Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта Страница 25

Сели обедать. Насыпали на стол горкой крупную соль, макали в неё картошку. Пышта взял за хвост кильку и сунул ее в рот. Тракторист тоже поднял за хвост кильку.

— Сегодня тут закончим. Завтра с утра перетащим вагончик на Левобережный клин.

Килька, покачиваясь, висела в его пальцах вниз головой.

— А как меня найдут Непроходимимы?

— Не бойся. Узнают наш адрес.

Непейвода поднёс кильку к носу, понюхал.

— Рыбка плавать любит, — сказал он.

— Она уже всё равно засоленная, — возразил Пышта.

— Чудак, обыкновенных поговорок не знаешь. Рыбка любит плавать — значит, всухомятку не идёт, в горле застревает.

Пышта вскочил, схватил ковш:

— Я вам сейчас водички зачерпну!

— Слышь, телогрейку надень!

Он накинул телогрейку тракториста, выскочил на волю. Полевой ветер бросился ему навстречу, забрался в рукава, парусами вздул брюки.

В бочке плавал откуда-то залетевший берёзовый листок. Он покачивался тихо, как лодочка без вёсел. Вместе с водой он скользнул в ковш. Можно его вынуть и просто выбросить. Да не хочется. Издалека прилетел по ветру. Мог опуститься в большом поле, а выбрал для посадки кружок воды в бочке и сел точнёхонько. Гидросамолётом называется такой самолёт, который садится на воду. И на этом берёзовом листке сидит будто крохотный невидимый пилот и управляет. И, может быть, сейчас ему нужно обязательно в ковш, чтобы попасть в полевой вагончик… Ну ладно, пойдём.

Стараясь не расплескать, Пышта пошёл обратно. Гидросамолёт гордо покачивался на воде, и острый его носик вздрагивал, как стрелка компаса.

— Принёс, — сказал Пышта. — Пейте, дяденька Непейвода. А лист не глотайте, пусть он будет.

— Ладно. — Тракторист стоял у полатей, поправлял подушку. Он вернулся к столу, взял за хвост кильку, и она хрустнула у него на зубах. — Не жизнь — малина, — сказал он.

— А воды? — спросил Пышта.

— Вода — она вода и есть. Воды много не выпьешь.

«Ну и ладно, — подумал Пышта, — пусть не пьёт, расхотел, значит».

Тракторист поглядел на листок:

— Откуда залетел, непутёвый? Оторвало от родимой веточки, и кружит без руля, без ветрил…

— Нет, — заспорил Пышта, — он сам выбрал место для посадки.

— Чудак ты… — невесело усмехнулся тракторист. — Бывает и с человеком так: мотает и мотает его, не то что лист…

— Кто мотает? — удивился Пышта.

— Жизнь мотает, вот кто. Ты, к примеру, думал учиться в школе. А сам в поездку угодил. Хотел пятёрки получать, а «долой» через «а» пишешь.

Пышта молча колупал картошку. Его, гордого, самостоятельного Пышту, мотает жизнь, как ей вздумается? Ну, нет. Сейчас он найдёт ответ, чтоб разбить такую напраслину.

Пока он искал ответ и задумчиво тыкал картошку в соль, тракторист снова встал от стола, повозился у палатей, вернулся, взял кильку за хвост и проглотил.

— Малина! — сказал он и понюхал хлебную корку.

Тут Пышта придумал ответ:

— А я сам не остался дома, пышто не захотел. А ошибки я выправлю. Пышто у меня теперь уже есть сила воли. А наш Фёдор говорит, что человек сам своей жизни хозяин, а он знает, он взрослый, с бородой.

А тракторист вздохнул, положил перед Пыштой картошку и полил её маслом из бутылки.

— Ладно, мужик с подковыркой, — сказал он. — Ты меня не подковыривай, мал ещё. Дважды два сосчитать не умеешь, а учишь, про силу воли объясняешь.

— Я уже столбик на восемь выучил! — возмутился Пышта.

— А вот мы сейчас проверим!

«Чего он такой красный стал? Разозлился на меня, что ли?..»

— Считай, мужик с подковыркой: тракторист пашет четыре гектара за рабочий день. Сколько выйдет за три дня?

Пышта легко сосчитал: 12 гектаров.

— По арифметике так, а жизнь на свой лад перемотает. Иной тракторист длинные перекуры себе позволит или вздремнёт час-другой под ракитовым кустом, и не сойдётся задача с ответом!

— Это неправильный тракторист. Я про таких решать не буду! — зашумел Пышта.

— Во, точно! — вдруг обрадовался Непейвода. — Ты уважай правильных людей. Ты меня уважай. Уважаешь, а?

— Уважаю, конечно, — ответил Пышта. Он глядел во все глаза: Непейвода сам на себя был не похож. Он улыбался, растягивая рот, словно младенец, и хмурился от лампы, как от яркого солнца.

— Ты меня уважай! — уговаривал он Пышту, тянулся к нему через стол, хватал за руку, мешая ему есть. — Я знаешь человек какой? Я всей технике хозяин! Я и на комбайне могу, и бульдозер мне давай — могу, и скрепер — пожалуйста! И ремонт могу! — Он зачем-то бил себя в грудь кулаком, так что звон шёл от крепкой его груди. — Я не такой человек, чтоб хвастать… Мне любую технику подавай. Хоть среди ночи разбуди, скажи — веди! Хоть во сне поведу! Я не хвастая скажу: кто в войну фашистские эшелоны под откос? Непейвода! В щепу! В дымину! Геройски сделал!..

Пышта слушал в восторге: вот уж герой так герой!

— В нашем деле трусу места нет! Я не хвастал скажу!..

«Вот и хорошо что он не хвастает, — думал Пышта. — А то у нас в классе есть один хвастун, Петушков. Он всё «я да я»!

— …не хвастая скажу, — Непейвода хватал Пышту за руку, — я человек храбрый. Я десятки тысяч мин вражеских обезвредил вот этими руками! — Он тряс тёмными ладонями перед лицом Пышты. — Немцы удирали, по всему нашему району мин понатыкали. Ребятишки подрывались. А жалко ведь вас, ребятишек… Я, конечно, иду, щупаю миноискателем. Стоп! Мина. Вырываю у неё жало, как у змеи. Так? Да тихо, чтоб не потревожить… В руках взорвётся — прощай сапёр! Поговорка говорится: сапёр ошибается один раз. Значит: ошибёшься — пропал! Второй раз ошибаться некому… Где я прошёл, там чисто, мин нет. А где-нибудь она, проклятая, ещё сидит, выставила проводок, ждёт — кто-нибудь пройдёт, зацепит. Тут ему и конец…

— А какая она, мина? — замирая от ужаса, спросил Пышта.

— Разная! И круглая бывает, и коробочкой, а от неё проводок тонюсенький. А в нём смертельная опасность. А то ещё встречаются замедленного действия. Эти хуже змеи. Заложил её фашист лет двадцать назад, завёл в ней механизм, поставил стрелку на сегодняшний день, на этот самый час, когда мы с тобой картошку с кильками едим. Мирные люди работают, коммунизм строят, детей растят, а она — тик-так, тик-так — в свою минуту всё разнесёт… — Тракторист взглянул в испуганные глаза Пышты и прибавил: — Ты не бойся… Разве мы допустим?.. Мы обезвредим. Ты давай ешь…

Он придвинул к Пыште хлеб, но неловко столкнул вилку. Пышта поднял.

— Меня в войну сам командующий орденом награждал! — Тракторист взмахнул рукой и неловко столкнул Пыштин стакан.

Пышта поймал его.

— Я про ваш подвиг знаю, дяденька Непейвода! — с гордостью сказал Пышта. — Мне председатель Совета товарищ Коробов и Анюта рассказали.

Вдруг тракторист смолк и опустил голову.

— А ещё чего говорили? Небось сказали: «Был герой да сплыл»? — спросил он глухо, горло ему перехватило хрипотой. — Ладно, молчи! — приказал он.

Может, он сильно о дочке затосковал? Пышта его пожалел. Надо его отвлечь.

— Давайте ещё задачи решать. Ладно, я буду задавать? — предложил он, потому что вспомнил задачу, в которой уже знал ответ.

— Не сходится твоя арифметика… — Тракторист почему-то качнулся.

— Сходится. Вот увидите!

— Валяй, — согласился тракторист и поглядел в пустой стакан.

— Вот десять картошек, — сказал Пышта. — Из каждой может вырасти по новому кусту, а на каждом кусте тоже по десять картошек. А мы их поморозили. Так сколько у нас всего не выросло?

— Чего, чего? — Тракторист поглядел на Пышту мутным взглядом. — Свою задачу задавай заведующему, который, гад, картошку поморозил без хранения. А людям чего варить? Гнилую, да? — Он качнулся.

Пышта посмотрел вниз, — может, у табуретки одна нога короче?

— А я ещё могу задачу придумать, — сказал Пышта.

— Придумывай… — Тракторист лёг головой на стол.

— Идёт дорога широкая-преширокая мимо ста полей. А почему она широкая? Пышто все поля до края на три метра не допаханы. Сосчитайте-ка, сколько земли не пахано, не сеяно, пропадёт зря под сорняками и под колёсами самосвалов, грузовиков и автобусов? Сосчитайте, дяденька Непейвода!

Вдруг чайник лязгнул крышкой, подпрыгнул. И стол хрустнул под ударом кулака. И с грохотом отлетела отброшенная табуретка.

— Попрекаешь?! — крикнул тракторист. Жилы на его шее вздулись, глаза налились кровью. — Учить вздумал? Как мне пахать землю, учишь? А ну, пошёл отсюда!

Тёмные багровые пятна загорелись на его лице. Страшным стало оно. Брань, словно камни, обрушилась на Пышту, и тяжёлая рука отбросила его.

Пышта отлетел к полатям. Перепуганный, оглушённый, присев на корточки, он спрятал голову в сенник, накрыл руками.

Ещё минуту грохотала в вагончике гроза, от хриплой брани дрожали стёкла. Потом стукнула дверь, распахнутая ударом, взвизгнула железная лесенка и простучали тяжёлые шаги по земле. Всё стихло.