Луиза Мэй Олкотт - Маленькие женщины Страница 27

Глава 10

Пиквикский клуб

Весна вступала в свои права, и вместе с ней, как всегда, появлялись новые занятия и новые радости, а становившиеся все длиннее дни предоставляли больше времени для разнообразной работы и развлечений. Нужно было привести в порядок сад, где каждая из сестер имела свой участок – «садик», в котором ей была предоставлена полная свобода сажать что вздумается. Ханна часто говорила: «Я могла бы угадать, чей это садик, даже если б его в Китай перенесли», и это не было преувеличением, так как садоводческие вкусы девочек разнились между собой не меньше, чем их характеры. В садике Мег росли розы, гелиотропы, мирт и померанцевое деревце. Участок Джо преображался каждый год, так как она любила нововведения. В этом году ему предстояло стать плантацией подсолнечника; семена этого радостного, горделиво стремящегося ввысь растения предназначались для тетушки Ко-ко и ее веселой семейки цыплят. Бесс выращивала старомодные ароматные цветы: душистый горошек, резеду, дельфиниум, гвоздики, анютины глазки и кустарниковую полынь, а также курослеп для канарейки и кошачью мяту для кошек. На участке Эми располагалась беседка, довольно маленькая, но очень красивая, обсаженная жимолостью и вся увитая ползучими растениями, сплетавшими свои зеленые усики и пурпурные колокольчики в изящные веночки; рядом росли высокие белые лилии, нежные папоротники и все яркие, живописные растения, какие только соглашались цвести там.

В погожие дни девочки работали в саду, гуляли, катались на лодке по реке и собирали цветы, а для дождливых дней были у них домашние развлечения – старые и новые, все более или менее оригинальные. Одним из них был «П. к.». В моде были всевозможные тайные общества, а потому считалось совершенно необходимым иметь таковое, и так как все девочки восхищались Диккенсом, то назвали себя Пиквикским клубом[40]. Целый год, лишь с небольшими перерывами, они поддерживали его существование и каждым субботним вечером собирались в большом помещении на чердаке. Церемонии по сему случаю состояли в следующем. Три стула ставились в ряд перед столом, который украшали лампа, четыре эмблемы из белой бумаги, с изображенными на них цветными карандашами большими буквами «П. к.», и яркая и содержательная еженедельная газета «Пиквикский листок», сотрудниками которой являлись все сестры, а редактором была Джо, отличавшаяся особой любовью к перу и чернилам. В семь часов все четверо поднимались в комнату клуба, привязывали свои эмблемы лентами на головы и с большой торжественностью занимали места за столом. Мег, как самая старшая, была Сэмюэлом Пиквиком; Джо, обладавшая литературными склонностями, – Огастесом Снодграссом; Бесс, так как была пухлой и румяной, – Треси Тапменом, а Эми, вечно пытавшаяся делать то, чего не умела, – Натэниелом Уинклем. Пиквик, президент клуба, читал вслух газету, которая была заполнена рассказами и стихами их собственного сочинения, домашними новостями, объявлениями и рекомендациями, в которых они добродушно подшучивали над ошибками и недостатками друг друга.

И вот в один из таких вечеров мистер Пиквик водрузил на нос очки без стекол, слегка побарабанил пальцами по столу, откашлялся и сурово уставился на мистера Снодграсса, покачивавшегося на задних ножках стула, подождал, пока тот не сядет как следует, и начал читать:

20 мая 1861 г.

Уголок поэта

Юбилейная ода

Еще один промчался год,И новый юбилейНа праздник радостный зоветВеселый круг друзей.

Здоров и бодр любой из нас,На месте каждый друг —Улыбки, блеск знакомых глаз,Пожатья крепких рук.

Почтенный Пиквик не потух,И, как всегда, в очкахГазету нам читает вслухОн с огоньком в глазах.

Простужен он, но не беда!Ведь даже хрипотаНе скроет мудрость никогда,Коль льют ее уста.Вот с грацией слона Снодграсс!Высок и смугл – как есть.Улыбкой озаряет насИ отдает нам честь.

Святой поэзии огоньЗажег его глаза.Но, гордость, ты чела не тронь!Не разразись, гроза!

Покой, и мир, и благодатьНаш Тапмен нам несет,Но рад всегда похохотать,Коль каламбур найдет.Уинкль наш задает bon ton[41],Уж он-то знает свет!Блюсти приличья любит он,А умываться – нет.

Мы все и шутим, и поем,Наш славный клуб цветет.Шагаем творчества путем,Что к славе нас ведет.

Пусть льют грядущие годаБлагословений токНа плод совместного труда —Наш «Пиквикский листок».

Гондола за гондолой устремлялись к мраморным ступеням великолепного дворца графа де Аделона, чтобы пополнить своим прекрасным, очаровательным грузом блестящую толпу, собравшуюся на маскарад. Рыцари и дамы, пажи и карлики, монахи и цветочницы – все кружились в веселом танце. Благозвучные голоса и пленительные мелодии наполняли воздух, и так, с весельем и музыкой, маскарад продолжался.

«Ваше высочество, видели ли вы сегодня леди Виолу?» – спросил галантный трубадур у королевы фей, которая медленно проплывала по залу под руку с ним.

«О да. Как она прелестна, хоть и так печальна! И платье у нее подобрано с большим вкусом. Через неделю она венчается с графом Антонио, которого терпеть не может».

«Клянусь честью, я завидую ему. Смотрите, вот он, в наряде жениха, если, конечно, не считать черной маски. Когда он снимет ее, мы увидим, каким взором смотрит он на красавицу, сердце которой не может покорить, хотя ее суровый отец и отдает ему ее руку», – отвечал трубадур.

«Ходят слухи, что она влюблена в молодого английского художника, который следует за ней повсюду, но к которому старый граф относится с презрением», – добавила дама, когда они присоединились к танцующим.

Веселье было в полном разгаре, когда вдруг появился священник. Он отвел одну юную пару в альков с занавесом из пурпурного бархата и велел им опуститься на колени. В веселой толпе мгновенно воцарилось молчание, и ни один звук, кроме журчания фонтанов и шелеста деревьев в дремлющих под сиянием луны апельсиновых рощах, не нарушал тишины, когда граф де Аделон заговорил:

«Дамы и господа, простите мне маленькую уловку, которой я воспользовался, чтобы собрать вас здесь на свадьбу моей дочери. Начинайте, святой отец, мы ждем».

Все глаза устремились на юную пару в алькове, и чуть слышный шепот недоумения пробежал по толпе, так как ни жених, ни невеста не сняли масок. Все сердца забились от любопытства и удивления, но почтение сковывало все языки, пока длились святые обряды. Затем нетерпеливые зрители столпились вокруг графа, требуя объяснений.

«Я охотно дал бы их, если б мог, но я знаю лишь то, что это прихоть моей застенчивой Виолы, которой я уступил. Теперь, дети мои, игра окончена. Снимите маски и дайте мне благословить вас».

Но новобрачные не преклонили колен. Они сняли маски, и присутствующие вздрогнули, увидев благородное лицо Фердинанда Деверье, художника-любителя, на груди которого теперь сияла звезда английского графа, и черты прелестной Виолы, сияющей радостью и красотой. Фердинанд Деверье обратился к графу де Аделону:

«Милорд, вы с презрением заявили мне, что отдадите мне руку вашей дочери, лишь когда я смогу похвастаться столь же знатным именем и столь же большим состоянием, как у графа Антонио. Я могу предложить вам большее: даже ваша честолюбивая душа не сможет отказать графу Деверье Де Вер, который дает имя своего старинного рода и несметные богатства в обмен на руку этой прекрасной и горячо любимой леди, отныне моей супруги».

Старый граф стоял, словно окаменев, а Фердинанд, обернувшись к растерянной толпе, добавил с веселой и торжествующей улыбкой:

«А вам, мои любезные друзья, я могу только пожелать, чтобы ваше сватовство закончилось так же счастливо, как мое, и чтобы все вы могли получить руку такой же прекрасной невесты, какой добился я благодаря этой свадьбе-маскараду».

Чем Пиквикский клуб напоминает вавилонское столпотворение?[42]