Сергей Иванов - Ольга Яковлева Страница 24

Пока дежурные убирали тарелки от первого и приносили тефтели, Ольга успела оглядеться. И она заметила, что все к театру приоделись: кто кофточку поверх формы надел, кто в белом пришёл фартуке, кто хоть просто бант получше завязал. Одна Ольга была во всём обычном. Как мальчишки!

Настроение её немножко от этого испортилось. К тому же ещё она никого не предупредила у старика ботаники. Может, они её ждут. «Надо хоть позвонить!» — подумала Ольга.

— Наталья Викторовна! — громко сказала она и стала глазами искать глаза учительницы. — Наталья Викторовна!… Можно мне… Мне позвонить надо… Я маме сказать забыла…

— Ну иди, — кивнула Наталья Викторовна, — во дворе нас подожди.

«Врать научилась, — неодобрительно подумала о себе Ольга, — прямо как Светлана!» Но с другой стороны, не будешь же объяснять про старика ботаники…

Она оделась побыстрей, выбежала на улицу. Конечно, они там пока со своими пальто разберутся, пока что — минут десять обязательно пройдёт. Но всё же лучше поторопиться.

Ольга забралась в будку, опасливо потрогала трубку, провод, диск — нет, не кусается. А здесь часто бывает, что кусается автомат. Прямо не автомат, а живой ток!.. Ольга быстро набрала номер, прижала холодную трубку к уху. Стёкла в будке уже успели зарасти густой серебряной ватой. Было полутемно. Никто не мог видеть, что тут Ольга делает. Она была как в засаде.

А в трубке всё пели и пели жалобным козлиным голоском длинные гудки: «Сестрица моя, Алёнушка! Выплынь, выплынь на бережок!..» Такая детская передача есть по радио. Ольга раньше, когда её слушала, всё плакала. Но уж после пятого раза ни за что не заплачешь!

Она улыбнулась, представила себе, как Лёля Познанская вытирает руки от панировочных сухарей и бежит на цыпочках из кухни к телефону. Сейчас закроет рукой трубку и скажет далёким голосом: «Алё!» А старик ботаники дремлет у себя в кабинете. И от задёрнутой молочной шторы вокруг него плавает такой же полумрак, полутуман, как в Ольгиной будке. И может быть, по сравнению со вчерашним, старик ботаники потихонечку пошёл на поправку… Очень Ольге хотелось, чтоб это было так!

Между тем трубка в шестой или в седьмой раз пропела «Сестрицу Алёнушку». И всё мимо! Но вот наконец-то в глубине что-то брякнуло, трыкнуло.

— Слушаю! — сказал совершенно незнакомый и довольно-таки старушечий голос.

«Ой!» — Ольга проглотила сухоту в горле и сказала:

— А кто это?

— Сиделка, — ответил голос без запинки.

Ах, сиделка… Сердце у Ольги неприятно билось. Она начала себя успокаивать, что это же и маленьким детям должно быть понятно: Лёля не может целый день сидеть со стариком ботаники. Ей работу надо ходить, в институт, где изучают биологию.

— Как себя Борис Платоныч чувствует?

— Удовлетворительно.

— Как-как?

— Состояние удовлетворительное, — заученным, магнитофонным голосом сказала сиделка.

Как-то всё это было неожиданно. Как-то не нравилось Ольге. Ей хотелось поговорить с Лелей Познанской, или с Еленой Григорьевной, или уж хоть с тем Женей, который будет дописывать книжку старика ботаники.

— А когда можно прийти? — спросила Ольга. Такой странный вопрос она задала просто от растерянности. Чего тут спрашивать? Приходи когда хочешь!

Но оказалось, для сиделки это вопрос совсем не странный.

— А как ваша фамилия? — спросила она спокойно.

— Яковлева Ольга… А что?

— Подождите. — Она, наверное, целый час молча дышала в трубку. — Вашего имени в списке нет.

— В каком списке?!

— В списке лиц, которых Борис Платоныч сможет принять в ближайшие дни. О здоровье можете справляться по телефону.

«Справляться по телефону!.. В списке нет». Слёзы брызнули из глаз Ольги, словно ей под нос сунули банку горчицы.

«И не нужно мне! — хотела крикнуть Ольга. — Подумаешь!»

Но в трубке давно уже отчаянно пели короткие гудки.

Прошёл тот неудачный театральный день, проходил и ещё один. Звонить больше Ольга не решалась.

Сегодня утром, перед школой, она опять зашла в тот же некусачий автомат, вынула из варежки тёпленькую жёлтую двушку, набрала номер, но опять услышала магнитофонный голос:

— Слушаю!

Ольга положила трубку, и автомат проглотил её двушку задаром.

Сейчас, вечером, ей было тоскливо и стыдно. Чтобы немного успокоиться, оправдаться перед собой, она старалась разозлить себя, старалась обидеться. «А пусть, пусть, — думала она. — И не буду звонить! Пусть, раз так… какие-то списки!»

В тот день зима вдруг распустила вожжи, мороз вырвался, улетел, всё потекло. По улицам полз мокрый туман. Как-то неприятно было на душе, как-то дышалось невесело. И мама была беспокойная. Ждала телефонного звонка. И, не дождавшись, опять и опять звонила в справочное аэровокзала.

В этот вечер они долго смотрели телевизор. Уж под конец Ольга сама сказала, что спать пойдёт. А мама вдруг попросила:

— Посиди со мной, доча! А хочешь — вздремни около меня… Чего-то Слава не летит. А погода видишь какая!

Но Ольга, неизвестно почему, совершенно не боялась за лётчика. Она сказала:

— Я вот тебе честно говорю, мам. Он прилетит. У меня сердце чует!

— Правда? — сказала мама и стала быстро-быстро утирать глаза. — Ну ты смотри, смотри телевизор. Ты на меня не гляди.

Уже когда вся программа кончилась, часов, наверное, в двенадцать, вдруг затрезвонил, захлебнулся звонок у двери. Мама кинулась в переднюю и только притронулась к замку, дверь сама распахнулась. В квартиру вбежала женщина — халат застёгнут наперекосяк, голова в бигудях, из-под халата длинная ночная рубашка в цветочек:

— Умоляю! Телефон!

— В комнату, в комнату идите, — быстро сказала мама. — Там. Оля, покажи!

Женщина срывающимися пальцами начала крутить телефонный диск. Вызывала «скорую помощь». Ольга узнала её — это была их соседка из квартиры напротив.

— Как её зовут? — шепнула мама.

Ольга пожала плечами. Они стояли в дверях, прижавшись друг к другу, и глядели на женщину. Та наконец дозвонилась, кричала в трубку:

— Панкратова, Вера Григорьевна, семьдесят два… Сердце.

Положила трубку, виновато и устало глянула на маму:

— Как погода меняется, так приступ. И особенно когда оттепель, давление в воздухе падает.

Ольга вздрогнула и замерла. Значит, сейчас и старик ботаники… Ей вспомнились слова Лёли Познанской: «Всё на волоске висит. Кто-нибудь чихнёт не так — и готово!»

Женщина ушла. Но в квартире у них осталась тревога. Мама сидела на диване перед тёмным телевизором. Наконец взглянула на Ольгу:

— Ты чего? Ложись, ложись.

Ольга послушно легла. Звонить всё равно было поздно. Уже сквозь сон ей послышалась пронзительная телефонная песня, и потом к её щеке прижалась горячая и мокрая мамина щека.

— Прилетел, доча! Прилетел, прилетел!..

И больше Ольга ничего не слышала и не видела, кроме хорошего летнего сна про зелёные листья и про птиц… Теперь уж ничего плохого случиться не могло.

Утром они проспали. А чего тут удивляться — полночи колобродили!.. Ольга сама проснулась. Посмотрела на будильник — глазам своим не поверила: восемь часов. Как он не зазвонил, неизвестно. Будто сам проспал всё на свете. А может, звонил, да не дозвонился до ких. А может, и завести забыли.

Ольга быстро думала об этом, пока надевала платье, чулки.

Потом вдруг подумала: «Завтракать же надо — маму разбудить». Но прикинула: всё равно не успеть. Пока чайник, пока то, сё… А мама ещё позже легла. Вообще неизвестно когда! Пусть спит. Небось к своей второй смене проснётся.

Она тихо-тихо собралась — только раза два громыхнула. Но мама даже и не думала просыпаться. Видно, наволновалась, устала.

В животе было непривычно пусто. И как будто даже немного тянуло и царапало. «Так, что ли, на душе кошки скребут?» — подумала Ольга. Но размышлять про кошек было некогда. Только-только бы к звонку поспеть! Она поскакала вниз по лестнице (оба лифта были заняты). Однако перед почтовым ящиком всё же притормозила. Будто кто её за подол потянул. Глянула внутрь — ого, письмо!

Она опасливо посмотрела вверх по лестнице, вниз. Никого. Достала из тайничка ключ. Вынула письмо: «Яковлевой Ольге». Почерк дрожащий и в то же время твёрдый — такой знакомый ей… Неужели?! Да быть не может!.. Неужели от него?!

Но проверить невозможную свою догадку Ольге было совсем уже некогда. Звонок, который должен был разразиться с минуты на минуту, висел над нею грозной птицей… Пять минут — это ничего. Только пять минут и надо обождать-то!..

И она припустила в школу, размахивая таинственным письмом, зажатым в руке. Припустила, не замечая того, что рассветное небо над головою совершенно чисто, и морозец подобрал снежную хлябь, и красное зарево подымается за домами, так что зажжённые фонари стоят вдоль улицы совершенно ненужно и бледно. Словно привидения.