Кристина Рой - Пробуждение Страница 28

Недалеко от дома пастора, в конце деревни, стояла старая хижина с маленькими окошками и покосившейся крышей, укрепленной двумя подпорами. Если бы старая, склонившаяся над ней груша ее не прикрывала, ее бы, наверное, унесло ветром. В свое время хижина была построена общиной для пастуха; ей она и принадлежала теперь, и была она ровесницей Зоровце. Нынешний пастух, Галас, жил в собственном доме, поэтому община решила, чтобы прежний пастух, Бенек, доживал в ней свой век. Это была своего рода пенсия. Он хорошо, по мнению крестьян, знал, как обходиться со скотом, даже лучше ветеринара, поэтому у него часто спрашивали совета или звали его на помощь и никогда не отпускали с пустыми руками. Когда Бенеку нечего было делать, он ходил к своим соседям погреться. Есть у них он отказывался; то немногое, что ему нужно было, он готовил себе дома сам. После первых заморозков его старая груша насыпала ему столько груш, что все соседские дети приходили их собирать. Женщины сушили для него фрукты, так что ему оставалось только варить их. Пастух угощал грушами всех, кто к нему приходил. У него часто ночевали странствующие подмастерья. Он стелил им около печи и хвалил свою общину за доброту, за то, что она ему разрешала брать из леса дров, сколько ему нужно. Община снабжала его и картофелем. Иногда, забывая, что ему уже 75 лет, Бенек огорчался, что силы его куда-то ушли и ноги не хотят служить ему, как прежде! В последнее время он жаловался особенно часто. Началось это с того времени, когда у него заночевал ходивший мимо их деревни парень. Ночью у парня началась лихорадка. Два дня случайный гость пролежал в хижине. Бенек варил ему лекарственные травы и обрадовался, когда молодой человек на третий день почувствовал себя так хорошо, что решил продолжить свой путь. Но болезнь, наверное, осталась в хижине и перекинулась на старика. И теперь он то трясся в ознобе, то горел от жара.

Он ничего не мог есть, ноги подкашивались, и тело болело. Всю жизнь пастух превозмогал любую хворь, но на этот раз он сдался.

Соседи спрашивали друг друга, почему не видно старого Бенека, но узнали о его болезни, только когда жена сторожа пришла к нему поговорить о своем заболевшем теленке. Люди стали приходить к нему с советами и лекарствами, принесли пахту. Женщины говорили о том, что он не на шутку расхворался и может умереть, а в его хижине, как в хлеву, на похоронах будет стыдно войти сюда, и, не долго думая, решили убрать все как следует.

Пришли соседки, стали дружно обметать стены и потолок, которые, наверное, годами не чистились, выскоблили их и побелили. Когда чистили окна, подняли такую пыль, что больной чуть не задохнулся. Мать сторожа успокаивала старика, говорила, что это необходимо: как можно пустить людей в такую грязную хижину?

Больной смирился и, едва дыша, благодарил женщин за их доброе дело. Натопив как следует печь, они, довольные, ушли домой. Больному казалось, что голова его лопнет от жары. К счастью, пришел церковный сторож, который во время болезни пастора кое-что у знал об уходе за больным, открыл окна и двери. Он огляделся и увидел, что кровать у старика слишком ветхая и надо бы ему другую.

По дороге домой он встретил Янковского, и тот пообещал набить матрас свежей соломой.

Короткий зимний день подходил к концу. Скрываясь за заснеженными горами, солнце еще раз заглянуло в маленькие окошки хижины, словно прощаясь с больным стариком. Он до неузнаваемости изменился, лежал в чистой постели и в чистом белье, умытый, побритый, с расчесанными волосами, никогда такого раньше не бывало! В комнате было тепло, чисто, все убрано и проветрено. На старом стуле сидел Янковский подперев голову руками. Заметно было, что и ему нездоровится. Но Матьяс был доволен, что смог сделать еще одно доброе дело. Вчера он пришел помочь установить новую кровать и принес постельное белье своей матери и кое-что из своего собственного нательного белья, с помощью Звары выкупал больного старика, и они уложили его в постель, как ребенка.

Звара ушел, а Матьяс стал ждать Аннушку, которая должна была принести немного молока.

Но почему же Матьяс так низко склонил свою голову?

- Отец, что с вами? - прозвучал над ним серебристый голосок.

- Это ты, Аннушка?

Он выпрямился и печально посмотрел на любимое дитя.

- Я пришла, отец. Но почему вы так печальны?

- Дочка, ты читала книжку "Без Бога на свете"? (первый рассказ К. Рой [1892 г.]) -Да.

- Смотри, он как тот Мартынко. Сколько лет был у нас пастухом, а Пастыря своей души так и не познал! Мы все о Нем знали, но старому Бенеку никто слова не сказал! Я обвиняю не своих земляков, а самого себя! Шесть лет я жил в этой деревне, приняв Христа, но ни разу не говорил о Нем с этим несчастным. Мы доверяли ему наши стада, платили ему, так что он мог худо-бедно прожить, но о его душе мы не позаботились. Это - мой грех! "Я был в темнице, и вы не посетили Меня"... - говорит Господь. Бессмертная душа старика была в темнице неведения, а я его не посетил... А теперь, наверное, уже поздно, он угасает.... Куда эта бедная душа пойдет? Пусть это будет тебе предостережением, Аннушка, не молчи, свидетельствуй всем о Христе, чтобы тебе не пришлось когда-нибудь пожалеть, что погибла душа, которой ты не открыла дорогу к свету!

- Родной мой! - обняв отца, девушка прильнула к нему. - Этого Господь не допустит. Ведь дядя Бенек еще жив. Будем за него молиться, чтобы он не умер раньше, чем услышит Благую весть и примет ее!

Детская вера была подобна спасательному канату, за который ухватился отец, чтобы не утонуть в бушующем море самобичевания.

Немного погодя Матьяс ушел, а Аннушка осталась вместо него и молилась у постели больного. Будто дождавшись этого момента, Бенек открыл глаза и удивленно посмотрел в лицо девушки.

- Вы хорошо спали, дедушка? - спросила она, склонившись над стариком.

- О да, я выспался, - похвалился он. - А ты кто такая, дитя мое?

- Аннушка Янковская. Я принесла вам молока. Попейте немного, дедушка.

- Янковская? Та, пропавшая, значит?

- Да, дедушка, я дважды была пропавшей.

- Что ты говоришь? Как так?

- Я вам сейчас расскажу, как это было, но сначала вам надо поесть.

У больного не было аппетита, но, чтобы не огорчать девушку, которая ухаживала за ним, как за важным господином, он попил немного молока с булочкой. После этого он попросил ее рассказать, как же она была дважды пропавшей.

Между тем наступил вечер. Светила луна, а теплый отсвет огня из печи освещал кровать, старика и сидящую перед ним девушку. Это была дивная, почти символическая картина: в старой низенькой хижине - старик на краю могилы и девушка, подобная нежному свежему цветку. Аннушка так увлеклась, рассказывая, как она годами была пропавшей для своего родного отца, что даже не слышала, как кто-то вошел. Если бы она чуть повернулась, то, наверное, испугалась бы огромной тени в низенькой комнате. Но она смотрела только на старика, как и он на нее, так что они оба не увидели, как вошедший тихо опустился на скамеечку возле печи. Это был пастор Моргач. Хорошо, что он не помешал девушке и она смогла рассказать, как второй раз была пропавшей, а именно - для своего Отца Небесного! Она рассказала старику о Господе Иисусе Христе как о добром Пастыре и о своей душе как о пропавшей овечке. Старик слушал ее, не отрывая взгляда от нее. Она ему рассказала историю из Евангелия от Луки о пастыре, имевшем 100 овец, из которых одна потерялась. По лицу старика видно было, что он ошеломлен тем, что услышал; но Аннушка в то же время чувствовала, что ее слова глубоко проникли в душу слушателя.

- Вот так Он и меня нашел, на руки взял и теперь несет на небо! - закончила она свой рассказ. Держа в своих теплых нежных руках руку старика, она с детской сердечностью сказала ему:

- Дедушка, вы когда-нибудь думали, почему Отец Небесный сына Своего сперва послал к пастухам?

В комнате на мгновенье наступила тишина.

- Нет, овечка моя, об этом я никогда не думал, и все же это правда! Первыми Его в хлеву нашли пастухи. Помню, что это рассказывала мне моя бабушка, вечная ей память, - проговорил задумчиво дед.

- О том, что ты мне поведала, я и в школе слышал; но я ее посещал только две зимы, а потом меня забрали в солдаты. После моего возвращения домой община взяла меня пастухом. На военной службе я был конюхом; там о Боге ничего не было слышно. Будучи пастухом, я только зимой мог ходить в церковь. Но я был таким глупым человеком, что ничего не понимал из проповеди пастора. Скажу правду, я там часто спал. Мне всегда непонятно было то, что я не знал; зачем мы, собственно, ходили на исповедь? Ведь после нее мы оставались такими же, как до нее. В церкви мы всегда обещали исправиться, но я, по правде говоря, своего слова никогда не мог сдержать. Покойного пастора я любил; он был очень добрым человеком, часто расспрашивал меня о скоте и угощал табаком, а я приносил ему с гор разные травы.