Радий Погодин - Рассказы о веселых людях и хорошей погоде (илл. Медведев) Страница 24

Собачонку звали Кайзер Вильгельм Фердинанд Третий или попросту Вилька. Была она ничья и, возможно, поэтому никогда не голодала. Она зарабатывала хлеб собственной головой, кувыркаясь через неё; собственными лапами, так как умела ходить и на задних и на передних в отдельности. Она знала, что на человека можно тявкать не более трёх раз подряд, иначе тебя сочтут грубиянкой. И ещё она знала: показывать зубы в улыбке гораздо прибыльнее, чем скалить их просто так.

Малышей в красных трусиках звали Серёжка и Наташка. Брат и сестра. Были они двойняшками-близнецами. Когда они ревели, то становились друг к другу спиной, чтобы рёв слышался со всех сторон. Дрались плечом к плечу. Засыпали вместе и просыпались одновременно. По очереди они только задавали вопросы.

Малыши подошли к Дубравке.

— Ты почему на скамейке спала? — спросила Наташка.

Серёжке этот вопрос был неинтересен. Он, как мужчина, полагал, что человек может спать, где ему заблагорассудится. Он спросил:

— Скажи, кто главнее: колдунья, ведьма или баба-яга?

— Все главные, — ответила Дубравка. — Они различаются только по возрасту. Колдунья — это молодая девушка. Ведьма — женщина средних лет. Баба-яга — старуха.

— А есть колдовские дети? — тут же спросила Наташка.

Дубравка давно уже знала, что единственное спасение от вопросов — вопросы.

— Валентина Григорьевна не выходила? — спросила она.

Брат и сестра переглянулись. Сказали хором:

— Какая?

— Очень красивая. Она комнату в той башне снимает.

Дубравкина бабушка высунулась в окно и позвала Дубравку завтракать.

— Как только она выйдет, — наказала малышам Дубравка, — кричите мне.

Серёжка и Наташка важно кивнули.

Не успела Дубравка выпить кружку молока, как во дворе раздался крик:

— Дубравка, она вышла!

Дубравка выглянула в окно.

Посреди двора стояла Валентина Григорьевна. В руке она держала белую пляжную сумку. Платье на ней было тоже белое и узкое, в крупных пунцовых цветах.

Дубравка поперхнулась молоком. Днём Валентина Григорьевна оказалась ещё красивее.

Бабушка посмотрела через Дубравкину голову во двор.

— Радуга, — сказала она. — Дай бог, чтоб не мыльный пузырь.

«Радуга, — подумала Дубравка. — Почему нет такого женского имени?» И спросила вдруг:

— Это ты меня Дубравкой назвала? Почему?

— Так, — ответила бабушка.

Во дворе перед Валентиной Григорьевной, взявшись за руки, стояли Серёжка и Наташка. Они смотрели на неё и деловито кричали:

— Дубравка, она вышла!

Потом Наташка спросила:

— Почему вы такая красивая?

— Потому что я мою уши, — сказала Валентина Григорьевна.

Она хотела ещё что-то сказать, но тут из дома вышел мужчина с такими же тёмными глазами, как у Серёжки и Наташки. Он взял малышей за руки.

— Идёмте немедленно мыть уши. Я тоже буду мыть душистым мылом.

— Вам это вряд ли поможет, — насмешливо сказала Валентина Григорьевна.

— Спасибо, я буду мыть уши без мыла… — Мужчина улыбнулся и повёл ребят к набережной.

Валентина Григорьевна смотрела им вслед, покусывая губы, потом, спохватившись, крикнула:

— Пожалуйста! — и принялась разглядывать дом.

— Нравится? — спросил её кто-то сверху.

Она обернулась, подняла голову. На ступеньке висячей лестницы сидела Дубравка.

— Здравствуйте! — сказала Дубравка.

Встав на цыпочки, Валентина Григорьевна пожала Дубравкину руку, крепко, как хорошему, верному товарищу. Потом спросила, махнув сумкой в сторону набережной:

— Кто этот человек?

— Это Серёжкин и Наташкин отец, Пётр Петрович. Он всегда дразнится. У него не поймёшь, когда он говорит серьёзно. Он прозвал наш дом Могучая фата-моргана.

— Почему?..

— Ему так хочется. Он чудак.

Валентина Григорьевна ещё раз оглядела дом.

— Он и правда похож на фата-моргану.

— Может быть, — согласилась Дубравка, — только я не знаю, что это такое.

— Ничего, — сказала Валентина Григорьевна, — просто забавный мираж.

Мальчишки лежали на пляже вверх лицом. Они изо всех сил надували животы. Считалось, что к надутому животу легче пристаёт загар. Лежать с надутыми животами тяжело. Скоро мальчишки устали, повернулись к солнцу спинами.

— Попадись мне эта Дубравка! — сказал Утюг ни с того ни с сего.

Его друзья не шелохнулись. Они лежали, словно пришитые к земле солнечными нитками. Им было лень говорить.

Утюг был местный. Прозвище он получил за то, что не умел плавать, как это ни странно.

— Меня вода не держит, — объяснял он. — У меня повышенная плотность организма.

Утюг верховодил на берегу. Он бросал на спины загоральщиков сухой лёд, выпрошенный у продавцов мороженого. Ловил девчонок в верёвочные силки, закатывал им в волосы колючки. Но больше всего он любил посещать салон, где соревновались кондитеры. В этом салоне давали отведать любое пирожное, какое хочешь, душистые кексы и сливочное печенье. Нужно было только заплатить за билет, выслушать лекцию о белках, витаминах и углеводах. Пробовать можно бесплатно. Правда, очень скоро Утюга перестали туда пускать. У него оказался слишком большой аппетит и очень маленькая совесть. Утюга часто били. Но вчерашний Дубравкин удар Утюг считал оскорблением.

— Пусть только появится! — бормотал он. — Что лучше: леща ей отвесить или макарон отпустить?

— И того и другого, — предложил кто-то из ребят равнодушным голосом. — Чем больше, тем лучше.

— Её сначала поймать нужно.

— Вон она идёт! — крикнул Утюг, вскочив на ноги.

Мальчишки поднялись, стряхнули налипшую на животы гальку. Они сумрачно глядели на Дубравку. А та даже не повернула головы в их сторону.

Дубравка шла по пляжу с Валентиной Григорьевной. Это было очень приятно и необычно. Головы загоральщиков поворачивались им вслед. Взгляды были всякие: восхищённые, удивлённые, даже завистливые и злые. Не было равнодушных взглядов. Разогретые солнцем люди, обычно лениво уступающие дорогу, вежливо подвигались. Говорили «пожалуйста» — слово, которое не часто услышишь в магазинах, автобусах и на общественных пляжах.

Валентина Григорьевна и Дубравка выбрали место почти у самой воды. К их ногам подлетел волейбольный мяч. Какие-то загорелые парни прибежали за ним. Они разучились играть в волейбол и долго не могли подхватить мяч в руки. Они бы возились с мячом полчаса, улыбаясь и бормоча извинения, но Валентина Григорьевна сильным ударом отбросила злополучный мяч далеко за спину.

Потом по мелкой воде, громко хохоча и брызгаясь, прошли старшие школьницы из драмкружка. Они украдкой посматривали на Валентину Григорьевну.

— Дубравка, можно тебя на минутку? — сказала Снежная королева, грациозно изогнув спину.

— Что? — сказала Дубравка.

— Почему ты не ходишь в кружок? Ведь ты так хорошо играла, — ласково спросила Снежная королева, глядя через Дубравкину голову.

«Потому что вы злые кобылы, — хотела сказать Дубравка, — у вас только мальчишки на уме», — но промолчала.

— Кто эта женщина? — зашептали девчонки.

— Артистка из Ленинграда, — сказала Дубравка. — Народная артистка республики. Знаменитая.

Девчонки сдержанно загалдели:

— Я говорила!

— Нет, это я говорила!

И только Снежная королева, не в силах совладать с ревностью, пожала плечами.

— Для народной артистки она недостаточно интересная. Серые глаза, подумаешь! Чёрные кинематографичнее. И волосы…

— Нет, красивая! — возразила Дубравка. — Даже очень красивая, это всякий скажет.

— Красивая, — подтвердили остальные.

Дубравка фыркнула надменно и, выгнув спину, как это делала Снежная королева, подошла к Валентине Григорьевне.

— Жабы, — сказала она. — Лицемерки…

Потом мимо них прошли мальчишки… Утюг будто ненароком споткнулся и упал. Поднимаясь, он швырнул из-под ноги целый фонтан мелких камушков.

— Ладно, Утюг, — сказала Дубравка. — Запомни.

Валентина Григорьевна засмеялась.

— Смешная ты, Дубравка, — сказала она. — Ты, наверное, с целым светом воюешь.

— Хороших людей я не трогаю. А Утюг пусть запомнит.

Когда мальчишечьи головы круглыми поплавками заскакали на волнах, Дубравка скользнула в воду и поплыла вслед за ними.

Утюг порядочно отстал от приятелей. Он плыл, крепко вцепившись в надувной круг. Вдруг что-то цепкое обвило его ноги и с силой дёрнуло вниз. Страх — плохой товарищ. Утюг выпустил резиновый поплавок, заколотил руками по воде и тотчас окунулся с макушкой, блестяще оправдав своё прозвище.

Ноги его освободились. Утюг вынырнул, хватил ртом воздух и увидел прямо перед собой Дубравку. Она преспокойно лежала на его круге.

— Тони, — сказала она.

Утюг покорно утонул.