Анатолий Мошковский - Двое на одном велосипеде Страница 27

— Искупаться бы при луне, — сказал папа на этот раз.

Вася с Андрюшкой и мама поддержали его, и они пошли на пруд.

Утром к ним зашла Марина, вызвала Васю к калитке и тихо сказала, что Санька не ночевал дома, что вчера он сильно повздорил с дедом, и если он явится к Васе или если ему будет что-нибудь известно о нём, пусть сразу же скажет ей. Марина ушла, оставив Васю у калитки в раздумьях и всё нарастающей тревоге.

Куда он мог убежать? Где ночевал? Впрочем, он мог ночевать где угодно. Мог забраться к кому-нибудь на чердак, мог построить шалаш в лесу, мог и… Да, конечно же, как это сразу не пришло в голову! Он мог переночевать в палатке у строителей. Ведь он почти всех знает там.

Вася со всех ног бросился догонять Марину. Он нагнал её у самой калитки.

— Марин, — задыхаясь от бега, сказал Вася, — а что, если он у строителей?

Не успел Вася это сказать, как увидел Володьку. Он быстро шёл от ворот в белой майке, небрежно кинув на плечо куртку. Вася побежал к себе, почти уверенный, что Санька в лагере строителей.

Было воскресенье. Алексей Григорьевич стучал молотком — он был в курсе всех дел в посёлке и знал о бегстве Саньки; бабка Федосья тоже изо всех сил трудилась — сжигала за задней калиткой мусор, просеивала в решете золу для удобрения и рыхлила землю возле кустов крыжовника.

Лишь на стройке возле Рябинок сейчас не работали; там было весело: оттуда волнами наплывали звуки джаза, смех и крики. А когда Вася с Андрюшкой и родителями пошли прогуляться по лесу — он начинался сразу же за калиткой, — им встречались парни с девушками в рабочих куртках, собиравшие грибы.

Кое-кто из студентов за неимением корзинки клал их прямо в коричневые каски. Одна девушка с перекинутыми на грудь толстыми косами показала им большой гриб, очень похожий на белый, с тёмно-бурой шляпкой, красноватой ножкой, и спросила, съедобный ли он.

Знатоком по части грибов была мама. Она кинула на гриб многоопытный взгляд и сказала, что это сатанинский гриб, что он очень ядовит.

Девушка с косами бросила его на землю и с чувством растоптала резиновым сапогом. Мама с тётей Асей и Андрюшка нашли десятка три грибов, из них пять белых, папа с Васей — ни одного белого; папа — потому что был близорук и плохо «чувствовал», как выражалась мама, грибы да и, признаться, не очень любил собирать их.

Васе же на этот раз было не до грибов. Он думал о Саньке.

В лесу он слышал обрывок разговора мамы с папой об Аркадии Сергеевиче, Санькином отце. Мама на какой-то папин вопрос сказала: «Он совсем не слабохарактерный, как ты думаешь, наоборот. А если он и не обостряет отношений с отцом, так потому, что он многим обязан ему: Демьян Семёнович присматривает за всем и еду готовит для его сына с Маринкой, когда Леры нет. А Санька, сам знаешь, парень кручёный, с характерцем…» Мама вдруг радостно вскрикнула и бросилась срезать большой подосиновик, красная шляпка которого заманчиво торчала из травы.

Когда они шли к дому, Вася придержал папу за руку.

Мама с гостями прошли вперёд, и тогда Вася, подробно, ничего не утаивая, рассказал ему о событиях последних дней и о Санькином бегстве.

Папа внимательно слушал Васю, потом снял очки, покрутил их в руке и медленно сказал:

— Ты должен найти Саню и помочь ему. Друг ведь.

Вася даже немножко растерялся:

— А как я помогу ему?

Папа пожал плечами.

— Подумай. Из всякого положения можно найти какой-то выход.

— Я уже думал. Он меня не послушается… Я знаю Саньку — его в этом деле не уломаешь.

— А ты пробовал?

Вася промолчал.

Дома они ели жареные грибы с картошкой, а вечером провожали Андрюшку с мамой к рейсовому автобусу: дважды в день он проходил по бетонке. Вася дал Андрюшке половину своих запасов свинца, и Андрюшка, забыв о всех неприятностях, шёл вприпрыжку с кусками кабеля в маминой авоське. А его мама несла сорванный Васиными бабушками и мамой огромный многоцветный букет флоксов, гладиолусов и садовых ромашек.

Когда они возвратились, Вася забежал к Саньке и узнал от Марины, что Санька в самом деле живёт в лагере стройотряда, в палатке, спит на пустой койке рядом с Володькой. Она бегала к нему, пробовала успокоить, утешить, уговорить вернуться домой: деда с его характером, всеми причудами и привычками нельзя принимать всерьёз. А Санька упёрся — и ни в какую. И слушать её не хотел, рукой отмахивался… И Володька пробовал его образумить, приводил разные доводы, да всё впустую: не вернётся он в дом, где живёт дед, и всё!

Марина смотрела на Васю янтарно-карими глазами, и ему казалось, что она хотела от него чего-то, намекала, надеялась на что-то. А на что — не говорила. Но он-то, Вася, прекрасно обо всём догадывался… Одного он не понимал: если Санька Маринку с Володькой не послушался, так что же может сделать он, Вася?

Конечно же, ничего! И всё-таки ему очень хотелось увидеть Саньку.

Утром следующего дня после завтрака Вася побежал на стройку.

Он бежал тропинкой мимо задней калитки Санькиного участка и вдруг услышал громкий, едва не навзрыд, голос деда Демьяна:

— Что ты говоришь, Аркаша! Я уже старый, много ли мне осталось… Зачем мне всё это? С собой туда ничего не возьмёшь… Не для себя, для вас всех стараюсь, а ты…

— И нам этого не нужно, если нет другого, главного! — так же громко сказал Аркадий Сергеевич; разговор на этот раз проходил не в сарае, а возле калитки. — Надо уважать и понимать людей, а не давить на них, не кричать и приказывать… В кого ты превратился! И сам мучаешься, и других мучаешь…

— Аркаша, поверь мне…

— Всё, папа. Ещё раз такое случится — беру от тебя Саню, Марину и Леру, и как-нибудь обойдёмся без свежего воздуха и твоих овощей.

«Вот так разговор! — подумал Вася и побежал дальше. — Теперь пусть тронет дед внука…»

Саньку он увидел сразу. Тот был, как заправский строитель, в каске, похожей на мотоциклетный шлем. Он подавал монтажникам, крепившим железобетонные плиты, болты, гайки и большие куски волнистого шифера.

Вася свистнул ему. Санька подошёл, вытер под ребристой каской лоб и протянул ему сильную руку с толстыми, в порезах и ссадинах, пальцами. Васина рука исчезла, утонула в его пятерне. Они отошли к вагончику, где жил прораб и была контора со столом и сейфом, и Санька спросил:

— Чего припёрся? Бычков ловить?

В какое-то мгновение Вася понял, что ему надо ответить так же грубовато и прямо.

— Да нет, на тебя позырить, на рабочего.

— Ну и зырь. — Санька улыбнулся. И при этом очень внимательно, как-то жалостливо даже посмотрел на Васю: — Что-то ты совсем худенький стал… Хочешь, на мизинце подниму? Родные бабки с утра до вечера заботами допекают?

— А что им ещё делать?

Глаза у Саньки вдруг стали совсем весёлые, и он плутовато улыбнулся:

— А ты, Васька, ничего паренёк, хотя и очень серьёзный… Котелок у тебя иногда варит… Как там идёт твоё строительство на участке?

— Да так себе… Штурвал в кабине корабля совсем расшатался, хочу укрепить — не выходит… Да и очень скучно стало после отъезда Андрюшки… — Глаза у Васи сами собой заморгали, и ему стало неловко.

— Эй, Санька, кончай перекур! Работа без тебя стоит! — крикнули ему монтажники, и он махнул Васе рукой:

— Некогда мне сейчас, Валяй к себе… Может, как-нибудь забреду вечерком… Пламенный привет от строителей бабке Федосье и деду Демьяну!

Санька профессиональным жестом поправил каску и зашагал к свинарнику, а Вася понуро потащился в посёлок. Он ругал себя за то, что забыл рассказать Саньке о важном, нечаянно услышанном разговоре его отца с дедом.

Санька пришёл к нему в тот же день, после работы.

Вошёл он через заднюю калитку, и у Васи заколотилось от радости и тревоги сердце: как встретят его бабушки? Неужели папа с мамой не защитят? Санька сдержанно поздоровался с папой, бабушкой Надеждой и Алексеем Григорьевичем (он и сегодня работал у них, торопился сдать «объект») и стал помогать Васе укреплять штурвал в кабине корабля под берёзой. Бабка Федосья, увидев Саньку, возмущённо выпрямилась и проворчала:

— Увидите ещё, во что это выльется!

— Вы опять за своё? — сказал папа. — Не ругать надо Васю, а радоваться. Я наградил бы Ваську, и знаете чем? Медалью Дружбы и Верности. За то, что не покидает Саньку в беде и всегда готов выручить, а Санька — его.

— Медалью… Выдумали чего… Много вы знаете!

— Ладно тебе, бабка, — не вытерпел Алексей Григорьевич, поглаживая большим пальцем горячий ещё молоток, — не того грызёшь, кого надо. Горячо парень живёт, по-доброму и не прячется за хитрость и ложь…

Мама вышла на крыльцо и крикнула:

— Саня, иди мой руки, сейчас ужинать будем!

Санька неуверенно вошёл на крыльцо, постоял, что-то решая для себя, и ступил через порожек.

— Ну как жизнь? — спросил папа и похлопал по стулу, приглашая Саньку сесть рядом с собой. — Пёстрая штука?