Магда Сабо - День рождения Страница 24

Но тут заскрипел диван — отец сел рядом с ней. Он не из тех, что любят целоваться да миловаться, но сейчас он притянул ее к себе и прислонился подбородком к ее голове. И комнате тихо, только слышится дыхание их обоих. Не слышно только дыхания матери, но им кажется, что они слышат его, пусть издалека, из клиники, но слышат его. «Папа со мною, — продолжает выстукивать сердце. — Еще несколько часов назад я думала, что он не любит меня. Но как давно что было!»

Отец ворочается, иногда вздыхает. Но молчит. И Бори молчит. Оба знают, что не спят. Затем отец перестает вздыхать, и Боришка думает о том, как он, наверное, устал: утром — троллейбус по такому снегу, потом — какая-то работа в сарае, затем — уборка мусора и, наконец, то, что за этим последовало. Отец так переутомился, что задремал.

А она не может заснуть.

На тумбочке у ее дивана ночничок; она зажигает его. Платье висит на спинке стула, куда отец его бросил. Бори смотрит на него с безграничным изумлением, даже трогает пальцами. Туфли на «шпильках» такого же цвета, что и платье. Бори примеряет их, а потом убирает и их и платье в ящик комода. Боль на сердце вроде как утихает, хотя тяжесть остается. Бори снова ложится в постель, гасит ночник и лежит с открытыми глазами, глядя в темноту и прислушиваясь к дыханию отца. Вот он застонал, словно увидел что-то горькое во сне, затем успокаивается и снова мерно дышит. Скоро уже утро, а он, бедняжка, не отдохнул по-настоящему, но нужно будет идти на работу… Завтра, а вернее, сегодня (ведь ночь-то уже прошла) приедет Цила. Цила скажет, что нужно делать: она взрослая.

«А я ребенок, — тихо стучит сердце. — Конечно, я еще ребенок». С ужасом Бори вспоминает свой вчерашний день, свои мечты — о высотном доме, в котором будет ее новая квартира, о том, какую они купят мебель… Не будь Боришка сейчас такой печальной, она, наверное, посмеялась бы над самой собой, над Рудольфом, над туфлями с каблуками «шпилькой», над тем, что считала себя уже взрослой и всего несколько часов назад с готовностью отдала бы год жизни, если бы дома признали: «Да, ты уже взрослая». «Нет, я совсем не взрослая, — говорила сейчас Бори себе самой и окружавшей ее темноте. — Я клянчу, чего — то требую, плачу… Чем я отличаюсь от Эвики Детре, живущей в доме Ютки и посещающей детский сад? Эвика увидит шарик, канючит и тянется к нему. Она просит шарик, сладкий кренделек, а я — синее платье…»

Прозрение причиняло ей боль, однако значительно меньшую, чем она могла предполагать. Куда больше ее волновали и тревожили другие заботы: здоровье матери, попавшей в больницу, состояние отца, на которого все это свалилось, испорченные праздники. Ведь обычно рождественские праздники — радостные дни, сплошное веселье. А теперь?..

Ее разбудил звонок будильника.

Звонок был резкий и назойливый; спросонья она испуганно зажгла ночник. Отец даже не пошевелился. Она взглянула на циферблат: пять часов! Ей так мало удалось поспать! Зимой она никогда еще не просыпалась на рассвете да и летом редко, лишь тогда, когда нужно было поспеть к раннему поезду. Боришка села на край дивана, потерла ладонью лоб, набухшие веки. Обычно в эти рассветные часы она мирно спала, а отец и мать на цыпочках передвигались по комнате: пусть ребенок еще поспит до семи. Тогда уже и она вставала, одевалась, умывалась и садилась к готовому завтраку. Сколько она себя помнит, ее всегда уже ожидал горячий кофе. Мать это объясняла тем, что так, мол, проще и удобнее, чем если девочка сама начнет неумело готовить. «Я просто не замечала, — подумала Бори, — что меня обслуживают. А мама действительно ходила за мной, как за маленькой».

Папа опоздает на работу.

Боришка подошла к нему и посмотрела на него. Даже во сне лицо его выглядело усталым, вытянувшимся — ей страшно не хотелось его будить. Неужели нельзя позвонить в троллейбусный парк и сказать, что случилось? Ведь дали бы ему свободный день…

Отец, словно его встряхнули, встрепенулся, почувствовав, верно, что Боришка стоит рядом и смотрит на него. Он вскочил с постели, но, когда дочь посоветовала ему позвонить в парк, он только отмахнулся. Мать, как выйдет из больницы, еще долго будет на бюллетене — значит, нужны деньги.

Отец пошел и ванную комнату, а Бори, набросив на себя халатик, вышла на кухню. Отец любил к завтраку кофе, но кофе и кладовке она не нашла. Когда отец вошел на кухню, он достал с полки кофейник, который она не заметила. «А я и не знаю, где что лежит у нас в кладовке, — подумала Бори, — не замечала ничего. Я даже не знаю, как мы живем!»

Отец поставил на газ молоко и, пока оно подогревалось, умылся и побрился. А Бори стояла и смотрела онемев. Отец накрыл на стол, налил молоко и кофе в свою чашку и в маленькую чашечку Боришки, нарезал крендель. Когда они сели за стол, он обернулся посмотреть, выключил ли газ — выключил. Это только Бори забывала обычно делать, когда подогревала воду для маникюра.

— Цила и Миши прибывают в полдень, — промолвил отец и взял пальто. — Сходи утром в жилуправление и сообщи, что случилось. Ты сможешь это сделать или мне самому позвонить? Сделаешь? Скажи им также, что после работы я сам зайду к ним и мы обо всем договоримся. Не забудешь?

Она не забудет.

— Потом забеги к Ютке. Спроси ее, согласится ли она в дневные часы, пока я на работе, заменять маму. Скажи, что мы рассчитаемся с ней. На улице много снега — нужно часто убирать.

Боришка, не поднимая глаз, смотрела себе под ноги. Отец никогда не наказывал ее, но эти несколько фраз были для нее больнее любых побоев.

— Когда Цила приедет, передай ей, что нет ни обеда, ни ужина. Деньги — в шкатулке. Купите все, что нужно. Пусть Цила приготовит обед и приберет в квартире. Если поезд опоздает и Цила с Миши не приедут до полудня, скажи Ютке, чтобы она и продукты купила. На два дня. А то ведь магазины два дня будут закрыты.

Отец говорил спокойно, не сердито, как человек, который хорошо знает, кому что можно поручить.

— Попроси Ютку прибрать в квартире у инженера. А я пойду немного подмету тротуар и побегу на работу.

Подняв воротник пальто, отец направился к выходу. Боришка пошла за ним следом и взяла его за руку.

— А что же мне целый день делать? — спросила глухим голосом Бори, словно ей трудно было говорить.

Отец не рассердился, но и не смягчился, а лишь сказал:

— Делай маникюр. Или примеряй платье. Или пойди погуляй. Как обычно.

Он вышел на улицу подметать. Потом еще забежал на минутку, повесил ключ от подъезда на крючок, попрощался и ушел. Боришка долго смотрела ему вслед из окна. Отец шагал с высоко поднятой головой по свежевыметенному тротуару, затем сел на служебный троллейбус и скрылся из глаз. На улице все еще было темно, как ночью: горели фонари. Бори сцепила пальцы рук и опустилась на стул. Сознание, что ее не принимают всерьез — есть ли она, нет ли ее, все равно, мол, от нее никакой пользы, — было страшным, как омут.

XII. Предательство Ютки

Боришка мерзла. Впервые в жизни ей было так холодно. И так пусто и холодно на душе. У нее бывали трудные минуты, но никогда еще она не оставалась наедине со своими невзгодами. Мать всегда старалась чем-то помочь, да и Ютка тоже. И, разумеется, Сильвия, которая всегда была на ее стороне. О, эта Сильвия!

А сейчас она могла спросить совета лишь у опустившейся на нее тишины. Посидев немного, Боришка с трудом поднялась, медленно и тяжело, точно старуха, которой через силу дается каждое движение, как, наверное, тетушке Гагаре.

Отец поручил ей сходить в жилуправление — поговорить с Юткой и Цилой. Словом, дела были, но час для всего этого был еще очень ранний, разве что для уборки самое время. Впрочем, есть еще одно дело, которое хотя отец и не доверил ей, но от него зависит все остальное. С него она и начнет день, Боришка надела пальто.

Раньше она в это время только пробуждалась, а сейчас влилась в поток людей, спешащих на работу. Бори не решилась сесть на троллейбус — побоялась случайно встретиться с отцом — и пошла на трамвайную остановку на Малое кольцо.

Трамвай был набит битком. Бори едва втиснулась на площадку. А ехать туда с двумя пересадками. Морозный утренний воздух приятно холодил щеки, розоватый свет солнца, проглядывавшего временами сквозь тучи, вспыхивал бликами на снегу; теплое дыхание кудрявыми облачками окутывало лица прохожих. Словом, было обычное рождественское утро, когда над улицей плывет запах пирогов и еловой хвои даже там, где ничего не пекут и елками не торгуют.

И только Бори не замечала никаких запахов.

В больницу ее сперва не захотели пропустить. Но сторож оказался добрым стариком и в конце концов сам позвонил дежурной сестре на мамин этаж, чтобы узнать, как мама себя чувствует. А Бори стояла и смотрела на мигающие огоньки табло местной АТС. Потом она взглянула на сторожа, и того поразили ее глаза — строгие и такие горестные.