Гэри Шмидт - Битвы по средам Страница 23

Я честно вышел из дому пораньше и, по колено в снегу, двинулся к школе. Ветер всё так же завывал и бросался на меня, точно цепной пёс. Я шёл налегке — только с тремя тонко оточенными твёрдыми карандашами в кармане: тестовые бланки положено заполнять карандашом Т2. Поскольку электричества в городе по-прежнему не было, я надел специальное термобельё — длинные штаны и футболку, — а сверху ещё обычную футболку и свитер. И две пары шерстяных носков. До школы я добрался весь в поту. Зато не замёрзну на тестировании! Мне будет тепло и уютно, ну и пусть носки слишком толстые и пальцы не шевелятся — не беда.

Расчистить дороги ещё не успели, но на Ли-авеню уже выехало довольно много автобусов. Они увязали в снежной каше, образуя заторы. Брат Дуга Свитека снова прицепился к школьному автобусу и, счастливый, медленно ехал на нём прямиком в колонию. Он радовался жизни, а о моей жизни и не вспоминал, хотя на прошлой неделе вконец испоганил её раскрашенными газетными вырезками.

Когда он в очередной раз проехал мимо, цепляясь за автобус лишь одной рукой, что-то внутри меня перещёлкнуло, очнулось, проснулось — не знаю толком, как это назвать, даже не знаю, чувство это или идея. У пресвитерианцев это принято называть грешным помыслом. Только, пожалуй, на самом деле это — жажда мести. Потребность, что ли. Вот Малькольм и Дональбайн тоже думали о мести. Кстати, заметьте, я отлично помню имена сыновей короля из «Макбета». Когда брат Дуга Свитека поравнялся со мной в очередной раз, мой план уже обрёл вполне конкретные очертания. Я представил снежок, представил, как я его леплю, как наклоняюсь, зачерпываю рыхлый снег и леплю идеально круглый снежок, чтобы летел прямо, никуда не сворачивая. Я даже представил, как я на него плюю, несколько раз плюю, чтобы на нём образовалась гладкая ледяная корка.

Из-за угла Ли-авеню показался автобус.

Я всё это увидел заранее, совершенно отчётливо: вот я закидываю для броска правую руку и выставляю вперёд левую ногу, вот автобус проезжает мимо и сзади за него цепляется брат Дуга Свитека, вот я выпускаю снаряд, и в последнее мгновение враг поворачивается ко мне лицом, и снежок попадает прямо ему в нос. Как в десятку в тире.

Конечно, я не очень верил, что мой план сработает. Например, снежок может угодить в автобус. Или я вообще промажу. Или попаду, но не в лицо и не сильно, так что брат Дуга Свитека даже не заметит. Или его вообще на этом автобусе не окажется. Или я не решусь бросить снежок.

Но я бросил.

И всё произошло в точности так, как я себе представлял.

Честно.

Когда он стёр с лица снежную жижу, смешанную с моей слюной, и смог открыть глаза, чтобы посмотреть, кто осмелился на такую наглость, я уже вешал пальто на крючок в раздевалке. И чувствовал себя как Джим Хокинс на борту «Испаньолы», уводя её из-под носа у свирепых пиратов капитана Флинта.

Удавшаяся месть сладостна. Она сладостна вдвойне, когда тот, кому мстишь, не знает, кто именно ему отомстил.

К тестированию я приступил совершенно счастливый.

И пребывал в совершенно счастливом состоянии до большой перемены. Тесты я щёлкал как орешки: вписывал ответы один за другим в кружочки тремя тонко оточенными твёрдыми карандашами. В частях речи я разбирался почище Роберта Льюиса Стивенсона, а примеры на десятичные дроби пеклись быстро, как куличики в песочнице. С Фолклендскими островами я покончил в два счёта, а когда дело дошло до длинного текста про реку Миссисипи, я мысленно поблагодарил мистера Петрелли, который сделал эту реку частью моей жизни.

Во время большой перемены, когда все мы точили свои твёрдые карандаши, наконец дали свет. Грянуло дружное «ура». Батареи тут же ожили и забулькали, в них даже что-то застучало, словно мистер Вендлери колотил по трубам гаечным ключом. В классе резко потеплело. Вскоре исчез парок от нашего дыхания и от каждого произнесённого слова. И, судя по шуршанию, Калибан с Сикораксой отправились наверх, в своё логово за потолочными плитами.

Мы сняли пальто, шапки, перчатки и шарфы и приступили ко второй, словарной части теста. Составители насовали туда таких слов, которых не употреблял даже Шекспир.

Через какое-то время я снял свитер. От батарей уже пахло раскалённым железом. Они излучали настоящий жар, совсем как юго-западный ветер, от которого, если верить Калибану, всё тело покрывается волдырями.

Потом нам дали листы с заданиями по орфографии. В местах, где с проржавевших радиаторов слезла краска, металл приобрёл цвет пылающего закатного солнца.

Я скинул ботинки и одну пару шерстяных носков. Здорово, что можно наконец пошевелить пальцами. Данни сидел вообще босиком.

Так, теперь короткий раздел про римские цифры, а потом дроби. Обычные, не десятичные. Класс уже превратился в тропическую оранжерею. А на мне, напомню, было особо тёплое бельё, которое я надел, рассчитывая на двадцать пять градусов мороза. Я вспотел буквально весь, вплоть до ногтей. И цветом, наверно, уже походил на ржавую раскалённую батарею.

Переходим к глаголам несовершенного вида. Ага, есть! Это, доложу я вам, проще простого.

Только я скоро вырублюсь от жары. Мокрые от пота пальцы уже не держат карандаш, он скользит… И кружочков, в которые надо вписывать ответы, я уже не вижу, пот затекает в глаза.

Я поднял руку и попросился в туалет.

Миссис Бейкер взяла в руки «Руководство по проведению тестирования», присланное в школу вместе с тестами, и зачитала:

Учащимся не разрешается покидать своё место, пока они работают над определённым разделом теста.

Исключением является только ситуация, представляющая серьёзную опасность для здоровья.

Затем миссис Бейкер отложила «Руководство» и повернулась к батареям, которые прямо-таки излучали жар. Впору загорать.

Мне казалось, что моя ситуация точь-в-точь совпадает с той, что упомянута в «Руководстве»: моему здоровью грозит серьёзная опасность. Но не станешь же при всём классе объяснять, что просишься в туалет, потому что тебе надо снять… ну, в общем, то, что тебе надо снять.

К разделу, посвящённому структуре сложных предложений, мы приступили без паузы. Миссис Бейкер нам даже вздохнуть не дала. К этому моменту вся вода из моего организма уже испарилась и впиталась в немногие несинтетические части термобелья. Одежда чавкала от каждого движения, бумага под руками пропиталась потом и напоминала — и видом, и запахом — кукурузные хлопья, оставленные в молоке на целую ночь.

В половине третьего мы, наконец, сдали работы. Я боялся, что мои пропотевшие бумажки вообще расползутся по дороге и до учительского стола я их не донесу.

Мирил сдавала свои листы, белые, точно накрахмаленные, одновременно со мной.

— Ничего страшного, правда? — спросила она.

— Ерунда, — подтвердил Данни, натягивая носки.

— Ерунда на постном масле, — сказал Дуг Свитек.

Тест показался простым даже Дугу Свитеку!

— С тобой всё в порядке? — встревоженно спросила меня Мирил.

— Теперь все желающие могут сходить в туалет, — объявила миссис Бейкер.

Я первым выбрался из класса, чавкая на каждом шагу. В холле сразу стало легче: тут нет батарей. Моё тело постепенно переходило из жидкого в слегка желеобразное состояние, набирало скорость, и последние метры я бежал, хотя правилами Камильской средней школы это строжайше запрещено. Бегать по школе грех — такой же, как гордыня, зависть и гнев. Я ворвался в туалет, срывая на ходу верхнюю футболку и воображая, как сейчас скину насквозь промокшее нижнее бельё.

В туалете толпились восьмиклассники. Все курили.

Брат Дуга Свитека, прислонившись к раковине, дымил как паровоз.

— Вот этот, — произнёс один из его приспешников, указав на меня.

— Этот? — повторил брат Дуга Свитека, бросил на пол сигарету и наступил на неё огромным ботинком. Похоже, дал мне понять, что со мной будет то же самое.

Потом он подошел и, выставив вперёд палец, ткнул меня в грудь. Ощутимо ткнул, несмотря на термобельё. И произнёс:

— Ты запулил в меня снежком?

— Когда? — спросил я. Это тактика такая. Иногда потянуть время даже полезнее, чем сразу всё отрицать. Но в этот раз не сработало.

— Ты. — Он опять резко ткнул меня в грудь, выдавив из толстой ткани мой пот. — Покойник. — Он ткнул меня ещё сильнее и вытер мокрый палец о свою рубашку.

Знакомая, однако, угроза. Меня снова хотят убить. Я представил, каково было шекспировскому Банко. В моём воспалённом, залитом потом мозгу он возник прямо здесь, в школьном туалете, исколотый, изрубленный, совсем потерянный, но он всё силился меня о чём-то предупредить.

— Покойник, — повторил брат Дута Свитека.

Я попятился к двери. А брат Дуга Свитека не сводил с меня маленьких крысиных глаз.

Я вернулся в кабинет миссис Бейкер и, чавкнув, сел за парту.