Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь Страница 24

— У тебя, Фекла Ивановна, настоящий политклуб. Как ни посмотрю, всё вокруг тебя бабы. И о чём только вы весь день трепитесь?

— Эх, — смеялась Фекла, — что ещё нам остаётся? Одна радость — языки почесать.

Умерла Фекла на Святой неделе. И в этом народная молва усмотрела некий знак свыше. Умерла неожиданно, потому что не болела, по крайней мере, никто жалоб от неё не слышал. Она пила молоко и вдруг поперхнулась. Лицо посерело, кружка с грохотом покатилась по полу. Никто ничего не успел понять. Фекла поняла всё. Она уже не чувствовала тела, сердце, словно нехотя, стукнуло раз, другой — и остановилось. Вместо голосов — гул, вместо лиц — какой-то яркий свет. Последняя мысль: как жаль, что я больше не увижу тот замечательный сон — куст бузины у родительского дома. Мама, говорит она, посмотри, какие красивые ягодки. Можно я сорву их? И, не дожидаясь ответа, бежит к кусту. Бежит сама, бежит босая, а из окна смотрит отец и смеётся: “Какая ты ловкая у меня, дочка…”Хоронили Феклу на Красную Горку — так в народе называют первое воскресенье после Пасхи. Бабам, готовившим её в последний путь, так и не удалось выпрямить умершей ноги. Поэтому гроб сделали особенный — он больше напоминал квадратный ящик. Под старость Фекла значительно прибавила в весе, а потому шесть здоровых мужиков, которые несли гроб, останавливались отдыхать почти у каждого дома. Из домов выходили люди и клали в гроб крашенные яйца, так что вскоре было видно только лицо Феклы. “Христос воскресе, Феклушка”, — шептали женщины и вытирали платками уголки глаз.Перед тем, как повернуть на кладбище, похоронная процессия прошла и то место, где некогда стоял родной дом Феклы. Люди почему-то не вспомнили об этом, и не остановились. Может быть, и правильно, что не остановились: даже следов дома не осталось. Но, как и прежде, росла на своём месте бузина. Налетевший майский ветерок пробежал по проулку, ветки бузины затрепетали и слегка наклонились, будто прощаясь с Феклой. Прощаясь навеки».

* * *

Только Покровский успел дочитать последнее слово, как тишину раннего ноябрьского утра расколол выстрел. Сухой, резкий и очень громкий. Хозяин дома вскочил и бросился к окну, за ним последовали и другие.

— Что это могло быть? — спросил батюшка, задавая вопрос ни кому-то конкретно, а скорее озвучивая то, о чем думал каждый.

— На «калашникова» похоже, будто кто подошел к окну и пальнул…

— Миш, ну посуди, откуда здесь «калаш»? — возразил другу Георгий.

— Я же сказал — похоже.

— Отцы, уже светает, ложиться спать нет смысла. Пойдемте выйдем и посмотрим что к чему, — предложил отец Леонид.

Они вышли на улицу, перейдя все тот же затейливый мостик. Деревушка мирно спала, утонув в топленом молоке предрассветного часа. Только силуэт колоколенки одиноко возвышался впереди.

— Господи! — охнул вдруг Шапошников. — Да что же это?!

— Да что случилось, Георгий?

— Креста нет!

— Да его там почитай полвека уже нет.

Шапошников смущенно хмыкнул:

— Ну… Короче, вчера был, батюшка.

— Что ты говоришь такое?

— Пойдемте к храму, по дороге каяться буду.

Покровский пока ничего не мог понять, но по тому, как взволновались отец Леонид и Георгий, понял, что произошло нечто неординарное. Пока они шли к храму, Шапошников, возглавлявший маленькую процессию, все время оборачиваясь назад, рассказывал:

— Позавчера приезжаю из Москвы, а навстречу сосед мой, Пахомыч. «У меня для тебя подарок, Федорович», говорит. «Крест купольный нашелся». А я своим ушам не верю. Все эти годы, ты же знаешь, батюшка, крест тот искал. Старики вспоминали, что он какой-то необычной формы был, но никто не помнил, куда он мог подеваться. А он, оказывается, все эти годы находился возле храма, лежал на брошенной могилке. Столько раз мимо ходил — и не видел. А тут — на тебе… Ну, вот, меня аж затрясло. Думаю, сейчас почищу крест от земли и сразу же водрузю… водружу… короче, вы меня поняли.

— Георгий, ты соображаешь, что сделал. Без благословения…

— Теперь понимаю, батюшка.

— Да не понимаешь. Чин существует специальный, молебен полагается отслужить, а ты… Эх!

— Я и говорю: прости, Господи! Вообщем, обвязал себя веревками и полез на купол. А на нем видно при советской власти антенна стояла.

— Какая антенна? — отец Леонид даже остановился.

— Так в церкви же одно время клуб был, вот я и решил, что антенна. От нее осталось железное отверстие, как раз крест должен в него войти. Я, значит, сую крест, а он не лезет. Не лезет, и все тут. Думаю, может, труха какая не пускает. Нет, вроде пусто. Одним словом, засунул я его туда, вроде встал ровно.

Наконец они подошли к храму. Как и любой другой человек, Покровский за свою жизнь перевидал много храмов. Больших и маленьких, знаменитых на весь мир и затерянных в деревенской глуши… Этот, львовский, удивлял с первого взгляда. Конечно же — колокольня. Она стояла… К Покровскому пришел образ: свечу, которую долго держали в теплых руках, ставят перед образом. И поскольку воск реагирует на тепло, встает она не прямо, а чуть наклоняясь. Вот так стояла и эта колокольня.

Впрочем, времени, созерцать творение Львова и размышлять, не было.

— Вот он! — это был голос Георгия, успевшего обойти вокруг храма. Поотставший от других Покровский пошел на голос. Вокруг были могилы и пока Арсений пробирался мимо них, его друзья успели поставить крест, прислонив его к стене храма.

Михаил, нагнувшись, словно опытный реставратор, осторожно и неторопливо просматривал каждый сантиметр креста.

— Хорошая работа. На века ставили…

Склонился еще ниже:

— Вроде все нормально.

И вдруг даже присвистнул:

— Ничего себе… Ребята, посмотрите!

Покровский не был специалистом в металлургии, но даже он понял, взглянув на основание креста, почему был так изумлен Михаил: оно было срезано ровненько-ровненько. Никакого скола нет даже в помине.

— Вот вам еще одно чудо, — Михаил поднялся, давая возможность отцу Леониду и Георгию подойти к кресту поближе. — Вы смотрите, смотрите. Поверьте мне, кое-что в этом деле я соображаю. Так срезать можно только лазером, но я не верю в пришельцев с лазерным оружием.

… Разумеется, в тот день ни отец Леонид, ни Покровский в Энск не поехали. У священника было с собой все необходимое, и они отслужили специальный молебен. И лишь после этого сделал свою вторую попытку поднять в арапчеевское небо крест неунывающий бородач. Арсений, стоя внизу, с восхищением глядел на этого немолодого уже человека, с отчаянной храбростью поднимающегося вверх. «Вот этот может упасть, но только не потому, что стоит на одном месте, как некоторые», — думал писатель. Неожиданно он встретился взглядом с отцом Леонидом. Тот улыбнулся и показал на Шапошникова:

— Ему еще от меня перепадет, но ведь молодец!

— Молодец, — согласился Покровский. — Все вы здесь…

— Отцы! — сверху раздался торжествующий бас Георгия. — Встал! Как будто всегда здесь и стоял!

— Так ведь всегда и стоял, — откликнулся священник, — только он, и никакой антенны.

— Никакой! — продолжал кричать Георгий.

А потом вдруг поцеловал крест и заплакал. И только по движению губ Арсений разобрал, что чуть слышно прошептал этот странный человек:

— Спасибо Тебе, Господи. За все.

* * * В Энск они въезжали молча. Каждый, и священник, и писатель, думал о чем-то своем.

— Кстати, батюшка, — вдруг спросил Арсений, — а какой сегодня день?

— С утра была пятница, — улыбнулся отец Леонид, — впрямь забыли или шутите?

— Какие шутка? Я вот и сколько сейчас времени спросить хочу.

— А посмотрите вон туда… Нет, правее.

— Куранты? Без двадцати пять. Можно верить?

— Не сомневайтесь, время точнехонькое.

— Значит, мы сейчас в самом центре Энска. Думаю, где-то здесь должна быть редакция вашей местной газеты.

— Прямо к крыльцу подвезу. А что, знаете там кого-нибудь?

— Недавно познакомился. Некто Владимир Орлов…

— «Некто!» Тоже мне, сказали. Владимир Олегович совсем не некто. Мы с ним, точнее с его второй половиной, давнишние оппоненты.

— Не понял, батюшка. Вторая половина — это его жена?

— Он разведенный. Вторая половина…

Машина остановилась.

— Вот, Арсений Васильевич, приехали. Думаю, не последний раз мы к Георгию выбрались.

— Очень надеюсь на это, батюшка. И все же, про Орлова доскажите, пожалуйста.

— А что тут досказывать? В нем словно два человека живут. Да он и сам этого не скрывает, Двойником называет. Орлов — очень талантливый журналист, смелый человек. Его всегда читать интересно, жаль главный редактор в «Энской заре» мужик трусоватый, особо не дает Орлову развернуться. А второй, Двойник, эдакий меланхолик, вечно брюзжащий и только на дне, простите, бутылки, находящий отдохновение.