Александр Батров - Утренний Конь Страница 22

Однажды вечером Верка, выйдя во двор, услышала на чердаке не то плач, не то кашель.

— Кто там? — испугалась она.

Вместо ответа с крыши спрыгнула обезьянка и доверчиво прильнула к ногам девочки. Верка обрадовалась. Она подняла Макку на руки и с торжествующим видом ворвалась в дом, где Павел готовил уроки, а бабка чинила шерстяные носки.

— Взгляните, какая ваша Верка выдумщица! — загорланила Верка.

Павел и бабка были побеждены. Они удивленно, молча глядели на обезьянку.

— И впрямь мартышка… И, видать, голодная! — первой обретя дар речи, сказала старая Ксения. — Ну-ка, Павел, угощай длиннохвостую!

Макка ела все: и хлеб, и брынзу, и пирог с капустой. Пока она ела, трое решали вопрос, где будет спать мартышка.

— Со мной, валетом, — сказала Верка.

— На подоконнике, — предложил Павел.

— На топчане, в коридорчике. Все обезьяны баловницы… — решила бабка Ксения.

Но Макка сама выбрала место. Оно было на коврике, возле печки. И бабка Ксения не решилась оттуда прогнать ее. Мартышка дрожала, тянулась к теплу и даже у самого огня никак не могла согреться.

На другой день и взрослые и дети поселка Солнечного знакомились с Маккой. Та ни на шаг не отходила от Верки и, тихо покашливая, приветливо кивала головой. А Верка, гордая своей мартышкой, всем без устали объясняла:

— Она из Африки… Павел говорит, что там жарко, как в казане… Она из Африки!..

С каждым днем Макка все больше привязывалась к своей маленькой хозяйке. Она нисколько не сердилась, когда Верка дразнила ее, дергала за хвост и кричала;

— Эй ты, глупый обезьяненок!

Макка в свою очередь тянула Верку за косу, весело гримасничая. Но как только девочка надолго уходила из дому, Макка становилась печальной. Забившись в угол, не сводила глаз с двери, вся в тревожном и нетерпеливом ожидании. Вдруг Макка оживлялась и принималась усердно скрести свой затылок лапой, и все, кто находился в комнате, знали, что Верка вот-вот вернется домой.

А на дворе становилось все холоднее. Мартышка снова начала кашлять. Прижавшись к печке, она хваталась за грудь лапами и кашляла, порой всю ночь напролет, не переставая.

Макка худела. Она неподвижно лежала на коврике, грустно вздыхая, отказывалась от пищи.

— Ешь, ешь, вот творог, вот яблоки… — настаивала Верка.

Но Макка отрицательно трясла головой и что-то глухо бормотала. Ей снова грезилась Африка. В каждом шорохе ветра Макке слышались зовущие голоса подруг, веселых мартышек, перепрыгивающих с ветви на ветвь. И песни лесных полдней тревожили ее… Но до Африки не добраться. Лишь легкие серебристые облака неслись в сторону Африки, и каждое облако звало Макку с собой.

Павел также привязался к мартышке. Он не мог глядеть, как она чахнет у всех на глазах, с каждым днем становясь все слабее и слабее.

— Давай в школу отнесем ее, в живой уголок, там филин Степка и две ежихи. С ними веселее…

Но Верка решительно возразила:

— Задразните вы там обезьянку, я вас, мальчишек, знаю. Верно, бабка?

— Не в школу, а в зоосад надо отдать мартышку, — сказала Ксения, — в Африку надо отнести…

— Где же там Африка? — спросил Павел.

Бабка насмешливо покосилась на внука:

— Там, где три обезьянки, там и Африка…

— Не отдам ни за что на свете! — заревела Верка.

— Так, значит, не отдашь? Значит, хочешь, чтобы она умерла?.. Гляди, как кожа на ней обвисла… — Павел нахмурился и, не глядя на Верку, вышел из дому.

Придя в школу, он собрал своих друзей по классу — Сашу Измайлова и Таню Степную. Было решено: втайне от Верки отнести обезьянку в городской зоосад. В свой план посвятили и бабку Ксению.

Наступило воскресенье. Старуха увела Верку к морю.

— Дельфинов черноспинных глядеть будем, там сегодня их видимо-невидимо, а среди них один с золотой спиной…

Тем временем Павел, Саша и Таня завернули мартышку в старое фланелевое одеяло и направились с ней через поле, к трамвайной станции. Путь был недолог, каких-нибудь три километра. Но когда они повстречали на краю поселка агронома Полину Игнатьевну, дорога несколько «удлинилась»…

— Идем в Африку! — крикнул Павел.

— В Африку?

— Ага! Несем туда обезьянку!

Полина Игнатьевна укоризненно покачала головой и сказала:

— Эх вы, хлопцы, хлопцы, вы бы хоть на карте посмотрели, где она, Африка…

— А мы знаем: там, где три обезьянки, там и Африка!

Веселый ответ Павла всем понравился. Даже Полина Игнатьевна рассмеялась.

Дул тихий морозный ветер. Гулко, как бубен, звенела под ногами дорога. Шагать было весело, легко.

— Мы идем в Африку! Несем туда обезьянку! — напевала Таня Степная. Ей казалось, что все спрашивают ее, куда так торопятся ребята. И поле спрашивало, и небо, и дорога, и даже вязы при дороге…

— Да замолчи ты, сорока! — сказал Павел. — Совсем ты как наша Верка… Видать, все девчонки одинаковые…

Тане пришлось покориться.

Обезьянку нес Саша. Порой, высовывая голову из одеяла, она тревожно заглядывала мальчику в глаза. Ветер, который перебирал телеграфные провода, словно пробовал струны скрипки, не нравился ей. Он пах колючим, белым порошком, тем самым, что когда-то выбелил гавань.

Снег? Макка не ошиблась. Сначала над дорогой медленно поплыла одинокая, неизвестно откуда взявшаяся снежинка. А спустя несколько минут миллионы таких же снежинок закружились в воздухе.

— Идет снежный шквал! Держаться всем вместе. И без паники! — взяв Макку из рук Саши, приказал Павел.

— Есть, капитан! — ответил Саша.

Обиженно, почти по-ребячьи всплакнул где-то в стороне ветер и тут же, сразу набрав силу, загудел шквальной метелью.

— Держись все вместе, по-пионерски! — повторил Павел.

Снег. Снег. Не прошло и четверти часа, как густые снежные волны заходили по земле. Макка в ужасе металась под фланелью. Но Павел крепко держал ее.

— Не бойся, ведь это же снег, самый простой, обыкновенный, — говорил он обезьянке.

«Вернитесь, вернитесь! — кричала на своем обезьяньем языке Макка. — Я хочу назад, в тепло, к девочке с золотой косой, к Верке…»

А Верка? Придя с бабкой Ксенией к морю, она пытливо поглядела на воду.

— Где же черноспинные?

— Кто? — удивилась бабка.

— А дельфины?

— Ах, да, да, сейчас будут…

Но дельфины не появлялись. Вместо них на берег выбрасывались холодные зеленые волны. И девочка заподозрила недоброе. Она бегом возвратилась домой. Обезьянки не было. Даже не передохнув, Верка стрелой вылетела за ворота. Она, плача, бежала по дороге, стараясь догнать похитителей обезьянки. Верка не сразу заметила, как началась метель.

— Эй, Павел, Пашка! — кричала Верка, отчаянно размахивая руками.

«Взззы-шшшшшууу», — отвечала метель, словно с нажимом выписывала эти буквы на огромной школьной доске, причем мел у нее в руках то и дело с резким визгом крошился.

— Эй, Павел, Пашка!..

Девочка кричала до тех пор, пока не свалилась в овраг, занесенный снегом, из которого она никак не могла выбраться. Силы оставили ее. Лежа под снегом, Верка не чувствовала холода. Какая-то странная дремота охватила все тело, и вскоре, убаюканная шорохом снежинок, она уснула. Ей приснилось, что и она сама превратилась в снежинку, легкую, как цвет одуванчика. Ветер отнес ее к морю. Упав в воду, она умерла… И подводный великан Санжей, в башмаках из перламутровых раковин, несет ее хоронить на ладони подальше от берега…

В это время Павел, Саша и Таня шли вперед, медленно, шаг за шагом, чтобы не сбиться с пути. Они не слышали Веркиного крика. Лишь одна Макка услышала голос девочки и вот уже минут десять усердно скребла свой затылок, и Павел наконец понял, в чем дело.

— Ребята, здесь где-то Верка! — закричал он, заикаясь от волнения.

«Здесь, здесь!..» — подтвердили глаза обезьянки.

Она вырвалась из рук Павла и, забыв о своем страхе перед снегом, побежала к оврагу.

Верку нашли. Как только ее привели в чувство, она первым делом бросилась к своей мартышке.

— Никому не отдам, никому, идем домой!

Но Верке не позволили много говорить. Ребята силой потащили ее за собой. А Макка, снова накрытая одеялом, кашляла и задыхалась.

Когда ребята вышли к трамвайной станции, метель утихла. Посветлевшее небо было цвета морского льда, пористое, зелено-серое.

— Домой, хочу домой с мартышкой! — заголосила Верка.

— Мы к доктору с ней… Разве ты не видишь, что она совсем больная? — пытался уговорить сестру Павел, но та ничего не хотела слышать.

Вспомнив о том, как она лежала в сугробе под снегом, Верка только теперь испугалась. Она горько, навзрыд заплакала.

— Ладно, пойдем погреемся, — сказал Павел.

Ребята вошли в станционное помещение. Там, присев на скамью, Верка широко, по-галочьи, раскрыла рот, протяжно зевнула и неожиданно уснула, утомленная переходом через снежное поле. Этому все обрадовались.