Сильвия Раннамаа - Приемная мать Страница 25

В тот памятный «день забастовки» классная руково­дительница спросила у третьеклассников, не больна ли Айна, раз она отсутствует на уроке. Никто в классе ничего не знал. Стали искать Айну и наконец нашли ее в полуобморочном состоянии в нашей уборной. Чем вся эта канитель закончится, пока неизвестно, потому что в четверг приезжает Айнина мама. До тех пор Айна засунута в изолятор, где она коротает время в полном одиночестве. Единственное развлечение — жажда на­ябедничать.

Естественно, Сассь утверждает, что сделала это со­вершенно неумышленно. Никакая педагогическая власть пока не смогла вынудить у Сассь признание в том, что, мол, дело было не совсем так, или что ее на это дело подбили старшие девочки.

— Что ты врешь, — истерически кричала Айна. — Ты мне сама сказала, что там на стенке что-то напи­сано, и когда я пошла посмотреть, сразу закрыла за мной дверь на щеколду и сама убежала.

— Может быть, я случайно и задвинула щеколду, —

почти печально соглашалась Сассь, — Я уже больше не помню, потому что очень тогда торопилась, а потом за­была...

— Но ведь ты наврала, что на стенке что-то напи­сано.

— Не наврала.

— Конечно, наврала, там ничего не было.

— Как же не было. А эта записка о спускании воды и гашении света и соблюдении чистоты, ты этого не видела, что ли?

— Так это там всегда было, с самого начала.

— Конечно, было. А ты думала, что там еще может быть? Чудачка ты, разве я говорила, что там висит записка, которой раньше не было?

— Но зачем же мне надо было на нее смотреть?

— А я не знаю, зачем ты пошла, — в недоумении пожимала плечами Сассь.

Итак, мать Айны, известная пианистка Ренате Вилльман, была сегодня у наг в гостях. Невероятно, что у такого человека такая дочь! Если человек может так играть всякие там грезы любви, вальсы и фантазии, то у него должна быть совсем другая дочь.

Хорошо, что воспитательница прежде всего попро­сила мать Айны что-нибудь сыграть для нас. Я думаю, что именно это сказалось на решении, принятом отно­сительно Сассь. Было решено поручить Сассь особой, усиленной заботе коллектива, иными словами, нашей группы. Как же это будет выглядеть в действитель­ности? Неужели теперь все будут помыкать Сассь? Сначала ее даже хотели перевести от нас в другую группу, но вступилась воспитательница. Даже в глазен­ках Сассь мелькнуло что-то вроде благодарности.

И вообще, воспитательница в нашей группе с каж­дым днем «покоряет» все больше сердец. Она, правда, качала головой, когда говорила: «Вот что вы умудри­лись натворить!» Но все же было не совсем ясно, было это только порицание или еще что-то, потому что она тут же добавила: «Как все-таки вы все разом очутились под одной шапкой?» А в этом вопросе звучало что-то, похожее на признание.

— А Марью-то вы у меня скоро совсем вышко­лите, — сказала она в заключение, протянула руку и с особенной, необъяснимой улыбкой обняла маленькую смущенную Марью.

И еще об одном нельзя умолчать, хотя другие собы­тия уже стремятся заслонить это, и вообще было бы лучше совсем забыть об этом. Во всяком случае, ни­чего хорошего в этом нет. Итак, знаменитое и обречен­ное на провал соревнование со второй средней школой состоялось у нас в субботу.

Все было именно так, как предсказывала Анне. Об этом и писать-то нечего. Настолько убогим выглядело выступление нашей команды. И только блестящая игра Лики спасла нас от полного разгрома. Как Анне, так и Тинка играли ниже своих возможностей, но осо­бенно мазала Мелита, которая вообще-то считается одной из лучших волейболисток. Они с Анне с порази­тельной последовательностью забивали мячи в сетку. Потом, когда девочки из второй школы начали пере­одеваться, а мы обменивались впечатлениями и обо всем расспрашивали, в их разговоре с нами чувство­вался какой-то странный тон. Словно богатый разго­варивает с бедным родственником. Они спрашивали, есть ли у нас возможности тренироваться или нас застав­ляют без конца скрести пол и стирать, и все в таком духе. Когда же их лучший игрок спросила: «Скажите, как вам тут живется? В городе говорят, что вы каж­дый день получаете только манный отвар?». — Анне, сверкнув глазами, резко бросила в ответ: «Нет, что вы, разве вы не слышали, что мы питаемся только водой из крана? Утром холодной, вечером горячей. А по вос­кресеньям — газированной».

На что высокая девочка из их команды заметила, обращаясь к своей подруге: «Ну, теперь слышала?»

— Что? — пожала та плечами. — Ведь не я же по­падала только в сетку... Выходит, и впрямь они живут на одной воде.

И уже из-за двери донесся ее громкий голос:

— Ну, кто же этого не знает. Ведь в этой школе учатся те, кого из других выгнали, хулиганы и недораз­витые... Знаешь, из сомнительных семей...

Я поймала Сассь буквально на лету. И может же человек производить такие звуки! Это было похоже на вой. Она царапалась, отбивалась, кусала меня за руку и отчаянно кричала вслед уходившим девочкам:

— Кто обзывается, тот сам и называется! — и рас­плакалась. Мы впервые видели, что Сассь плачет. Сердито, всхлипывая, и в то же время так жалобно. Ее бессильное отчаяние и горько-соленые слезы, казалось, жгли нам щеки.

«Ведь болезнь не спросит срока, а беда придет не­жданно», вздыхала моя бабушка, когда была больна и ей приходилось лежать в постели. Так теперь взды­хаю и я. Именно теперь, когда жить стало настолько интереснее и дел по горло — именно теперь надо же было, пробегая через двор в одном платье и с непокры­той головой, подхватить какой-то вирус!

Конечно, я не единственная жертва. В своей группе, правда, я была первая, но недолго. Через несколько дней ко мне сюда привели Марью и Сассь. Теперь, го­ворят, по утрам у дверей в столовую стоит медсестра и все, кто приходят без пальто и без шапки, тут же получают «первую помощь» — т. е. ложку какой-то горькой микстуры. Для меня это, конечно, уже поздно.

Того, что я пережила за первые две ночи болезни, я не пожелала бы злейшему врагу, если бы у меня такой и был. Даже Энту не пожелала бы.

Из первой ночи помню только, как я беспрерывно старалась проглотить какую-то резину и никак не могла ни проглотить, ни выплюнуть ее. А на вторую ночь я пережила состояние невесомости. Это было совсем не страшно. Во всяком случае, я собираюсь, ко­гда поправлюсь, записаться на полет в космос, когда туда будут брать пассажиров. Конечно, сначала будет огромная очередь, и чем раньше записаться — тем лучше.

Днем, в промежутке между этими двумя ночами, я ничего не ела, много пила, немножко плакала и очень хотела, чтобы бабушка была жива и пришла ко мне, или чтобы я умерла и встретилась с ней.

К счастью, последнего все-таки не случилось. А на следующее утро на меня, по всем признакам, снизошло вдохновение, нет, конечно, не такое высокое, как у Пушкина или у Толстого, но все-таки как раз такое, как требуется для школьной самодеятельности.

Я придумала вещь, которую мы с малышами можем исполнить на новогодней елке. Они давно ко мне при­стают. Им тоже хочется выступать. Почему всегда только взрослые! Они, все без исключения, рвутся иг­рать на сцене. Даже в общем-то очень застенчивая Марью. Но она, конечно, прежде всего потому, что Сассь этого хочется. Она и заболела-то наверно потому, что Сассь была больна.

К счастью, им не так плохо, как было мне сначала. И к тому же я им немножко помогаю, когда им ка­жется, что одеяло давит, а чтобы они не так тосковали по материнской ласке, я рассказала им все сказки, какие только знаю, и постаралась увлечь их предстоя­щей пьесой. Она их заинтересовала больше всего. То и дело — а что потом и кто это будет? И когда ты ее закончишь? и т. д.

Фактически же дело в том, что я просто переделала на новый лад старые истории. Красивая мачеха наря­жается и красуется перед зеркалом. Приходит ее под­руга, которой она жалуется на свой первый седой волос и на то, что старость подкралась слишком быстро. Она объясняет это своими заботами. У нее, мол, недавно умер муж, который не оставил ей в наследство ничего, кроме почти взрослой дочери. Мачеха хочет выйти за­муж. На заводе, где она работает лаборанткой, ей очень приглянулся молодой талантливый инженер, правда, он много моложе ее, но мачеха надеется на свою кра­соту. Единственное препятствие — падчерица. В те дни, когда мачехе удавалось заманить его к себе в гости, он был к девушке гораздо внимательнее, чем к ней.

Мачеха затем и позвала к, себе подругу, чтобы та, использовав свои знакомства, как можно скорее, среди учебного года, отправила ее падчерицу в другой город, в школу-интернат. Подруги придумали план действий.

Зовут падчерицу. Объясняют ей, в чем дело. И мачеха с подругой уходят. Девушка остается одна. Выполняя приказания мачехи, она начинает укладывать свои вещи. Разбирая книги, она случайно находит старинную песню и взволнованно читает вслух: