Евгений Рысс - Приключения во дворе Страница 24

Итак, вопреки Катиным уговорам весь лагерь бросился искать Мишу. Пробежали по всем дорожкам, заглянули во все углы. Миши не было. Начали вспоминать, кто его видел последним и где, но установить ничего не удалось.

Катя начала объяснять, что, может, он застеснялся, ведь о нём будут говорить, и решил побыть в другом месте, может, захотел, например, послушать передачу во дворе, но в это время раздался крик, подхваченный сразу многими голосами:

— Вот он, вот он, он здесь!

Красный, запыхавшийся, с волосами, слипшимися от пота, в лагерь ворвался Миша.

«Только бы добежать до Анюты, только бы добежать до Анюты», — думал он.

Он боялся, что Анюта уже выступает и с ней нельзя будет поговорить, он боялся, что у самого входа в лагерь его настигнут и поведут в милицию. Он многого боялся но никак не мог предположить того, что произошло на самом деле.

Только он вошёл в лагерь, как со всех сторон к нему кинулись ребята, громко крича: «Вот он, вот он!..»

У Миши упало сердце. Причина могла быть только одна — значит, сюда уже сообщили. Значит, здесь уже знают. Очевидно, случилось самое скверное, что могло быть, — свои же ребята узнали о его преступлении и позоре, свои же ребята схватят его и отведут в милицию.

Он ничего не мог понять. Его окружили и, громко галдя, перебивая друг друга, потащили куда-то. От страха он даже не мог разобрать, что говорят мальчики, куда они ведут его, чего они от него хотят. Он только озирался вокруг, испуганный, растерянный, задыхающийся, словно и в самом деле был преступником, которого наконец после долгой погони поймали.

Но его просто повели к радиоузлу. Здесь на скамейке сидели те, кто должен был выступать, и те, о ком должны были говорить. Он искал Анюту. Наконец он увидел её. Нет, если бы она что-нибудь знала, у неё было бы другое лицо. Он представил себе, как оно было бы искажено от ужаса и, может быть, немного от жалости.

Сейчас оно было нахмуренное, взволнованное, но не такое, каким оно было бы, если бы она знала всё. Он увидел, что улыбается Катя Кукушкина, увидел, что и ребята все улыбаются, и понял, что никто ничего не знает.

Казалось, всё было хорошо, можно было бы успокоиться. Но каждую минуту в ворота лагеря могли войти два старичка из комиссионного магазина и толстый лысый человек. Они могли спросить:

«Где здесь Миша Лотышев?»

Кажется, всё было хорошо, по ужас сжимал Мишино сердце.

Ах, если бы он мог всё рассказать Анюте!..

Но нет, это было невозможно. До передачи оставалось десять минут. Начались последние приготовления. Снова появился Паша Севчук, который повторил указания выступающим. Помещение радиоузла было всего только небольшой будкой, в которой могло поместиться самое большее два человека. Когда узел транслировал пение хора, хор располагался перед дверью будки, которую раскрывали настежь, и все мальчики и девочки, которые не участвовали в выступлении, шептали друг другу: «Тише, тише». Каждое громко сказанное поблизости слово услышали бы по всему кварталу. Поэтому в будке должен был находиться только тот, кто выступает. Предполагалось, что сначала Катя Кукушкина должна сделать короткое вступление. Она же должна объявлять каждого выступавшего. Пока она объявляет, тот, кто уже кончил говорить, должен тихонько выйти из будки, а следующий должен так же тихонько войти и сесть перед микрофоном. Последней должна была выступать Анюта. Объявив её, Катя выйдет из будки. Выключить микрофон, когда кончит своё выступление, Анюта должна сама. На пюпитр перед микрофоном Катя положила свои часы. Каждому давалось на выступление приблизительно пять минут. Рекомендовалось поглядывать на циферблат, чтобы не очень затягивать время.

И вот наконец торжественная минута настала.

— Значит, помни, — сказала Катя Анюте напряжённым шёпотом. — Как только кончишь, повернёшь ручку направо. Не забудь! Направо.

— Не забуду, — сказала Анюта сдавленным шёпотом.

Почему-то все начали говорить шёпотом, хотя микрофон не был включён да и находились все за дверью будки.

— Все помнят, кто после кого? — спросила шёпотом Катя.

Все молча кивнули головой.

Миша и слышал и не слышал, что происходит вокруг. Слова-то он слышал, но смысла не понимал. Он только улыбался растерянной, замученной улыбкой и всё время смотрел на ворота лагеря.

В другое время заметили бы, что он ведёт себя странно, но сейчас никто на него не обращал внимания.

«Скорее бы кончилось, — думал Миша. — Только бы успеть поговорить с Анютой до того, как задержат. Она придумает, что сделать, как спасти меня».

Катя Кукушкина погрозила пальцем и открыла дверь будки. Все, кажется, перестали дышать, хотя микрофон ещё не был включён.

Первой пошла маленькая девочка Зина Рубашкина. Ей предстояло рассказать о том, как у неё был грипп, как она отстала по русскому и по арифметике и как к ней приходили ребята и занимались, так что она догнала класс. Она села перед микрофоном. Катя закрыла дверь и повернула ручку. И вот по всем дворам квартала понёсся спокойный Катин голос. Это только казалось, что он был спокойным. На самом деле Катя очень волновалась.

— В эфире городской пионерский лагерь, — сказала она. — Начинаем передачу «Дома и в лагере». Сейчас ребята расскажут и о хороших и о плохих поступках своих товарищей. Мы с вами свои люди, нам нечего скрывать друг от друга, пусть за хорошее ребят похвалят не только в школе, не только дома, не только в лагере. Пусть все жители нашего квартала знают о хороших поступках наших ребят. Пусть все знают и о плохих поступках. Если кто-нибудь из ребят поступил плохо, мы все осудим его за это. Но мы будем верить, что этот плохой поступок останется единственным и никогда не повторится. Итак, первой расскажет о том, что случилось с ней, Зина Рубашкина, девяти лет.

Послышался тоненький, писклявый голос Зины. Она очень обстоятельно перечисляла имена и фамилии тех ребят, которые помогали ей, когда она была больна. Она говорила минут семь и только в середине вспомнила, что надо всё-таки объяснить, чем именно отличились эти так тщательно ею перечисленные ребята. В это время ожидавшие своей очереди выступать сидели перед будкой чуть живые от страха. Вообще волновался весь лагерь. У каждого из трёх репродукторов, расположенных в пределах лагеря, стояла кучка ребят и внимательно слушала. По ходу рассказа тут же следовали комментарии. Некоторые считали, что Зина тянет, незачем всех перечислять, другие спорили — словом, обсуждение шло оживлённое. А перед самой будкой была совершенная тишина. Из ближайшего репродуктора ясно доносилось каждое слово Зины, и всем казалось, что любой шорох так же отчётливо зазвучит на весь квартал.

— Анюта, — шепнул Миша и потянул Анюту за рукав.

Со всех сторон на него зашипели, у всех от негодования округлились глаза, и все дружно стали грозить пальцами. Миша испугался и замолчал. Он понимал, что говорить с Анютой ему не дадут. Придётся ждать, пока кончится передача. Только бы скорей она кончалась. Только бы до этого не пришли за Мишей. Может быть, придут старички из комиссионного, а может быть, они уже сообщили в милицию и сразу придут милиционеры. Суровые, молчаливые, подойдут они к Мише, и один из них скажет:

«Миша Лотышев, вы арестованы!»

Миша содрогнулся, представив себе это. Маленький, несчастный, он продолжал сидеть, улыбаясь замученной улыбкой.

Зина кончила и на цыпочках вышла. Сразу же за ней вошёл не по возрасту высокий Никита Брусков и тихо притворил дверь. Катя объяснила, что сейчас у микрофона Брусков, и Никита страшным басом поведал миру о том, как они ходили в поход прошлым летом, и как у них одна девочка потерялась, и как вся деревня помогала её искать.

История была действительно интересная, но Никита от смущения её страшно скомкал. В сущности, невозможно было даже понять, кто, собственно, потерялся, кто искал и при чём тут деревня.

Потом он долго молчал и все догадывались, что Катя толкает его в бок, чтобы он продолжал пли как-нибудь закончил. Наконец Никита пробасил: «Вот и всё», — и вышел, обливаясь потом и растерянно усмехаясь.

Потом Клава Зубкова рассказала, как нехорошо поступил Вова Орешков, когда она оказалась в трудном положении.

Вова Орешков слушал с мрачным лицом, и на лице его было написано, что он предвидел, как будут к нему несправедливы. Он несколько раз набирал воздух, чтобы объяснить, что он не имел в виду ничего плохого, но все грозили ему пальцами, и он выпускал воздух, так ничего и не сказав.

Потом очень хорошо рассказала Ксения о том, как её спас Петя Кутьков. Получилось очень живо. И как она сначала сердилась на Петю, думала, он хулиганит, и как она потом жалела, что его так толкнуло и порвало ему куртку. И какой он молодец, что не стал хвастать и молчал об этом, и как она плохо поступила, что молчала.

— Папа и мама, — закончила она неожиданно для всех, — вы, конечно, будете на меня сердиться, что я не смотрю по сторонам, когда хожу по улицам, и, может быть, даже не станете меня одну далеко пускать, но всё равно я считаю, что должна рассказать про Петю Кутькова.