Александр Богаделин - Кикимора и другие. Сказки-притчи Страница 29

— Только что, — говорит, — в горах его видела.

Кот сразу, от гнева Яги спасаясь, в ветвях дуба могучего спрятался. Но та только пальцем ему погрозила и к себе ушла.

Зашумели тут духи, заспорили. Кто правду о Змее летучем сказывал. Да так ни к чему и не пришли, и каждый при мнении своем остался.

Но здесь уже другая сказка начинается.

А этой конец пришел.

Кто в главу эту из второй пожаловал, тому назад — в четвертую возвратиться придется, историю Кикиморы послушать.

А дальше нас повесть о сурье духовской дожидается.

Глава 20. ВАРЩИК СУРЬИ

Как-то после Николы травного наведался в лес Заповедный домовой Спиридон.[111] К Тихону, Лешему главному, заглянул, с Водяным Константином повидался. Так что, как с бесом Федором разговор закончил, солнце уж за деревьями скрыться успело. А еще к Бабе Яге зайти надо было обязательно.

Не могли духи лесные случай такой упустить, чтоб сказитель деревенский запросто так домой ушел. И как к вечеру птицы и звери донесли, что к Яге тот путь держит, стали вкруг избушки ее собираться.

Так и пришлось Спиридону сказ свой вести. О Степане, сыне Пафнутия, рассказывать, да о том, как сурью духовскую приготавливают.

Наискосок от подворья Воеводы дом справный стоял. Жил в нем Пафнутий с семейством своим. Не обделил его Род детишками, но наследник один только народился.

За медовухой Пафнутия аж из Града престольного гонцы приезжали, хоть и было у них своих умельцев не мало. Видать, и вправду поговаривали, будто сам леший у него в помощниках ходит.

Пасечники имя варщика словом недобрым порой поминали. Больно привередлив старик был — то мед жидок, то на вкус горьковат. Но ежели доволен товаром оставался, цену двойную, не торгуясь, давал. Потому и везли к нему в первую очередь.

Во всем Пафнутию сын Степан помогал. Хоть и молод тот был, и третий десяток всего разменял, но дело семейное не хуже отца освоил. И воду особую родниковую найти мог, и мед при случае подобрать подходящий. А по травам ароматным да целительным первый знаток был.

Так что в последнее время отец только пробы снимал да на работников покрикивал. Степан со всем хозяйством сам управлялся.

Осталась, правда, у Пафнутия причуда одна. Любил он по погребу ходить да бочонки бродильные поглаживать. И все при этом слова какие-то непонятные под нос бормочет. Даже примета такая была, коль хозяин бочонок не погладит, скиснет в нем медовуха обязательно.

Но время свое брать начало. В тот год занемог варщик по весне — с полатей еле слезал.

Призвал он как-то сына своего и слова такие сказывает:

— Стар я стал. Скоро Морена в гости пожалует. Дело наше тебе передать должен.

Подивился Степан, чего такого отец показать ему не успел, но вслух увещевать начал. Мол, зря он на себя наговаривает, сто лет еще проживет. Вот солнышко пригреет и полегчает ему сразу.

Но Пафнутий слушать его не захотел.

— Время пришло тайну тебе открыть. Как полночь сегодня придет, схоронись ото всех и в баню ступай. Найдешь там, на полатях, шапку-ушанку. Наденешь на себя и все, что скажут, делать будешь…

С трудом варщику речь его далась. Пока он с силами собирался, подумал Степан, может, бредит отец, про баню сказывая. Только взгляд у него по-прежнему ясный был, и напоследок еще раз повторил, чтоб схоронился ото всех и свечи не зажигал.

— Тот день мало чем от других отличался, — продолжал домовой.

С утра в чаны медные воды родниковой залили и огонь развели.[112] Как вскипела водица, остудили малость, и мед подогретый влили. Работники сразу перемешивать бросились. А Степан тем временем хмеля да корня имбирного добавил, трав, что в сундучке заветном держал, сыпанул. Процедили все и в бочонки разлили. А пока не остыло еще, медовых дрожжей покрошили.

Но думы нынче у варщика молодого совсем о другом были. Никак слова, отцом сказанные, из головы не шли. Кого это ночью он повстречать должен?

Хоть и одолевали сомнения его, но против воли родителя он тоже пойти не мог, и все по-наказанному сделать решил.

Дверь из предбанника отворив, первым делом Степан полати, что справа были, отыскал. По ним к печке и двинулся. Вскоре нащупал он шайку, Баннику для помывки оставленную, а рядом с ней шапку-ушанку невеликую.[113]

Примерил её на себя, и сразу все вкруг, как днем, светло стало. Сдернул Степан с перепугу шапку с головы и опять в темноте оказался. Как во второй раз надеть ее отважился, старика пред собой увидал. Борода седая за кушак заправлена, и взглядом, будто насквозь просвечивает.

— Пойдем, — говорит. — Время твое пришло.

Вышли они из бани и к погребу медовушному направились. А на завалинке сестрица с женихом своим сидят. Старец мимо них прямиком идет и хорониться совсем не думает. Растерялся Степан. Объяснить как, чего это он ночью с незнакомцем по двору шастает. А те, как будто, и не видят никого и, семечки щелкая, на луну любоваться продолжают.

Хотел он провожатого своего, что за чудо такое, выспросить, но тот уж в погребе скрыться успел. Пришлось ему старика догонять. Смотрит, а тот к дверце таинственной сразу направился.

Была там, в углу дальнем, дверь невеликая, все время запертая. Не раз Степан о ней у отца расспрашивал и даже подступы бочками заставить хотел. Но Пафнутий строго наказал проход открытым держать, а от расспросов его отнекивался только.

— Время придет, сам все поймешь, — говорил и за дела свои принимался.

А старик ключик сверкающий достал и дверь ту отворил. Оказалось, за ней еще одна варовня лежит. В центре чаны медные с водой родниковой стоят. По бокам от них бочки с высевкой очищенной да жбаны, медом гречишным полные. А вдоль стен, что травами душистыми увешаны, бочонки пустые приготовлены.

Обошел Степан все кругом, понюхал да потрогал, в ладонях перетер. А сам про себя и думает, откуда отец столько товара отборного достать мог.

Старик ему не мешал и в сторонке стоял. А как закончил он осматривать да пробы снимать, назад повел.

Очнулся Степан утром в кровати своей. То ли сон такой чудный приснился, думает, то ли явь это была. И к отцу сразу бросился.

Издалека Пафнутий сказание свое начал. С Крышеня, что на птице Гамаюн в Сварог летал и чашу, сурьей наполненную, на землю принес. Согрела она людей в холода лютые, когда те всю землю окутали, и выжить помогла. С тех пор напиток этот за божественный почитается.

— Так мы ж ее для Прасковьи-травницы понемногу варим, — подивился Степан.

— Сурья, она разная бывает. Одна для людей, другая для духов. А та, что у Велеса на небесах хранится — мудрость великую дает.[114]

— Издревле повелось, люди духам лесным да домашним варить её помогают.[115] Вроде все, как у людей, на первый взгляд делается. Только мед для нее сам Пчелич собирает. И не от пчел земных, а от тех, кто на древе высоком, до небес растущем, ульи свои строят. Кветуня травы пахучие да целебные растит, а Водяной воду непочатую приносит.

— Что ж это получается, — задумался Степан. — Выходит, я с духом самим за дверь потаенную заглядывал.

А отец, словно мысли его читает:

— Со старшим у них ты вчера в варовню ходил. Люди Банником его кличут, а уж как на самом деле имя его, никому не ведомо.

— А шапку зачем надевать надобно? — не унимался Степан.

— Неужто не заметил. Невидим ты в ней становишься, но зато духов узреть можешь.

Понял тогда он, отчего сестрица ночью его не приметила, и опять хотел к отцу с расспросами подступить. Но тот уж совсем от разговора долгого из сил выбился и отправил его делами заниматься.

Так и повелось. Днем Степан с работниками мед да травы нужные выбирает, медовуху разводит да в бочонки разливает. А как ночь придет, со старцем седым повстречается и за дверь таинственную путь держит.

По первому разу много чудного для него было. Высыпал он из бочек в чаны высевок отборных и водой ключевой залил. Смотрит, ни поленьев, ни угля не видать, а огонь жаркий развести надобно. Усмехнулся старец на непонятливость его и в пол под чанами посохом дубовым ударил. Вырвалось оттуда пламя самогорное и воду всю мигом вскипятило.

Дальше надо было отвар сквозь сито со шкурой овечьей пропускать. Чувствует Степан, не справиться ему одному без помощников. Только тут неведомо откуда еще духи объявилися. Молодые, как на подбор, и здороваются с ним почтительно, по имени-отчеству величают.

Дело после этого быстрей пошло. Трав зеленых наварили да с отваром из высевок перемешали. Меда подогретого влили, ягод, муки добавили и на три дня в бочках больших стоять поставили.

Получил варщик передых небольшой и опять к отцу с расспросами подступаться начал. Мол, зачем духам сурья эта надобна.