеля.

— Витик!

— Котя!

Александр Васильевич Макаров, узнав обо всем случившемся с Котей, строго-настрого приказал всем мальчикам не оставлять его одного. Добрый директор пансиона боялся, чтобы снова не появился Михей и не утащил, чего доброго, Котю.

Маленькие пансионеры с удовольствием исполнили это желание своего директора. «Сторожить» Котю являлось очень приятною обязанностью для них всех. Котю любили все, за исключением Гоги и Никса. Но с ними не очень-то считались. Помня их предательский поступок, пансионеры по-прежнему чуждались и сторонились обоих мальчиков. Каждый знал отлично, что если бы не они, Михей ни за что не догадался бы, где находится его приемыш.

Итак, за Котей следили, не оставляя его ни на минуту одного. Боялись Михея и говорили о нем постоянно. Михей являлся каким-то сказочным чудовищем, которое могло появиться внезапно и украсть прекрасного принца. Поэтому «рыцари» решили сторожить своего принца. Днем всегда кто-нибудь ходил по пятам его, а ночью в спальню брали Кудлашку, чтобы она лаем успела возвестить о приближающейся опасности.

Прошла неделя, а Михей не появлялся. Мало-помалу о нем стали забывать. К тому же время каникул прошло, и с 16 августа начались уроки у пансионеров. На этот год класс пансионеров увеличился двумя новыми учениками: Греня и Котя стали заниматься вместе с прочими детьми. Сам Александр Васильевич давал урок мальчикам. Из соседнего села два раза в неделю приезжал священник учить их закону Божию, а Кар-Кар и Жираф обучали их языкам.

Котя, выучившийся с Макакою за лето грамоте, мог тоже сидеть в классе вместе с прочими и учиться всему тому, чему учили его маленьких друзей. Даже по-французски и по-немецки ему велено было заниматься заодно с остальными, потому что мальчик оказывал ко всему удивительные способности.

— Совсем особенный он какой-то! — говорил про него Александр Васильевич, указывая своим помощникам на красивую белокурую головенку недавнего деревенского пастушка, прилежно склонившуюся над книгой.

Действительно, Котя был особенный мальчик, потому что способности у него были удивительные. Он запоминал все свободно и легко. Науки давались ему просто, без усилий. За два месяца он отучился постепенно и от своих деревенских выражений. Он не говорил теперь ни «ладно», ни «эвона» и ничем не отличался от своих товарищей.

Загар постепенно сходил с его лица. Простая, но изящная курточка куда более подходила к нему, нежели деревенская рубашка и кафтан. Теперь, тщательно одетый, умытый и причесанный, он выглядел настоящим красавцем.

Прошла еще неделя. Наступили теплые дни "бабьего лета"; в саду поспели яблоки, груши. И дети окончательно позабыли про "страшного дядю" Михея.

Часы уроков еще увеличились, а свободное время сократилось. Надо было учиться и учиться, чтобы получить хорошие отметки к Рождеству. Мальчикам было уже не до Михея. Они были уверены, что он не посмеет заглянуть сюда. К тому же в пансионской жизни случилось событие, заставившее обратить совсем в иную сторону мысли детей: в пансионском мирке появилось новое страшилище.

Александр Васильевич, как хороший хозяин, решил, что на зиму пора запасаться мясом. Мясо получалось в их глуши довольно трудно, а зимою так и совсем нельзя было его получить. Поэтому надо было сделать с осени мясные запасы. Для этой цели директор пансиона купил быка, настоящего живого быка. Бык был огромный, с налившимися кровью глазами и с огромными рогами. Он казался очень страшным, и соседние крестьяне продали его хозяину Дубков потому только, что бык был какой-то дикий, и они страшились его рогов. Про быка ходили слухи, что он уже забодал пастуха и двух подпасков. Когда его притащили связанного в телеге, дети с любопытством окружили быка. Всем было чрезвычайно интересно взглянуть на страшное чудовище. Крестьяне, привезшие его, насилу втащили быка в сарай, и один из них, наскоро перерубив веревки, стягивавшие ноги свирепого животного, выскочил из хлева.

Бык заревел и заметался по сараю.

Дверь, стены и крыша — все затряслось и задрожало под его страшными ударами.

Даже самые храбрые из мальчиков попятились назад, слыша дикое завывание рогатого пленника и его бешеные прыжки.

— Быка надо заколоть как можно скорее! — произнес опасливо Александр Васильевич, прислушиваясь к его дикому вою. — А то, того и гляди, наделает он бед!

— Вот уж не дело, — неожиданно выразила свое мнение Авдотья. — Где в нем мясо-то, в быке-то! Кожа одна да кости. Пущай откормится с недельку, другую, а потом и заколем в добрый час.

Решено было, что быка надо откормить и крепко-накрепко запереть дверь сарая.

Мальчики нехотя разошлись со скотного двора, когда их позвали учиться. Страшный бык вытеснил все остальные мысли из детских умов. О быке только и думали, и говорили.

Проказник Витик на следующее утро уверял товарищей, что видел даже быка во сне, и что голова у быка была наполовину Авдотьина, наполовину Кар-Кара.

Стояла теплая, совсем не осенняя ночь, хотя был ветер, и деревья жалобно поскрипывали вокруг дома. Мальчики приготовили уроки, и теперь все уселись около огромного кресла, в котором обыкновенно сидел Карл Карлович, и в котором теперь развалился Павлик с очками Карла Карловича на носу и в его парике с дыркой на голове.

Старый гувернер имел неосторожность расстаться с этими принадлежностями на время. Жираф же углубился в чтение какой-то книги у себя в комнате, а за мальчиками оставили присматривать Степаныча.

Павлик, в парике и очках, представлял Кар-Кара, подражая всем движениям и манерам старца-немца.

— Лягашка… потайте самофар… Фам говорят, лягашка! — выкрикивал он, безбожно коверкая слова.

Мальчики хохотали.

Но наконец эта затея наскучила.

— Павлик, расскажи нам что-нибудь страшное, ты так умеешь хорошо рассказывать, — тоненьким голоском попросил Миля Своин.

— А ты не заревешь со страху? Ведь ты порядочный трусишка в душе, — прищурился Павлик. — Помнишь, как тогда, прошлой зимою?

Миля покраснел и замотал головою.

— Расскажи! Расскажи нам что-нибудь страшное, Павлик! Хотя бы про черный дом, — хором запросили мальчики.

— Да ведь вы сто раз слышали про черный дом! — отнекивался Павлик.

— Не все, не все. Котя и Греня не слышали, а мы еще раз с удовольствием послушаем, — не унимались они.

Павлик поломался еще для пущей важности, хотя видно было, что ему самому хотелось до смерти рассказать про черный дом.

— Расскажи! Пожалуйста, расскажи, Павлик!

Кто-то полез в карман, вытащил оттуда леденец и протянул его Павлику.

Вова Баринов тоже порылся у себя в кармане, и через минуту на коленях Павлика появился ручной мышонок.

— Дарю тебе его, если расскажешь, — объявил торжественно Вова.

— Как? А тебе-то? — подскочив от такой щедрости приятеля, спросил Павлик.

— У меня другой в запасе найдется!

Вова, порывшись опять в кармане, вытащил из него другого такого же мышонка.

Кто-то из мальчиков положил на колени Павлика старый сломанный перочинный нож, кто-то обглоданную ручку и петушиное перо.

Перед такими роскошными подарками Павлик устоять не мог. Он наполнил ими свои карманы, крякнул, откашлялся…

Зашумели стулья, зашуршали ноги. Мальчики придвинулись к рассказчику.

Кое-кто покосился на открытую дверь неосвещенной столовой, откуда глядела темная мгла, казавшаяся таинственной и страшной.

На дворе сильнее заскрипели деревья. Стукнула калитка. В саду завыла Кудлашка. Тихо завизжала на ржавых петлях балконная дверь. Но мальчики ничего этого не слышали.

— И вот, братцы мои, — начал Павлик, — стоял этот черный дом на самом краю города. Ставни его были заколочены постоянно, двери тоже. Крыльцо поросло мхом и травой. Соседи знали, что в черном доме никто не живет лет пятьдесят или сто по крайней мере. Черного дома страшно боялись. Уж очень он был черный, таинственный и угрюмый. Его обходили за версту и страшились поздно вечером глядеть в его сторону, как вдруг…

Миля Своин тихо прошептал «ай» и вскарабкался на стул с ногами. На него зашикали. Сидевший с ним рядом Бобка дал ему щелчок по носу. На этот раз мальчик не обиделся, и Павлик снова продолжал свой рассказ: