Пауло Коэльо - НА БЕРЕГУ РИО-ПЬЕДРА СЕЛА Я И ЗАПЛАКАЛА Страница 25

– Отчего же? В семинарии-то я и понял, что чем ближе мы благодаря нашей вере подходим к Богу, тем проще Он становится. А чем проще Он становится, тем сильнее Его присутствие.

Его рука скользила по столешнице.

– Христос учился своему предназначению, пиля и строгая дерево, делая шкафы, кровати, стулья. Он пришел к нам как плотник, чтобы показать: не важно, что мы делаем, – все что угодно может привести нас к постижению Божьей любви.

Он вдруг остановился:

– Не хочу говорить об этом. Хочу говорить о другой любви.

Его руки прикоснулись к моему лицу.

Вино облегчало многое для него. И для меня.

– Почему ты замолчал? Почему не хочешь говорить о Боге, о Пречистой Деве, о духовном мире?

– Я хочу говорить о другой любви, – повторил он. – О любви мужчины и женщины. В этой любви тоже случаются чудеса.

Я сжала его руки. Может быть, ему открыты великие тайны Богини – но о любви он знает столько же, сколько и я. Хоть и объездил весь свет.

И ему придется уплатить предложенную цену – сделать первый шаг. Потому что женщина платит дороже – она отдает себя.

Довольно долго мы сидели так, взявшись за руки. Я видела в его глазах отблеск древних страхов – они присущи истинной любви как испытания, которые должны быть пройдены. Я видела в его глазах, что он помнит и о том, как прошлой ночью я не отдалась ему, и о нашей долгой разлуке, и о годах, проведенных в монастыре, посвященных поискам мира, где ничего подобного не происходит.

Я видела в его глазах, что тысячи раз он представлял себе, как это будет, воображая себе все, что будет окружать нас, все, вплоть до моей прически, до цвета моей одежды. Я хотела сказать ему «да», сказать «добро пожаловать», сказать, что сердце мое победило в этом сражении. Я хотела сказать, как я люблю его, как желаю его в эту минуту.

Однако продолжала молчать. Молчать и словно со стороны, как бывает во сне, наблюдать за его внутренней борьбой. Я видела, что перед ним стоит мое «нет», что его тяготит страх потерять меня, память о резких словах, звучавших в подобные моменты, – ибо все мы проходим через это, и никто не сумел доселе обойтись без рубцов и шрамов.

Но вот глаза его заискрились. Я поняла, что он сумел одолеть все эти препоны.

Тогда, высвободив руку, я взяла стакан и поставила его на самый край стола.

– Упадет, – предупредил он.

– Наверняка. Я хочу, чтобы ты его сбросил.

– Разбить стакан?

Да, разбить стакан. Такое простое на первый взгляд движение – но оно таит в себе столько страхов, и нам никогда не осознать их до конца. Что ж такого в том, чтобы хлопнуть об пол дешевый стакан, – ведь каждый из нас столько раз делал это случайно и нечаянно?

– Разбить стакан? – повторил он. – Но зачем?

– Я могла бы пуститься в объяснения, – ответила я. – Но скажу лишь – для того, чтобы он разбился.

– Это нужно тебе?

– Разумеется, не мне.

Он глядел на стакан, стоявший на самом краю стола, и явно опасался, что сейчас стакан свалится.

"Это – ритуал, – хотелось мне сказать. – Это – под запретом. Стаканы нельзя бить с умыслом. Когда мы сидим в ресторане или у себя дома, мы стараемся не ставить стаканы на край стола. Наша Вселенная требует, чтобы мы были осторожны, чтобы стаканы на пол не падали ".

А разобьем по неловкости и нечаянности – увидим: ничего особенного не произошло. «Не беспокойтесь», – скажет официант, а я ни разу в жизни не видела, чтобы разбитый стакан ставили в счет. Бить стаканы – обычное дело, дело житейское, и никому не причиняет вреда – ни нам, ни ресторану, ни ближнему.

Я толкнула стол. Стакан зашатался, но не упал.

– Осторожно! – воскликнул он.

– Разбей его, – настойчиво повторила я, а про себя подумала:

«Разбей его, соверши этот символический жест. Постарайся понять, что я разбила в себе кое-что гораздо более важное и ценное, чем стакан, – и счастлива. Всмотрись в свою душу, где идет борьба, – и разбей его».

Ибо наши родители научили нас бережно относиться к стаканам и к плоти. Внушили нам, что детские страсти – невозможны, что мы не должны совлекать с избранной стези человека, решившего стать духовным лицом, что людям не дано творить чудеса, и что не следует пускаться в путь, если не знаешь, куда приведет он.

Пожалуйста, разбей стакан – и ты снимешь с нас обоих это заклятие, освободишь от настырного стремления все объяснить, от мании делать лишь то, что будет одобрено другими.

– Разбей стакан, – снова произнесла я.

Он пристально взглянул мне в глаза. Потом медленно рука его скользнула по столешнице, дотронулась до стакана – и резко смахнула его на пол.

Звон стекла привлек всеобщее внимание. Вместо того чтобы вскрикнуть, выбранить себя за неловкость или сделать что-нибудь в том же роде, он молча, с улыбкой смотрел на меня – и я улыбнулась в ответ.

– Ничего страшного! – крикнул нам юный гарсон.

Но он не слышал его. Приподнялся, за волосы притянул к себе мою голову и прильнул губами к губам.

И я запустила пальцы ему в волосы, обхватила затылок, впилась губами в его губы, ощущая, как движется у меня во рту его язык. Долго я ждала этого поцелуя, родившегося возле рек нашего детства, когда мы еще не сознавали смысла любви. Поцелуя, будто висевшего в воздухе в пору нашего взросления, странствовавшего по свету вслед за воспоминанием о ладанке, прятавшегося за стопками книг, которые имели благую цель подготовить меня к конкурсу. Столько раз исчезал он, этот поцелуй, столько раз пропадал – и вот наконец мы обрели его. В нем – хоть и длился он минуту – таились долгие годы исканий, разочарований, несбыточных мечтаний.

Я ответила на поцелуй. Должно быть, немногочисленные посетители бара смотрели на нас и думали, что ничего необычного не происходит – люди целуются. Откуда им было знать, что в этот миг поцелуй стал итогом и суммой всех прожитых мною дней, всей жизни его и любого человека, который ждет свой путь под солнцем, ищет его и о нем мечтает.

В этот поцелуй вплавились все радостные мгновения моей жизни.

Он стянул с меня одежду и проник в меня – с силой, со страхом, с желанием. Я почувствовала боль, но она не имела значения. Не имело значения и острое наслаждение, испытанное мной в этот миг. Я обхватила его голову, я слушала его стоны и благодарила Бога за то, что он – со мной и во мне, за то, что заставил меня ощущать все как в первый раз.

Мы любили друг друга всю ночь – и явь любви перемешивалась с грезами и снами. Я ощущала его присутствие внутри себя и изо всех сил прижимала его к себе, чтобы удостовериться – все происходит на самом деле, чтобы не дать ему внезапно уйти, как уходили странствующие рыцари, жившие в незапамятные времена в этом замке, ныне превращенном в отель. Молчаливые каменные стены и своды хранили память о девицах, обреченных ждать и проливать слезы и проводить нескончаемые дни у окошка, вглядываясь в горизонт, ища в нем знака, предвестия, надежды.

Нет, я никогда не пройду через это, – поклялась я себе. Я никогда не потеряю его. Он неизменно и вечно пребудет со мной – ибо, вглядываясь в распятие за алтарем, я внимала Святому Духу, и на всех языках и наречиях Он говорил мне, что я не совершаю греха.

Я стану его спутницей, его товарищем, мы вместе покорим заново созданный мир. Мы понесем слово истины о Великой Матери, мы будем сражаться рядом с архангелом Михаилом, мы вместе испытаем восторги и муки, сужденные первопроходцам. Мне сказали об этом языки – и я, во всеоружии возрожденной веры, знала, что они говорят правду.

Четверг, 9 декабря 1993

Я проснулась от прикосновения его рук, легших на мои груди. Уже совсем светло было за окном, и звонили колокола ближней церкви.

Он поцеловал меня. Его руки вновь скользнули вдоль моего тела.

– Нам пора, – сказал он. – Сегодня кончаются праздники, дороги будут забиты машинами.

– Я не хочу в Сарагосу, – ответила я. – Я хочу быть там, где будешь ты. Скоро откроются банки, я сниму деньги со счета, куплю себе кое-что из одежды.

– Ты же говорила, что денег у тебя мало.

– Хватит. Я должна безжалостно порвать со своим прошлым. Если вернусь в Сарагосу, начну думать, что наделала глупостей, что скоро экзамены и что мы вполне можем провести два месяца порознь, пока я их не сдам.

А если сдам, может быть, не захочу уезжать из Сарагосы. Нет-нет, я не могу вернуться. Надо сжечь мосты – ничего общего не должно остаться между мной теперешней и той, кем я была.

– Барселона, – сказал он как бы про себя.

– Что?

– Нет, ничего. Продолжим путь.

– Но у тебя – лекция.

– Есть еще два дня, – ответил он, и мне показалось, что голос его звучит как-то странно. – Отправимся в другой городок. Не хочу ехать прямо в Барселону.

Я поднялась с кровати. Не хотелось думать ни о чем неприятном – быть может, ему свойственно после первой ночи любви с кем-то просыпаться не в духе и становиться от смущения таким церемонным.

Подошла к окну, отдернула штору, поглядела на маленькую улочку. На балконах соседних домов сушилось белье. Звонили колокола.