Владислав Крапивин - Журавленок и молнии Страница 26

– Ты выйди к доске.

– Да нет, я здесь… – И она заговорила тихо и раздельно:

Мир такой просторный для всех,Большой и зеленый,А нам некуда идти:В эту сторону пойдешь —Горе и боль,В ту сторону пойдешь —Черная пустота.И мы бредем, бредем по самой кромке.Куда же нам идти?Нет никакого пути.И крошится под ногами тропа.Как лед – тонкий и ломкий…

– Молодец, Лида. Очень искренние стихи. Садись.

– Я еще… вот…

Мы дети,Но в наших телах – тонких и черных —Боль долгих веков.Боль миллионов рабов,Увезенных с потерянной родины.Зачем, учитель, вы нам говоритеО нашей свободе,Если на наших руках и ногахКрасными браслетамиДо сих порПроступают следы кандалов?Красные – на черном…

Лида помолчала и села.

Пока она читала, Журка вспомнил Олаудаха и теперь сказал притихшим ребятам:

– У меня книжка есть, очень старинная. Про приключения негритянского мальчика, про рабство. Он был предком вот этих ребят, у которых стихи. В этой книжке так же… такая же боль…

– А может быть, ты принесешь и мы почитаем? – предложила Маргарита Васильевна. – Это было бы очень интересно. Так сказать, перекличка эпох. Можно было бы включить в план пионерской работы.

– Я могу принести. Только ее трудно читать вслух, там язык такой… несовременный. Она в позапрошлом веке напечатана.

– Надо же, какая старина! – удивилась Маргарита Васильевна. – А если ее всю не читать, а ты просто покажешь ее, а самые интересные места перескажешь своими словами? Можно устроить интересный сбор…

– Ладно, – сказал Журка.

На уроке английского Иринка и Журка тихонько шептались. Иринка предложила интересное дело: попросить отца, чтобы он нарисовал картинки про Олаудаха. Перед сбором их можно развесить в классе.

– Лучше я попрошу Валерия Михайловича их переснять и сделать слайды, – сказал Журка. – У него это здорово получается. Слайды можно на экране показать, будет почти кино.

– Тогда надо музыку подобрать подходящую…

– А Игорь Дмитриевич согласится сделать рисунки?

– Неужели нет? Ты сегодня же книжку принеси…

Когда Журка вернулся из школы, папа был дома: приехал на обед. Он две недели назад вернулся из колхоза и работал теперь на строительстве нового квартала совсем недалеко от Парковой улицы. Возил на своем КамАЗе кирпич и облицовочные плиты.

Сейчас папа на кухне разогревал суп, который они с Журкой сварили вчера вечером.

– Обедать будешь, Юрик?

– Нет, я в школе поел… Ты у мамы был?

– Заезжал на минутку. Нормально. В пятницу выпишут.

Журка вздохнул: до пятницы еще четыре дня.

Маму положили в больницу на обследование. Журка знал, что ничего опасного нет, просто проверка, но без мамы дома было скучно. Поэтому он каждый день до вечера сидел у Иринки, даже уроки там готовил. Он и сейчас решил, что возьмет книжку про Олаудаха и сразу побежит к Брандуковым.

Журка подошел к стеллажу, потянулся за книгой… и остановил руку. Что-то на полке было не так. Непривычно. Нет, "Олаудах" стоял на месте, но рядом… рядом не оказалось высокой книги с трещиной на желтом кожаном корешке – "Сочинения об описи морских берегов".

Журка знал на память все книжные корешки, твердо помнил их порядок на полках. Еще вчера "Опись берегов" стояла рядом с "Олаудахом". А сейчас там темнел переплет "Истории кораблекрушений".

Сначала с удивлением, потом с тревогой Журка обшарил глазами все полки. Заглянул в ящик стола и даже под тахту. Потом громко спросил:

– Папа, ты не брал книгу с моих полок?

Было слышно, как отец звякнул о тарелку ложкой, откашлялся и сказал:

– Я к твоим книгам и не подступаюсь. Себе дороже…

Куда она могла деваться? Чертовщина какая-то…

Журка с опаской пересмотрел на полках свои сокровища. Все было на месте. Кроме "Сочинения об описи морских берегов".

Вчера вечером он листал эту книжку, пока не пришел Горька. Потом поставил на место. С Горькой они поболтали, затем он сдул у Журки задачу по математике, которую сам решить не мог, взял с собой "Всадника без головы" (не с этих полок, а из большой комнаты) и побежал домой. Может, прихватил и "Опись берегов"? Но зачем она Горьке? И почему без спросу? Подумать про Горьку что-нибудь плохое Журка не мог. Даже стыдно делалось при такой мысли.

Но… фантастики ведь тоже не бывает. Может, воры забрались, пока никого не было дома? Но тогда почему взяли только непонятную морскую книгу?

Журка побежал к Горьке. Домой заходить не стал (недолюбливал Горькиного папашу), а стукнул в окно. Горька тут же вышел.

– Слушай, – сказал Журка слишком беззаботным тоном, – у тебя какие мои книжки? Горька удивился:

– Ты не помнишь, что ли? "Волшебник Изумрудного города", "Сын полка". Еще "Всадник без головы", я вчера взял… Журка опустил глаза и спросил небрежно:

– А морских, старинных, случайно нет?

Горька удивился сильнее:

– Каких морских?

– Ну, тех, с моих полок… – неловко сказал Журка. – Понимаешь, нету "Сочинения об описи берегов"… Вчера еще была, а сейчас нет…

Горька усмехнулся:

– Ну, ты даешь… Я в этих книгах что понимаю?

– Я подумал, что, может, случайно вместе со "Всадником" прихватил, – тихо сказал Журка и почувствовал, что краснеет. – Может, лежали рядом… ну и… вот так получилось…

Они на миг встретились глазами и моментально поняли друг друга.

"Я не хочу на тебя думать, – сказали Журкины глаза. – Но… тогда кто? Значит, поверить в нечистую силу?"

"Я знаю, что ты думаешь на меня, – ответил глазами Горька. – И как теперь быть?"

– Нет, я не брал, – тусклым голосом сказал Горька и ковырнул ботинком лепешку грязи на крыльце. – Ты отца спрашивал?

– Да он мои книги никогда не трогает… Ладно, пойду. Вечером заглянешь?

– Как получится… – неохотно сказал Горька.

– Ну… пока.

– Пока…

Когда Журка вернулся домой, отец уже уехал. На душе было противно, будто в чем-то очень виноват. А в чем? Он ничего Горьке не сказал такого. Только спросил…

Журка еще раз обшарил полки. Потом сунул в портфель "Олаудаха" и в самом скверном настроении пошел к Иринке. Иринка сразу спросила:

– Что случилось?

Журка рассказал. Сначала о пропаже, потом, краснея и злясь на себя, о разговоре с Горькой.

Иринка досадливо молчала.

– Теперь он, наверно, думает, что я… ну, будто думаю, что это он, – пробормотал Журка.

– Потому что ты и на самом деле так думаешь, – тихо сказала Иринка.

Журка отчаянно замотал головой, будто отгонял мошкару. Потом проговорил с жалобным отчаянием:

– Я наверно не думаю… Но тогда кто?

– Вообще-то он мог, по-моему, – задумчиво сказала Иринка. Спокойно так. В этом спокойствии было что-то обидное. Журка опять рассердился – и на Иринку, и на себя:

– Почему ты так решила?

– Это ты решил… Ты, наверно, вспомнил ту историю с бутылкой…

– И не думал даже! – воскликнул Журка, и это была правда.

– Вообще у Горьки характер такой… – все так же задумчиво продолжала Иринка.

– Какой?

– Ну… изворотливый. То лишний компот в столовой прихватит, то чужую макулатуру на субботнике… Да ты не думай, я к нему все равно хорошо отношусь. Мне его почему-то жалко…

"Мне иногда тоже", – вдруг понял Журка. А Иринка уверенно проговорила:

– Но у тебя он ничего взять не мог.

– Почему? – пробормотал Журка. Не ради спора, а машинально.

– Ты для него лучший друг, – рассудительно произнесла она. – Тебя он никогда не обманет.

В этих словах Журка почуял укор и сказал тихо, но отчаянно:

– Лучше бы этой книги никогда не было…

Они отдали Игорю Дмитриевичу "Олаудаха" – чтобы почитал и подумал насчет рисунков – и хмуро сели делать уроки. Уроков задали целую кучу.

Примеры у Журки не решались, английский рассказ не переводился, и он сердито скатывал задания у Иринки. Она вздыхала и не спорила. А Журка машинально водил ручкой в тетради и думал все о том же: о книжке и о Горьке. Главным образом о Горьке. О том, что теперь между ними будет тягостная неясность.

С этими грустными мыслями Журка вернулся домой. Папа смотрел хоккейный матч. Не отрываясь от экрана, сказал:

– Гуляешь все. Я тут совсем задубел в одиночестве. Зеркало вон привез, а помочь разгрузить некогда…

Журка мельком глянул на высокое новое зеркало, стоявшее между дверью и платяным шкафом. Потом подошел к отцу, нагнулся, положил подбородок на его плечо. Виновато объяснил:

– Знаешь, сколько назадавали. Мы с Иринкой три часа сидели. Вдвоем-то легче…

– Ну-ну… – вздохнул отец и, нагнувшись, придвинулся к экрану. Там суетливо бегали маленькие фигурки с клюшками.

– Дружок твой приходил, книжки какие-то принес…

Журка вздрогнул, кинулся в свою комнату. Три книги лежали на столе. "Волшебник Изумрудного города", "Сын полка" и "Всадник без головы". "Всадника" Горька ни за что не сумел бы прочитать со вчерашнего вечера. Значит, принес – будто сказал: "Вот все, что у меня было. Забирай, и ничего мне от тебя не надо…"