Дина Бродская - Марийкино детство Страница 26

Когда все заняли места и в зале утихло, Анна Ивановна вышла вперёд и сказала:

— Дорогие товарищи! Городская организация большевиков приветствует в вашем лице всех освобождённых женщин!

В зале захлопали в ладоши.

Потом вышел мужчина. Он говорил долго. Марийка нечаянно заснула, прислонившись к плечу матери. Её разбудил ужасный шум. Она вздрогнула и открыла глаза. Женщины вскакивали с мест, кричали и размахивали руками.

— Отменить слово «барыня»! Нету больше барынь!

— Чтоб был день отдыха раз в неделю!

— Пускай они нам на «вы» говорят. Всю жизнь тыкают, надоело!..

Потом вышла к столу какая-то нянька и начала рассказывать, что ей уже три года и четыре месяца не платят жалованья. Она плакала и требовала, чтобы за неё заступилась советская власть.

После няньки взяла слово Анна Ивановна.

Она сказала, что все горничные, кухарки и няньки должны вступить в свой профсоюз.

— Товарищи женщины, — закончила Анна Ивановна, — но вы и сами не плошайте, не будьте покорными и забитыми, энергично отстаивайте свои права. Помните, что рабоче-крестьянская революция победила, что на страже ваших интересов стоит партия большевиков, а за нашей партией стоят миллионы рабочих, крестьян и солдат…

С собрания Поля возвращалась вместе с Максимовной и двумя незнакомыми кухарками. Всю дорогу они говорили о том, что теперь всё пойдёт по-другому, что все прислуги запишутся в свой союз и будут требовать от хозяек юбки и фартуки.

Был уже час ночи. Никогда ещё Марийка не возвращалась домой так поздно. Вот и дом Сутницкого. Старый дворник отворил им калитку, громыхая ключами. У доктора во всех окнах темно. Кухонная дверь на замке. Поля тихонько постучалась. Прошла минута, другая, третья — никто не подходил. Поля вздохнула и снова осторожно постучала. Марийка топталась рядом. Она захныкала, наткнувшись в темноте на мусорное ведро. Ей хотелось спать. Наконец им отворила дверь злая, растрёпанная Катерина, которая стояла на пороге в одной рубашке.

— Шляются… спать не дают!.. — пробормотала она со злостью.

На кухонном столе возвышалась груда грязных тарелок. Поля молча покрыла тарелки полотенцем, погасила свет и начала раздеваться. Марийка уже прикорнула возле стенки.

«Неделя бедноты»

В кухне было темно и жарко. В плите потрескивала тлеющая солома.

Марийка только что пришла со двора. Она разделась, повесила сушиться на верёвку мокрые варежки и взяла с полки кусок лепёшки. Сухая, пережаренная лепёшка так хрустела у неё на зубах, что казалось — этот хруст может разбудить мать.

Потом Марийка подбросила в плиту охапку соломы. Пламя вспыхнуло и на секунду осветило кусок выбеленной стенки и большого чёрного таракана на ней.

Достав из шкафчика книгу, Марийка присела у раскрытой, дверцы. Чтобы различить мелкие буквы, она должна была придвинуться так близко к огню, что он едва не обжигал её щёки.

«Зима была суровая, — читала Марийка. — Саре часто приходилось ходить с поручениями в плохой одежде и рваных башмаках…»

«Совсем как мне», — подумала Марийка.

«…Бывали и такие дни, когда туман непроницаемой стеной окутывал весь город и фонари горели с утра до ночи; тогда Лондон напоминал Саре тот день, когда она несколько лет назад, прижавшись к отцу, ехала в пансион мисс Минчин…»

В кухню кто-то вошёл, зацепившись за половик.

— Тьфу, чёрт! — сказал из темноты голос Катерины. — Поля, вставай. Во дворе обыск. Сейчас к нам придут. Григорий Иванович велели вещи прятать.

— Чего? Какой там обыск? — хрипло спросила из-за занавески Поля.

— «Неделя бедноты». У буржуев золото и другие лишние драгоценности забирают. Идём скорее, наша-то на стенку от страха лезет, боится за свой каракуль…

Марийка бросила книгу и побежала вслед за матерью.

Столовую тускло освещала коптилка.

Елена Матвеевна и доктор вынимали из буфета серебро, заворачивали его в салфетки и чулки. Из раскрытых дверей детской слышался плач Лоры.

— Мама, мне страшно, зажги огонь!..

— Марийка, сходи к Лоре, разве ты не слышишь, что она плачет! — прикрикнула Елена Матвеевна.

Марийка вошла в тёмную детскую. Протянув руки вперёд и зажмурив глаза, она ощупью стала пробираться к Лориной кровати.

— Кто здесь? — спросила Лора.

— Это я, Марийка.

— Поди сюда, мне страшно.

Прижавшись друг к другу, девочки сидели на кровати. Марийка поджала ноги под себя — ей казалось, что на полу что-то шевелится и шуршит.

— Лора, ты слышишь, как на полу кто-то копошится? Кто бы это был?

— Не знаю. А вдруг кто-нибудь забрался сюда в темноте? Ну нет, это, наверно, кот.

Сквозь незатворенные двери было видно, как в соседней комнате Поля и Катерина связывали бельё в узлы и передвигали зачем-то буфет. Огромные тени шевелились на стенках. Доктор вошёл в столовую из передней и сказал:

— Сейчас будут здесь. Они уже у Сутницкого. Забрали все драгоценности и персидский ковёр.

— О господи, что с нами будет? — заплакала Елена Матвеевна. — Куда же мне спрятать каракулевый сак?

Доктор наклонился и что-то зашептал ей на ухо.

— Куда? — переспросила Елена Матвеевна, не расслышав.

Доктор опять зашептал ей на ухо.

— Верно, верно, — сказала Елена Матвеевна и вдруг крикнула громко: — Марийка, поди-ка сюда!

Марийка спрыгнула с Лориной кровати и подошла к дверям.

— Слушай, девочка, — сказал доктор очень тихо, — ты должна раздеться, лечь в постель и притвориться, что спишь. Поняла?

— А зачем?

— Нужно…

Докторша вынула из шкафа свой сак и понесла его на кухню. Доктор шёл впереди, освещая дорогу коптилкой «Юпитер», которая была сделана из железной трубочки. Над трубочкой колыхалось четыре язычка пламени.

Елена Матвеевна прошла за занавеску и положила свой сак под слежавшийся тощий тюфячок. Марийка быстро разделась и легла в постель. Она слышала, как у дверей позвонили. Кто-то отворил, и в переднюю, топая сапогами, вошло несколько человек. Все они прошли в столовую.

«Сейчас придут сюда», — подумала Марийка и, просунув руку под тоненький тюфячок, пощупала, там ли каракулевый сак. Он лежал на месте. Марийка провела рукой по мелким завиткам шелковистого меха. Прошло минут десять, а в кухню никто не приходил.

«Что там делается? — подумала Марийка. — Пойду тихонечко, погляжу…»

Она спрыгнула с кровати и в одной рубашке» на цыпочках пробралась в тёмный коридор. Отсюда было видно всё, что происходит в столовой.

По-прежнему на рояле тускло мерцала коптилка. Возле стола стояли трое: матрос в бескозырке, высокий бородатый человек в расстёгнутой шинели и молодая девушка в меховой шапке.

Бородатый разглядывал документы доктора и, улыбаясь, говорил:

— Так что простите за беспокойство. У трудящейся интеллигенции мы ничего не берём… Мы изымаем ценности только у капиталистов, чтобы использовать их на благо революции.

— Пожалуйста, пожалуйста, — говорил доктор таким тоном, точно просил, чтоб и у него что-нибудь взяли.

А докторша растерянно топталась возле стола и повторяла:

— Садитесь, господа. Почему вы стоите?…

Через минуту ночные гости ушли. Марийка слышала, как доктор, закрыв за ними дверь, сказал жене:

— Ну, что я тебе говорил? Напрасно только панику подняла…

— А всё-таки пусть мой сак лежит на кухне до утра, — заметила Елена Матвеевна.

Марийка побежала в кухню и юркнула в постель. Лежать на каракулевом саке было мягко и удобно. Она сразу же заснула.

Часов в семь Поля ушла на рынок поискать какой-нибудь провизии. Марийка поднялась вскоре после её ухода, вымыла пол на кухне и наколола лучинок для самовара. Поля всё не возвращалась; Марийке надоело её ждать. Она прилегла, не раздеваясь, на кровать и заснула. Сквозь сон она почувствовала, что кто-то трясёт её за плечо. Возле кровати стояла докторша.

— Вставай! Вот разоспалась среди бела дня! Вставай! Я забираю сак. Довольно его мять…

Марийка села, протирая глаза. Ей вдруг стало обидно до слёз. «Довольно мять»!.. А кто их просил подкладывать нам под тюфячок свои каракули!..»

— Не встану, — сказала Марийка упрямо. — Ишь, какие умные! То ложись, то вставай. Спать хочу.

Она улеглась на постель и повернулась лицом к стенке.

— Да ты с ума сошла! — закричала докторша. — Противная девчонка! Хамка! Как ты смеешь! Подожди, мать вернётся, она тебе покажет, как дерзости говорить!

Докторша выбежала, хлопнув дверью. Марийка лежала на кровати, немного напуганная своей храбростью.

Потом она встала, убрала кровать и присела на край табуретки. Ей было страшно.

Скоро вернулась Поля. Она получила больничный паёк — полную корзину селёдок и махорки.

— Ну, еле живая дотащила, — сказала она, отдуваясь. — Завтра ещё четыре буханки хлеба дадут…