Виктор Пушкин - Самая крупная победа Страница 29

— Нет. Он сказал, что настоящим боксерам позорно на улице драться. Вот если пристанет, тогда еще туда-сюда, а так не буду.

И тут же вспомнил, как нам рассказывал Вадим Вадимыч, что если бы всех боксеров поселить на одной улице, то это была бы самая спокойная и тихая улица во всей Москве, потому что сами боксеры не курят, не пьют и поэтому не безобразничают. Но уж и другим хулиганить на своей улице тоже не позволили бы.

20

И еще одна тренировка тянулась у нас невесело: каждый молча делал свое дело, никто в шутку не толкался, не шлепал по спине грушей, не старался задеть скакалкой. Даже в душевой, как сказала уборщица, горла не драли.

Но прошли третья, четвертая, пятая тренировки — и мы все мало-помалу свыклись с тем, что участвуем в состязаниях.

Я еще старательнее выполнял по утрам зарядку, умывался по пояс и делал до школы прогулку, как учил Вадим Вадимыч, — менял темп. Сева-то уже давно все бросил — он два раза опоздал из-за этого в школу.

Я зря не пил воду, просил мать, чтобы она мне поменьше супу наливала. Ну, она, конечно, не понимала, как это важно, и я два раза заметил, что она тайком подбавляет в мою тарелку. Из-за этого мы с ней чуть даже не поругались, но она увидела, что я прав, и сказала:

— Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Но как только я немного освобожусь, обязательно схожу к вашему тренеру и все как следует выясню, потому что не верю, чтобы он вас так учил: перед соревнованиями, наоборот, надо как следует силами запасаться.

Ну как ей объяснить! Я сказал, что пожалуйста, иди, сама увидишь, что я ничего не перепутал. И стал еще тверже придерживаться режима и поэтому чувствовал, как все мое тело наливалось и наливалось силами. За один прием, например, взбегал в школе на третий этаж — и пульс нисколечко не увеличивался. А оттого, что я все время носил с собою в кармане мяч, кисти стали такие сильные, что раз, здороваясь с Жорой, так его руку сжал, что он даже на цыпочки приподнялся, а потом целую минуту рукой тряс.

На уроках физкультуры, если только кто-нибудь заходил в зал (директор, заведующая учебной частью или же какая-нибудь комиссия из роно), учитель только меня всем и показывал: «Вот посмотрите, как при системе, которую я начал вводить с этого года, развиваются ученики!» — и заставлял меня подтягиваться на турнике, пробегаться или же взбираться по канату. Жора теперь даже и не обижался на меня — понял, что я в самом деле сильнее его. Ведь обижаются-то когда? Когда этого еще не знают.

Но не только я, а все, кто готовился к состязаниям, чувствовали себя здорово. Борис, например, первенство школы по лыжам выиграл, хотя до этого, сам признался, ходил маловато: «На всю дистанцию дыхания хватило!» Да и как могло быть иначе. Ведь мы на тренировках ничего так не развиваем, как дыхание. А раз так, значит, с каждым разом это получается все лучше.

Борис по секрету сказал мне, что уж меня-то наверняка включат в команду, несмотря на то что к встрече готовилось народу гораздо больше, чем требовалось, и каждое место в команде страховало по три человека. То же самое Борис сказал и про Мишку. Мишка сразу загордился, стал даже с новым чемоданом в зал приходить.

И вот тут-то вдруг и явилась его мать. Прошла по раздевалке прямо в пальто, платке и валенках.

— Это безобразие! — увидев Вадима Вадимыча, сразу же закричала она. — Они меня с мужем обманули! Ни каких бумажек я не подписывала!

Вадим Вадимыч сказал ей:

— Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста. Мы вот сейчас сядем рядком и все как следует выясним! — и увел ее в тренерскую комнату.

В раздевалке никого не было, так как до начала тренировки оставалось еще минут пятнадцать и все ушли в Круглый зал смотреть выступления штангистов. Мишка, весь бледный, трясущийся, подкрался к двери в тренерскую и стал слушать, о чем станет говорить там с Вадимом Вадимычем его мать. Я тоже на цыпочках подошел поближе.

— Чему вы здесь обучаете ребят? Хулиганству вы обучаете, вот чему! И я не позволю своему сыну!.. — горячилась она.

Вадим Вадимыч слушал, а потом все так же спокойно говорил:

— Не волнуйтесь, да не волнуйтесь же, пожалуйста. Иначе мы с вами друг друга не поймем и только напрасно потеряем время, которого у меня, кстати, очень мало. И чтобы поговорить со мной, вам придется приезжать сюда еще раз.

Это подействовало.

Ехать во дворец еще раз ей, наверно, не очень-то хотелось.

И Вадим Вадимыч спросил:

— Ну, так чем вы недовольны? Что, ваш сын перестал слушаться вас?

— Нет!

— Тогда, может, он в школе начал хулиганить?

— И этого не говорю!

— В таком случае, может, у него успеваемость снизилась?

Мишкина мать ничего не ответила.

— Чего же молчите? Снизилась?

— Этого я пока не знаю! — сердито сказала Мишкина мать.

— Вот видите, — все так же спокойно продолжал Вадим Вадимыч, — вы, оказывается, этого даже не знаете. А вот я знаю: когда ваш сын пришел сюда, у него были, между прочим, троечки. Мы таких не принимаем, но он как-то ухитрился упросить учителей, чтобы их ему в дневник не ставили. Теперь у него ни одной! А потом вы, между прочим, не заметили случайно, как ваш сын развился? Ведь я-то помню, каким он сюда явился! А может, вам известно, как у него окрепла сердечно-сосудистая система?.. Тоже нет? Ну тогда хоть, может, скажете, насколько у него повысилась спирометрия?.. Не понимаете этого слова? Ну, значит, жизненный объем легких… Тоже нет? Ну что же, в таком случае на все эти вопросы могу вам ответить я!

И мы услышали, как Вадим Вадимыч зашелестел журналом группы, отыскивая фамилию Мишки.

И в самом деле через некоторое время тренер сказал:

— Вот видите, сколько у него было, когда он пришел в боксерский зал? А теперь? А это как увеличилось, видите? А вот это? А вот тут все его отметки. Видите, как они стали меняться? И теперь последнее: вот вы, входя сюда, уверенно заявили, что я учу ребят хулиганству, что бокс — это сплошное безобразие. А вот вы знаете, например, что, кроме вашего сына, этим видом спорта занимались и такие выдающиеся люди, как…

Но кто еще, кроме Мишки, занимался боксом, мы не узнали, так как в раздевалку вошел староста группы и мы отскочили от двери.

— Только бы уж хоть ушла теперь отсюда, пока больше никого нет! — беспокойно оглядываясь и поеживаясь, прошептал Мишка.

«Это-то верно», — подумал я, сочувствуя приятелю.

Но Мишкина мать ушла, как нарочно, именно тогда, когда раздевалка была полным-полна.

Она вышла из тренерской вся красная, пристыженная. И Мишка, увидев ее, хотел было незаметно нырнуть в зал и спрятаться, но она увидела и сказала, что, ладно уж, пусть он не боится и открыто ходит сюда и что она даже с этого дня будет давать ему денег на дорогу, чтобы не просил тайком у отца и не сдавал украдкой молочные бутылки.

Мишка обрадовался:

— Ну вот, а ты что говорила!

— Так я же не знала, что этим самым делом даже вон какие большие люди занимались! — ответила она и, оглянувшись на вышедшего Вадима Вадимыча, еще больше покраснела, снова попрощалась с ним: — Еще раз до свиданьица! — И ушла, наказав нам под конец: — Смотрите, как следует рукавицами орудуйте, не подведите учителя!..

И как ни странно, а после ее слов нам всем вдруг и в самом деле очень захотелось не подвести Вадима Вадимыча, и мы тренировались так усердно, что даже сами чувствовали, что здорово выходит.

А на следующей тренировке — еще лучше. А еще через три занятия Вадим Вадимыч сказал, что мы все почти в самой настоящей боевой форме и теперь наша задача только сохранить ее. И он внимательно следил, чтобы мы, намывшись в душевой, посуше вытирались, не выходили на улицу с открытой шеей, не пили из-под крана холодную воду.

Комаров, обучив новичков, бодро обращался к ним: «Орлы, будем биться, как львы!» — на что они тоненькими голосками отвечали хором: «Гав! Гав!»

И вдруг однажды — как гром средь ясного неба! — Вадим Вадимыч объявил:

— Ну что ж, друзья, сегодня нам, пожалуй, неплохо бы перед тренировкой и врача пройти. Справки действительны три дня, а до соревнований уже меньше двух осталось.

И вот тут-то я — а наверно, и все остальные — снова почувствовал, как начали неметь кончики пальцев и ни с того ни с сего гулко колотиться сердце.

В кабинете врача я изо всех сил показывал, что абсолютно не волнуюсь. Остервенело дул в спирометр, приседал пятнадцать раз, подпрыгивал на мысках, тискал то одной, то другой рукой на редкость тугой и неудобный силомер, высокомерно следил, как доктор, обмотав мой бицепс холодным и скользким резиновым мешочком, измерял мне кровяное давление. Потом он долго и надоедливо вертел меня во все стороны и ослушивал, а когда кончил, то с удовлетворением заявил, что очень доволен изменениями, которые будто еще произошли в моем организме, что боксерские тренировки оказали на меня на редкость благотворное влияние, и протянул справку — допуск на состязания.