Владислав Крапивин - Мушкетер и Фея. Повести Страница 24

— Песня о первом полете! Солист Максим Рыбкин!

Батюшки, неужели это он? Маленький такой, с перепуганными глаза- ми! Взъерошенный какой-то. Пилотка, правда, на месте, но застежка у жилета сбита набок. И штаны перекошены: одна штанина длиннее дру- гой… Трах! Чуть не сбил Пенкину с сиденья.

— О, гиппопотам…- страдальческим шепотом сказала мама.

Максим сжался. Почему он такой? Зачем хлопает глазами и расте- рянно оглядывается? И шевелит губами. И что там на студии, дураки, что ли? Для чего во весь экран показывают, как он стиснул кулак с болтиком? Тем более, что тут же видно, что другая рука испуганно те- ребит пальцами краешек штанов и что на обшлаге расстегнулась пугови- ца… «Да перестань ты стискивать свой болтик, дубина!»

— Не волнуйся, не волнуйся, Максим,- сказал папа. Это он тому Максиму, который на экране. Но теперь-то чего там «не волнуйся»! Поздно уже…

Показали опять лицо. Зачем он хмурит брови и смотрит прямо в ка- меру, балда?

Боже мой, это ведь жуткий и окончательный провал! Неужели кто-нибудь из знакомых ребят смотрит? Сколько смеха будет в поне- дельник! И как злорадствует Транзя!

Запели… Чего уж теперь петь-то! Издевательство одно. Хорошо только, что перестали его показывать, показывают ребят…

Над травами,которыеКачает ветер ласковый…

Ой, как это сделали? На экране-поле с ромашками, трава волнует- ся. Маленький самолет стоит в траве. Идет сквозь траву к самолету мальчишка. Вроде Максима. Это, наверно, из какого-то кино.

Через кинокадры с ромашками во весь экран медленно проступило Максимкино лицо. Он уже не шевелил бровями и губами. Он напряженно смотрел с экрана и ждал. Потом запел.

Он пел и просил о полете. Но не жалобно, а скорее с какой-то сердитой настойчивостью. Это что же: у него такой голос? Совершенно незнакомый. Не такой высокий и чистый, как у Алика, но какой-то зве- нящий. Звенело отчаянное требование чуда!

Это что же, его глаза? Во весь экран. Зачем? И прямо в этих гла- зах-опять аэродром и бегущий мальчик, и сверкающий круг винта… И опять Максим — во весь рост.

…Возьмите!Я очень легкий!

Папа тихо кашлянул. Вдруг показали какого-то кудрявого мальчишку среди зрителей. Он сидел, подавшись вперед и прикусив губу. Конечно, переживал. Наверно, ему неловко было за Максима.

Но тогда… Тогда почему так струится трава под взлетающим само- летом? И так искрится солнце в мерцающем круге пропеллера? И хор отозвался так радостно:

Машина рванулась —все выше!Выше!Выше…Выше…

И затихла песня. И скрылся у солнца самолет. И Максим притих, затаился, только сердце-как пулемет…

— Малыш ты мой,- тихонько сказал папа.- Вот какой ты у нас…

А мама ласково притянула его за уши и чмокнула в нос. Это что? Значит, им за него не стыдно? Значит… не так уж и плохо?

И в этот миг из телевизора вырвался шумный плеск. Это были апло- дисменты. Максим вздрогнул.

Конечно! Это же было! Уже было!

Там, на студии, была победа, и он стоял тогда радостный и оглу- шенный — такой же, как теперь, на экране. Как он мог забыть? Испу- гался начала и забыл про конец! А конец-вот он! Хлопают свои ребята, хлопают незнакомые мальчишки и девчонки. И мальчик-музыкант! Максим не видел его со сцены, а сейчас — он здесь. Хлопает так, что волосы опять торчком встают от ударов воздуха. Как от тарелок!

Неужели это он, Максим, дал ему радость? Ему и другим…

А вот Анатолий Федорович вышел. Н женщина-диктор.

— Тебя зовут Максим? Поздравляю, Максим, ты хорошо пел. Верно, ребята?

— …Ты, наверно, не первый раз выступаешь на концерте?

— …А кем ты хочешь быть, Максим? Может быть, летчиком?

Ох, почему у него такой глупый вид? Ну, не глупый, а все-таки растерянный…

— А что у тебя в кулаке? Ой, ну для чего это?

— Это так, болтик…

— Интересно. А зачем он тебе?

— Для крепкости… И ладонь — во всю ширину экрана! С болтиком!

И все хлопают, никто не смеется. Кроме мамы. Мама повалила Мак- сима, стиснула ему плечи и сквозь смех сказала:

— Весь на виду, как есть! Ох, Максим, Максим! Даже здесь пока- зал, какой ты барахольщик!

Но она это совсем необидно сказала. И Максим засмеялся и забол- тал в воздухе ногами, потому что все, оказывается, было прекрасно. Мама ухватила его за ногу.

— Стой, голубчик. Рассказывай, наконец, почему бинт, почему гли- на на штанах. И все остальное.

— Ой, только поем сначала, — простонал Максим. — А то помру.

— Тогда марш мыть руки.

— У-у…

— Что значит «у»?

— Мам,- весело сказал Максим,- купи слона.

— Какого слона?.. Что еще за новости? Одному пленку для магнито- фона, другому слона. Что такое слон?

— Все говорят «что такое слон?», — печально откликнулся Максим.- А ты возьми и купи слона.

— Я серьезно спрашиваю…

— Все серьезно спрашивают,- перебил Максим. — А ты не спрашивай. Просто возьми и купи слона.

Мама посмотрела на папу. Папа смотрел на Максима и покусывал гу- бы.

— Я не понимаю…- начала мама.

— Все говорят «не понимаю». А ты просто купи слона.

Мама вдруг заулыбалась:

— Все говорят «купи слона»! И никто не хочет мыть руки. Марш в ванную, а то я тебя тапочкой!

Максим захохотал и скрылся.

Потом он сидел на кухне и ел. Он ел за обед и за ужин. Суп, со- сиски, манную кашу с джемом. Пил чай с ирисками «Кис-кис». И расска- зывал. Про концерт. Про револьвер у вахтерши. Про утюг, третий этаж, форточку и Марину.

— Взять бы да всыпать как следует, — жалобно сказала мама. — А если бы ты сломал шею?

— А если бы дом сгорел?

— Человек дороже дома!

— Тут вопрос чести и самолюбия, — сказал папа.

— Тут вопрос глупости,- сказала мама.

— Ничего же не случилось,- сказал Максим.- Дело прошлое.

Мама выразила надежду, что в будущем ее сын не станет так бес- толково рисковать головой.

Максим на всякий случай сказал «ладно» и поведал про Ивана Са- вельевича, потом — мимоходом — про уколы и, наконец, как появилась в садике Марина и как отправил ее обратно Иван Савельевич.

— Ну и ну,- вздохнула мама.- Денек был у тебя бурный… Перес- тань жевать конфеты, лопнешь… А ногу надо перевязать. Болит?

— Не-а…

— А откуда все-таки глина?

— Это я в парк шел по берегу и увяз у ручья. Думал, что совсем перемажусь, да одна девчонка помогла…

— Не девчонка, а девочка. Надеюсь, ты ее поблагодарил?

— Ага. Мы потом играли. У нее на берегу есть тайна…

— А зачем тебя понесло на берег, это не тайна?

Максим не успел ответить. Пришел Андрей.

— Эх ты, — сказала ему мама,-прогулял. А Максима все-таки показывали. Совсем недавно.

— Не прогулял. У Галки Жильцовой видел, — отозвался Андрей. — Не дитя — народный артист. Имей ввиду, Макс, Галка в тебя влюбилась.

— Больно надо…

— А еще Максим рассказывал про свои подвиги,-заметил папа.

— Как Транзистора вырубил, уже рассказал?

(Откуда он все знает?!)

— Не транзистор, а утюг, — вмешалась мама. — И не вырубил, а выключил. Хотя бы дома не бросайся своими словечками.

— Именно Транзистора,- спокойно разъяснил Андрей.- Мелкую шпану младшего переходного возраста. Именно вырубил. Точнее — расквасил нос и поставил фингал.

— Максим, ты дрался?- широко раскрывая глаза, спросила мама.

— А чего! Он сам сколько раз первый приставал! Если полезет, еще дам…

— Только не рыпайся первый,- посоветовал Андрей.- А то бывает: силу почуял и пошел на всех отыгрываться. Транзя с этого начинал.

— Я не Транзя, — небрежно сказал Максим.

Потом он пошел в их с Андреем комнату, чтобы посмотреть новую «Пионерскую правду». Но он сделал ошибку. Надо было сначала включить свет, а потом плюхаться на тахту. А он сразу плюхнулся, и вставать стало лень. За окнами ровно шумел теплый ветер. В комнате качались, как туман у крыльев самолета, сумерки. Какое уж тут чтение! И Максим стал лежать просто так.

…Когда вглядываешься в сумерки, в них можно увидеть разные картины. Великанов, старинные города, море с парусами… Максим уви- дел джунгли. И осторожно пошел среди синих пальмовых листьев, лиан и высокой травы. И вышел на поляну. Там стоял громадный серый слон. Максим попятился. Слон его увидел. Встал на задние лапы, выпятил жи- вот и не спеша побежал к Максиму. Максим — от него.

— Стой, стой!- затрубил слон голосом Ивана Савельевича.-Ты куда? Не бойся.

Максим вспомнил, что он теперь не трус, и остановился.

Слон подошел вплотную, и над Максимом нависло его брюхо — круг- лое и необъятное, как дирижабль, на котором в молодости летал Иван Савельевич.

— Ты куда?- повторил слон.- Какой хитрый! Купил, а теперь убега- ешь.

— Разве я вас купил? — осторожно спросил Максим.