Сильвия Раннамаа - Приемная мать Страница 29

Пришедшие к нам родители и другие гости были приятно удивлены всем увиденным, мы сами, как «модельеры» и «руководители», были в восторге, в восторге были и пионеры, принимавшие участие во всех делах, но больше всего радости было на лицах тех, для кого все это предназначалось. Пока все эти поделки еще не отдали им, потому что наша кукольная выставка в дни школьных каникул будет открыта для посетителей, но сразу после каникул будут выданы призы.

Самым большим событием на танцах было поведе­ние Свена, который в самом начале протанцевал с Анне два танца, а потом бесследно исчез.

Снова дома. На каникулах. Сестренка — прелесть. Но если быть совсем честной, то Марью и Сассь мне ничуть не менее дороги. И мачеха уж слишком много говорит мне о необходимости обращаться с сестренкой бережно. Как будто я сама не знаю, что детей нельзя брать на руки, если только что пришла с улицы, и что прежде чем подойти к ней, нужно вымыть руки, и что целовать ее не следует.

Ну вот. Значит, я снова дома, а ведь только сегодня утром я была там, в моем втором доме, а потом мы все вместе ехали в поезде и было очень весело, и так шумно, словно кроме нас больше никого на свете нет.

Я заметила, что Свен Пурре дуется на меня. Мне это было немножко неприятно и даже грустно, но чем я могла поправить дело? В поезде, когда на промежуточ­ных станциях вышло большинство ребят и нас, ехав­ших до конца, оставалось совсем мало, я вышла в там­бур к окошку. Свен вышел за мной.

— По-видимому, сегодня у тебя голова не болит?

Я наклонилась еще ближе к окну, словно решила непременно пересчитать все придорожные телефонные столбы. Но боюсь, что он заметил, как я покраснела. Отвечать я не стала. Да и какой ответ может быть у лгуньи? Свен спросил, наклоняясь ко мне:

— Скажи, почему ты так поступила?

Ух, у меня не осталось и следа от радостного чув­ства, как было вчера вечером, когда я читала его письмо. Было только неловко. Мы стояли рядом, и я взглянула прямо ему в глаза. От его взгляда я очень смутилась и тут же возненавидела себя за это смущение.

Попыталась перевести разговор:

— Я не успела тебя похвалить. Ты замечательно сыграл принца, — пошутила я. — Ты и сам настоящий принц.

— Не правда ли? Ты тоже находишь. Мне это не раз говорили. Я думаю, это дело привычки. Я еще во вто­ром классе играл принца.

Он тоже только пошутил, но что-то в этой шутке задело меня. Во всяком случае, лучше не иметь дела ни с кем из мальчишек, кроме Урмаса.

— Кадри, ведь я нравлюсь тебе?

Пусть это была просто болтовня, но я все-таки пред­почла бы другие шутки. И, главное, я не умею отвечать на такие вещи, даже если они говорятся в шутку, Свен, разумеется, по-своему объяснил мое смущение и сразу предложил:

— Ты должна вознаградить меня. Сходим на кани­кулах куда-нибудь вместе. Куда бы тебе хотелось пойти?

Я попыталась изобразить, что давно привыкла к та­ким приглашениям и ответила, равнодушно растягивая слова:

— Не знаю.

— Я тоже не знаю, что теперь там делается, но зна­ешь что, я сегодня же все выясню. Давай условимся где-нибудь встретиться сегодня вечером и тогда по­смотрим, что можно предпринять.

Уже сегодня? О, нет, из этого ничего не выйдет. Мы с Урмасом уже давно условились. И, кроме того, о чем нам со Свеном вообще договариваться? Ну ладно, мы одноклассники, он сказочный принц — может, этого довольно?

Но в красивых глазах Свена вдруг появилось какое-то умоляющее выражение или уж я не знаю, что там в них было, только когда он предложил послезавтра пойти на книжную выставку, я до того растерялась, что не смогла отказаться и обещала встретиться с ним у Дома искусств, чтобы вместе пойти на книжную выставку.

И только когда мы уже расстались на вокзале, я со­образила, что должна была сразу сказать ему, что возьму с собой Урмаса.

И вот теперь я сижу здесь с малышкой и придумы­ваю, под каким предлогом я могла бы послезавтра по­лучить выходной, потому что, как я понимаю, мачеха на время моих каникул запланировала для себя все свободные вечера. А с малышкой кому-то обязательно нужно быть.

Лучше я и правда не пойду. А Свену, пожалуй, даже полезнее посмотреть книги одному.

Совершенно неожиданно сегодня у меня свободный вечер. Тетя Эльза позвонила, что у нее есть для меня билет в театр, а на ее предложения мачеха почему-то особенно не возражает. Я, конечно, очень обрадовалась этой возможности.

Шла «Тоска». Неужели жизнь и правда была когда-то такой? Если бы не эти мелодии, не такая музыка, я бы, пожалуй, не выдержала до конца спектакля.

В антракте, когда мы с тетей Эльзой прогуливались в фойе, во встречном потоке я увидела не кого иного, как самого Свена Пурре с хорошенькой, как картинка, девушкой. Когда Свен приветствовал меня самым не­принужденным поклоном и самой естественной улыб­кой, то я, как мне казалось, ответила почти тем же.

Но когда тетя Эльза спросила:

— Кто этот красивый юноша? — я почему-то опять покраснела.

— Твой одноклассник? — удивилась тетя Эльза. — Он выглядит по крайней мере лет на двадцать.

— Да, так и есть. Точно не знаю, но с ним что-то случилось, и он какое-то время не ходил в школу... Но он очень способный пианист, он...

Не знаю, почему, но мне было неловко рассказывать тете Эльзе, что этот красивый юноша несколько раз оставался на второй год. Нелепо — словно я могу как-то отвечать за успеваемость моих одноклассников! Поэтому я попыталась поскорее перевести разговор и спросила тетю Эльзу:

— Вы не находите, что девушка, что с ним, необык­новенно хорошенькая?

Тетя Эльза мельком взглянула на меня:

— Ты находишь? По-моему, она слишком броско одета и вообще в ней, для такой молодой девушки, слишком много искусственного.

И, слегка потрепав меня по руке, тетя Эльза доба­вила:

— Знаешь, по-настоящему красивы такие, как ты — милые, скромные девушки.

Но нечто по-другому, по-настоящему прекрасное я пережила во время последнего действия, когда звучала ария о любви и жажде жизни. Последняя ария Каварадосси.

Я уловила очень мало слов, хотя потом мне сказала их тетя Эльза. Но слова там лишь беспомощные блед­ные намеки: «...умираю покинутым. Но я так жажду жизни, так жажду жизни!..» Именно мелодия выра­жает все, доходит до самого сердца. На мгновение чув­ствуешь себя на грани проникновения в самое вели­кое, почти ничто не отделяет тебя от совершенства и сама ты готова в любую минуту отдать жизнь за свою идею. Ту самую жизнь, которой только что жаждала с такой страстной болью.

Как много великого, высокого и прекрасного в этом мире, и как много мелкого и уродливого в нем встре­чаешь иногда. И все-таки каждый человек жаждет жизни, жаждет любви, стремится к прекрасному.

Удивительно, что и теперь, когда в нашей жизни больше нет таких преград на пути к счастью, таких ужасов, как в этой старинной опере, все же есть еще несчастные люди! Или это потому, что нам даны лишь возможности, а если мы не умеем их использовать, то в этом виновата глупость несчастных? Может быть, мы сами слишком беспомощны и просто не умеем найти свое место в нами же построенном счастливом мире?

Ох, до чего же хочется знать больше, чем я знаю. Можно думать ночи напролет, но всегда за ответом встают новые вопросы.

Одно все-таки бесспорно: никогда нельзя заменять жизнь игрой.

Как это говорила бабушка? «...Смеясь, вы гони­тесь за большим счастьем. А жизнь? Жизнь — дело серьезное».

... Самая чудесная ночь в году. Радио принесло Но­вый год ко мне домой. Он начался боем Кремлевских курантов. Меня уже поздравили с Новым годом на мно­гих языках. Теперь я знаю, как бьют знаменитые часы во многих странах! И каждые по-своему шлют в эфир «Счастья в новом году!»

И я счастлива! Даже не знаю, почему. Просто я сча­стлива.

Ведь это такая необыкновенная ночь... сквозь стены, сквозь пол, сквозь окна из глубины улиц доносится до меня радость чужих людей и отзывается в моем сердце. Но сегодня ночью не может быть чужой радости. Одна огромная радость, общая радость — она моя, а моей радости хватит на весь мир!

Ой, до чего же хорошо! Так хочется совершить что-нибудь прекрасное и великое. Хочется быть доброй ко всем на свете! Хочется всегда быть такой, как я бываю лишь в отдельные мгновения.

Мачеха и папа еще вечером ушли куда-то встречать Новый год. Папа хотел встретить его дома, но мачеха ведь такая непоседа. Ей непременно надо было мчаться куда-то навстречу Новому году. До чего же она была красива! Я сижу тут и желаю, чтобы она становилась еще красивее, чтобы она была счастлива, потому что в этом счастье моего отца.

А мы вдвоем с малышкой дома, и у нас всего доста­точно. Тепла, света, уюта. Хороших вещей даже сверх меры. Стенные часы тикают о нашем счастье, и пол­ная радостных мыслей ночь принадлежит нам.